Неточные совпадения
Он чувствовал, что люди
уничтожат его, как собаки
задушат истерзанную, визжащую от боли собаку.
— Я деловой человек, а это все едино как военный. Безгрешных дел на свете — нет. Прудоны и Марксы доказали это гораздо обстоятельней, чем всякие отцы церкви, гуманисты и прочие… безграмотные
души. Ленин совершенно правильно утверждает, что сословие наше следует поголовно
уничтожить. Я сказал — следует, однако ж не верю, что это возможно. Вероятно, и Ленин не верит, а только стращает. Вы как думаете о Ленине-то?
— Погоди, дай еще подумать. Да, тут нечего
уничтожить, тут закон. Так и быть, кум, скажу, и то потому, что ты нужен; без тебя неловко. А то, видит Бог, не сказал бы; не такое дело, чтоб другая
душа знала.
Нехлюдов посмотрел на подсудимых. Они, те самые, чья судьба решилась, всё так же неподвижно сидели за своей решеткой перед солдатами. Маслова улыбалась чему-то. И в
душе Нехлюдова шевельнулось дурное чувство. Перед этим, предвидя ее оправдание и оставление в городе, он был в нерешительности, как отнестись к ней; и отношение к ней было трудно. Каторга же и Сибирь сразу
уничтожали возможность всякого отношения к ней: недобитая птица перестала бы трепаться в ягдташе и напоминать о себе.
Нехлюдов чувствовал, что в этом отказе ее была ненависть к нему, непрощенная обида, но было что-то и другое — хорошее и важное. Это в совершенно спокойном состоянии подтверждение своего прежнего отказа сразу
уничтожило в
душе Нехлюдова все его сомнения и вернуло его к прежнему серьезному, торжественному и умиленному состоянию.
Вскоре завидел он домик Андрея Гавриловича, и противуположные чувства наполнили
душу его. Удовлетворенное мщение и властолюбие заглушали до некоторой степени чувства более благородные, но последние, наконец, восторжествовали. Он решился помириться с старым своим соседом,
уничтожить и следы ссоры, возвратив ему его достояние. Облегчив
душу сим благим намерением, Кирила Петрович пустился рысью к усадьбе своего соседа и въехал прямо на двор.
Свинцовая рука царя не только
задушила гениальное произведение в колыбели, не только
уничтожила самое творчество художника, запутав его в судебные проделки и следственные полицейские уловки, но она попыталась с последним куском хлеба вырвать у него честное имя, выдать его за взяточника, казнокрада.
Было жарко,
душил густой тяжелый запах, напоминая, как умирал Цыганок и по полу растекались ручьи крови; в голове или сердце росла какая-то опухоль; всё, что я видел в этом доме, тянулось сквозь меня, как зимний обоз по улице, и давило,
уничтожало…
Он написал листов тысячу, чтобы доказать: qu'il ne peut exister d'être intelligent Créateur et régulateur, [Что не может существовать существа разумного, создателя и правителя (франц.).] мимоходом
уничтожая слабые доказательства бессмертия
души.
Вид весенних полей скоро привлек мое внимание, и радостное чувство,
уничтожив неприятное, овладело моей
душой.
Спустить требования идеала значит не только уменьшить возможность совершенства, но
уничтожить самый идеал. Идеал, действующий на людей, есть не выдуманный кем-то идеал, но идеал, носимый в
душе каждым человеком. Только этот идеал полного, бесконечного совершенства действует на людей и подвигает их к деятельности. Умеренное совершенство теряет свою силу воздействия на
души людей.
Тогда я счел, что с моей стороны долг гостеприимства уже исполнен и что засим я имею даже право рассчитывать, что и он свой долг выполнит, то есть распорядится насчет обеда. Ничуть не бывало. Уже рассказал я ему и о том, как я у Ганки обедал, и о том, как едва не отобедал у Гоголя, — а он все смеется и никаких распоряжений не делает. Тогда, дабы
уничтожить в
душе его всякие сомнения, я позвал полового и спросил у него счет.
Так ей хотелось броситься к нему на шею, заплакать, сказать «прости меня» и потоком горячих ласк и слов
уничтожить в
душе его последнюю тень неудовольствия…
В письме была описана вся жизнь Михайла Максимовича и в заключение сказано, что грешно оставлять в неведении госпожу тысячи
душ, которые страдают от тиранства изверга, ее мужа, и которых она может защитить,
уничтожив доверенность, данную ему на управление имением; что кровь их вопиет на небо; что и теперь известный ей лакей, Иван Ануфриев, умирает от жестоких истязаний и что самой Прасковье Ивановне нечего опасаться, потому что Михайла Максимович в Чурасово не посмеет и появиться; что добрые соседи и сам губернатор защитят ее.
Он не может
уничтожить противоречий жизни, у него нет сил изгнать из нее зло и грязь, — так не отнимайте же у него права не видеть того, что убивает
душу!
Наконец, довольно поломавшись, я согласился на следующих условиях: 1) звание и должность директора
уничтожить, а для управления труппой выбрать трех старшин; 2) спектакли начать повторением «Ненависти к людям и раскаяния» и «Бедности и благородства
души».
— Так
уничтожаю последний остаток признательности… боже! боже! я невиновна… ты, ты сам дал мне вольную
душу, а он хотел сделать меня рабой, своей рабой!.. невозможно! невозможно женщине любить за такое благодеяние… терпеть, страдать я согласна… но не требуй более; боже! если б ты теперь мне приказал почитать его своим благодетелем — я и тебя перестала бы любить!.. моя жизнь, моя судьба принадлежат тебе, создатель, и кому ты хочешь — но сердце в моей власти!..
Теперь она будет уметь отвечать Вадиму, теперь глаза ее вынесут его испытывающие взгляды, теперь горькая улыбка не
уничтожит ее твердости; — эта улыбка имела в себе что-то неземное; она вырывала из
души каждое благочестивое помышление, каждое желание, где таилась искра добра, искра любви к человечеству; встретив ее, невозможно было устоять в своем намереньи, какое бы оно не было; в ней было больше зла, чем люди понимать способны.
Много лет спустя, готовясь уже
уничтожить стрельцов (в 1698 году), Петр вспоминал, что это все — «семя Ивана Михайловича (Милославского) растет» (Устрялов, том III, стр. 145): так сильны в нем были впечатления детских лет, так глубоко хоронилось в
душе его убеждение, что виною всего была крамола Милославского!
— Как! Дворянина? — закричал с чувством достоинства и негодования Иван Иванович. — Осмельтесь только! подступите! Я вас
уничтожу с глупым вашим паном! Ворон не найдет места вашего! (Иван Иванович говорил необыкновенно сильно, когда
душа его бывала потрясена.)
Прозрачно-синие, холодные сумерки сгущались над садом. Огромный бронзовый идолище возвышался предо мною, я смотрел на него и думал: жил на земле одинокий человек Яков,
уничтожая, всей силой
души, бога и умер обыкновенной смертью. Обыкновенной. В этом было что-то тяжелое, очень обидное.
Цыплунов. Вы
уничтожили мечту всей моей жизни, опустошили мою
душу.
Во всяком случае, то, что творится в нём, не есть начало увлечения женщиной, это протест ума, оскорблённого столкновением, из которого он не вышел победителем, хотя его противник детски слаб. Нужно говорить с этой девушкой образами. Его обязанность —
уничтожить её дикие понятия, разрушить все эти грубые и глупые фантазии, впитанные её мозгом. Нужно обнажить её ум от заблуждений, очистить, опустошить её
душу, тогда она будет способна и вместить в себя истину.
— В том все и дело, что хочет
уничтожить наш вексель, а кроме того, Пионова уверяет, что у него триста
душ и что за невестою он ничего не просит и даже приданое хочет сделать на свой счет и, наконец, по всем делам матери берется хлопотать. Я вам говорю, что тут такие подлые основания, по которым выдают эту несчастную девушку, что вообразить трудно.
Вера. Подожди, мама!.. На пути нашем к счастью сказала я, неодолимые препятствия… Я всё
уничтожу или умру, ответил подлец… то есть — герой, мама. Мы говорили долго, красиво, и оба плакали от восторга друг перед другом, две чистые, две пылкие
души.
Да и, наконец, если обвинение окажется несправедливым, что за беда; ей скажут: «Поди, голубушка, домой; видишь, какое счастие, что ты невинна!» А до какой степени все это вместе должно разбить,
уничтожить оскорблением нежное существо — этого рассказать не могу; для этого надобно было видеть игру Анеты, видеть, как она, испуганная, трепещущая и оскорбленная, стояла при допросе; ее голос и вид были громкий протест — протест, раздирающий
душу, обличающий много нелепого на свете и в то же время умягченный какой-то теплой, кроткой женственностию, разливающей свой характер нежной грации на все ее движения, на все слова.
Не такова молитва преступного, рыдающий, поверженный в прахе, он алчет одного прощения, его молитва раздирает его
душу; в ней вся его надежда и вместе отчаяние; он чувствует свою недостойность, но чувствует и безмерную благость бога; он боится, трепещет,
уничтожает себя и возрождается, живет токмо в нем, в искупителе рода человеческого.
Как от огня топится воск в свече, так от жизни
души уничтожается жизнь тела. Тело сгорает на огне духа и сгорает совсем, когда приходит смерть. Смерть
уничтожает тело так же, как строители
уничтожают леса, когда здание готово.
Люди нашего времени понимают уже, что неравенство людей есть суеверие, и в
душе осуждают его. Но они, те, кому оно выгодно, не решаются расстаться с ним; те же, кому оно невыгодно, не знают, как
уничтожить его.
28) Усилия самоотречения, смирения и правдивости,
уничтожая в человеке препятствия к соединению любовью его
души с другими существами и богом, дают ему всегда доступное ему благо, и потому то, что представляется человеку злом, есть только указание того, что человек ложно понимает свою жизнь и не делает того, что дает ему свойственное ему благо. Зла нет.
Когда потухает свет твоей духовной жизни, то темная тень твоих телесных желаний падает на твой путь, — остерегайся этой ужасной тени: свет твоего духа не может
уничтожить этой темноты до тех пор, пока ты не изгонишь из своей
души желаний тела.
Осудить себя за чувство к Цезарине,
задушить его, выгнать его вон из сердца, — но опять-таки возможно ли это, когда это чувство, Бог весть как и когда, незаметно и невольно, но так могуче овладело им, когда из-за него он всю будущность, всю жизнь свою поставил уже на карту, когда бесповоротно сказано себе: «aut Caesar, aut nihil», когда наконец и теперь, после этой записки, после всех колючих укоров совести, после сознания своей неправоты, это проклятое чувство наперекор всему — и рассудку, и долгу, и совести, — вот так и взмывает его
душу, как птицу в ясную высь, в неизвестную даль и все заглушает, все
уничтожает собою.
Для Достоевского живая жизнь сама по себе совершенно чужда и непонятна, факт смерти
уничтожает ее всю целиком. Если нет бессмертия, то жизнь — величайшая бессмыслица; это для него аксиома, против нее нечего даже и спорить. Для стареющего Тургенева весь мир полон веяния неизбежной смерти,
душа его непрерывно мечется в безмерном, мистическом ужасе перед призраком смерти.
Это первая ночь, когда я спал как убитый и каменные стены дворца не давили на меня. Стены
уничтожила взрывчатая сила слов Магнуса, а крыша растаяла под высоким звездным покровом Марии: в ее царство безмятежности, любви и покоя унеслась моя
душа. Гора Тиволи и ее огоньки — вот что я видел, засыпая.
Дух сообщает форму
душе и телу и приводит их к единству, а не подавляет и не
уничтожает.
— Искорените ваши грешные желания,
уничтожьте злые страсти и наполните свою
душу добротою ко всем существам.
— Мужиков мы жалеем. Временем приходится их прижать, да
душою мы за них. А вот социал-предатели эти, наймиты буржуазии, что везде агитацию ведут, — эту всю сволочь надобно
уничтожить без разговору. Таким — колено на грудь и нож в живот!
Если допустить, что антирелигиозная пропаганда окончательно истребит следы христианства в
душах русских людей, если она
уничтожит всякое религиозное чувство, то осуществление коммунизма сделается невозможным, ибо никто не пожелает нести жертвы, никто не будет уже понимать жизни как служение сверхличной цели, и окончательно победит тип шкурника, думающего только о своих интересах.
Павел Флегонтыч.
Душа, переполненная оскорблений и унижения всякого рода, не разбирает средств. Отдалите моего соперника,
уничтожьте его надежды, и я — опять покорный вашей воле, вашим малейшим желаниям, я опять готов ждать… год, два, целую вечность, лишь бы вы не принадлежали никому, кроме меня.
Вечное трусливое дрожание за свою
душу уничтожает образ Божий в человеке.
Святотатственная рука
уничтожила разом двойную святыню его погрязшей в пороке
души, низвела его божества с пьедестала на землю, разбила его единственные идеалы.
Одни рабочие, огромное большинство их, держатся по привычке прежнего церковного лжехристианского учения, не веря уже в него, а веря только в древнее «око за око» и основанное на нем государственное устройство; другая же часть, каковы все тронутые цивилизацией рабочие (особенно в Европе), хотя и отрицают всякую религию, бессознательно в глубине
души верят, верят в древний закон «око за око» и, следуя этому закону, когда не могут иначе, ненавидя существующее устройство, подчиняются; когда же могут иначе, то самыми разнообразными насильническими средствами стараются
уничтожить насилие.
— Нет, Нефора, — сказал он, — тот, кого я люблю, тот, кто мог быть знатен и предпочел быть нищим, мог
уничтожить своих врагов, и вместо того молился за них, — он никого не разлучает, — он соединит нас и научит любви, возвышающей
душу и сердце!