Неточные совпадения
Им овладело беспокойство,
Охота к перемене мест
(Весьма мучительное свойство,
Немногих добровольный крест).
Оставил он свое селенье,
Лесов и нив уединенье,
Где окровавленная тень
Ему являлась каждый день,
И начал странствия без цели,
Доступный чувству одному;
И путешествия ему,
Как всё на свете, надоели;
Он возвратился и
попал,
Как Чацкий,
с корабля на бал.
— Это правда, я глуп, смешон, — сказал он, подходя к ней и улыбаясь весело и добродушно, — может быть, я тоже
с корабля попал на бал… Но и Фамусовы в юбке! — Он указал на теток. — Ужели лет через пять, через десять…
Только индиец, растянувшись в лодке,
спит, подставляя под лучи то один, то другой бок; закаленная кожа у него ярко лоснится, лучи скользят по ней, не проникая внутрь, да китайцы,
с полуобритой головой, машут веслом или ворочают рулем, едучи на барке по рейду, а не то так работают около европейских
кораблей, постукивая молотком или таская кладь.
Но в Аяне, по молодости лет его, не завелось гостиницы, и потому путешественники, походив по берегу, купив что надобно, возвращаются обыкновенно
спать на
корабль. Я посмотрел в недоумении на барона Крюднера, он на Афанасья, Афанасий на Тимофея, потом поглядели на князя Оболенского, тот на Тихменева, а этот на кучера Ивана Григорьева, которого князь Оболенский привез
с собою на фрегате «Диана», кругом Америки.
Шлюпка наша уже приставала к
кораблю, когда вдруг Савич закричал
с палубы гребцам: «Живо, скорей, ступайте туда, вон огромная черепаха плавает поверх воды, должно быть
спит, — схватите!» Мы поворотили, куда указал Савич, но черепаха проснулась и погрузилась в глубину, и мы воротились ни
с чем.
А море глухо бьет в борты
корабля, и волны, как горы, подымаются и
падают с рокотом,
с плеском,
с глухим стоном, как будто кто грозит и жалуется вместе.
«Вот если она полетит сюда, — подумала Елена, — это будет хороший знак…» Чайка закружилась на месте, сложила крылья — и, как подстреленная,
с жалобным криком
пала куда-то далеко за темный
корабль.
Рассказывал он также о своих встречах под водой
с мертвыми матросами, брошенными за борт
с корабля. Вопреки тяжести, привязанной к их ногам, они, вследствие разложения тела,
попадают неизбежно в полосу воды такой плотности, что не идут уже больше ко дну, но и не подымаются вверх, а, стоя, странствуют в воде, влекомые тихим течением,
с ядром, висящим на ногах.
Корабельщики дивятся,
На кораблике толпятся,
На знакомом острову
Чудо видят наяву:
Город новый златоглавый,
Пристань
с крепкою заставой —
Пушки
с пристани
палят,
Кораблю пристать велят.
На Огненной Земле Дарвин видел
с корабля женщину, кормившую грудью ребенка; она подошла к судну и оставалась на месте единственно из любопытства, а между тем мокрый снег,
падая, таял на ее голой груди и на теле ее голого малютки.
Вода жидка, легка и уступчива, но если она
нападает на твердое, жесткое и неуступчивое, ничто не может устоять против нее: она смывает дома, кидает огромными
кораблями, как щепками, размывает землю. Воздух еще жиже, мягче и уступчивее, чем вода, и еще сильнее, когда
нападает на твердое, жесткое и неуступчивое. Он вырывает
с корнями деревья, также разрушает дома, поднимает самую воду в огромные волны и гоняет воду в тучах. Нежное, мягкое, уступчивое побеждает жестокое, суровое, неуступчивое.
Покончив
с наблюдениями, смотритель маяка лег
спать, но зачем-то позвал меня к себе. Войдя в его «каюту», как он называл свою комнату, я увидел, что она действительно обставлена, как каюта. В заделанное окно был вставлен иллюминатор. Графин
с водой и стакан стояли в гнездах, как на
кораблях. Кровать имела наружный борт, стол и стулья тоже были прикреплены к полу, тут же висел барометр и несколько морских карт. Майданов лежал в кровати одетый в сапогах.
Минуты чрез две она мне уже рассказывала свою историю: родилась она в Гамбурге, отец ее какой-то, как бишь она говорила, референдариус, полюбился ей какой-то капитан купеческого
корабля, она
с ним бежала. Он ее бросил. В Берлине
попала она в руки мадамы, которая каждый год ездит за товаром.
Баранщиков точно так же лжет о том, как он неумышленно съехал в Ростов
с чужим товаром и
попал ненароком на датский
корабль в Кронштадте, а потом не знает для чего сам себя клеймил то христианскими символами, то мусульманскими, и наконец сделался кофишенком у турка и занимал общество своим обжорством, а потом плутовал, обирал турок и обокрал тестя и ушел, и паки восприял свою веру, и тем спасся, и долгов не заплатил, и не
попал на варницы…