Неточные совпадения
Дни мчались:
в воздухе нагретом
Уж разрешалася зима;
И он не сделался поэтом,
Не
умер, не сошел с ума.
Весна живит его: впервые
Свои
покои запертые,
Где зимовал он, как сурок,
Двойные окна, камелек
Он ясным утром оставляет,
Несется вдоль Невы
в санях.
На синих, иссеченных льдах
Играет солнце; грязно тает
На улицах разрытый снег.
Куда по нем свой быстрый бег...
Довольно мучились мы
в этом тяжелом, смутном нравственном состоянии, не понятые народом, побитые правительством, — пора отдохнуть, пора свести мир
в свою душу, прислониться к чему-нибудь… это почти значило «пора
умереть», и Чаадаев думал найти обещанный всем страждущим и обремененным
покой в католической церкви.
Впрочем, это часто случается с людьми, выбитыми из привычной тридцатилетней колеи: так
умирают военные герои, вышедшие
в отставку, — люди несокрушимого здоровья и железной воли; так сходят быстро со сцены бывшие биржевые дельцы, ушедшие счастливо на
покой, но лишенные жгучей прелести риска и азарта; так быстро старятся, опускаются и дряхлеют покинувшие сцену большие артисты…
Прошел еще год. Надежда Федоровна хлопотала об открытии"Общества для вспоможения чающим движения воды". Старания ее увенчались успехом, но — увы! она изнемогла под бременем ходатайств и суеты. Пришла старость, нужен был
покой, а она не хотела и слышать о нем.
В самом разгаре деятельности, когда
в голове ее созревали все новые и новые планы (Семигоров потихоньку называл их"подвохами"), она
умерла, завещавши на смертном одре племяннице свое"дело".
Совершается нечто подобное тому, что бывает тогда, когда заботливые невежественные врачи, поставив выздоравливающего силою природы больного
в самые невыгодные условия гигиены и пичкая его ядовитыми лекарствами, потом утверждают, что больной не
умер только благодаря их гигиене и лечению, тогда как больной уже давно бы был совсем здоров, если бы они его оставили
в покое.
Я ослабел
в борьбе с собой
Среди мучительных усилий…
И чувства наконец вкусили
Какой-то тягостный, обманчивый
покой!..
Лишь иногда невольною заботой
Душа тревожится
в холодном этом сне,
И сердце ноет, будто ждет чего-то.
Не всё ли кончено — ужели на земле
Страданье новое вкусить осталось мне!..
Вздор!.. дни пройдут — придет забвенье,
Под тягостью годов
умрет воображенье;
И должен же
покой когда-нибудь
Вновь поселиться
в эту грудь!..
Проживем длинный, длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь и
в старости, не зная
покоя, а когда наступит наш час, мы покорно
умрем и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и Бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой — и отдохнем.
— «Я, моя мать и отец — все верующие и так
умрем. Брак
в мэрии — не брак для меня: если от такого брака родятся дети, — я знаю, — они будут несчастны. Только церковный брак освящает любовь, только он дает счастье и
покой».
— Так-с. А у меня все по-старому, никаких особенных перемен, — живо заговорил он, заметив, что я оглядываю кабинет. — Отец, как вы знаете,
в отставке и уже на
покое, я все там же. Пекарского помните? Он все такой же. Грузин
в прошлом году
умер от дифтерита. Ну-с, Кукушкин жив и частенько вспоминает о вас. Кстати, — продолжал Орлов, застенчиво опуская глаза, — когда Кукушкин узнал, кто вы, то стал везде рассказывать, что вы будто учинили на него нападение, хотели его убить, и он едва спасся.
Потом она собрала всех, объявила, что она
умирает, что больше лечиться не хочет и требует, чтобы ее оставили
в покое, чтоб
в ее комнате не было ни одного человека, кроме того, который будет читать ей евангелие.
— А вперед наука, братчик… Может, ты и
в самом деле хотел шилом патоки… О-ха-ха-ха!.. Егорка нам теперь и смажет салазки-то… Ну, да мне наплевать, братчик, пора костям и на
покой… С голоду не
умру: домишко свой есть, деньжонок малая толика
в кубышке лежит — чего мне больше, старику.
Убить ее, люди добрые, убить? Убить тебя, а? (Глядит ей
в глаза, бросает палку, весь дрожит и едва держится на ногах. Вера Филипповна его поддерживает, Каркунов смотрит ей
в глаза, потом прилегает к плечу.) За пятнадцать-то лет любви,
покоя, за все ее усердие убить хотел. Вот какой я добрый. А еще
умирать собираюсь. Нет, я не убью ее, не убью и не свяжу… Пусть живет, как ей угодно; как бы она ни жила, что бы она ни делала, она от добра не отстанет и о душе моей помнить будет.
Народ и нужды нет. Полагая, что они приготовляют там что ни на есть «комедное», оставляли их
в покое, дабы не мешать и скорее насладиться зрелищным удовольствием.
В городе Глухове все
умирало, то есть так только говорится, а надобно разуметь — мучились от нетерпения увидеть скорее представительную потеху.
Грознов. Ничего. Чему быть-то?.. Я всего пять дней и
в Москве-то…
Умирать на родину приехал, а то все
в Питере жил… Так чего мне?.. Деньги есть;
покой мне нужен — вот и все… А чтоб меня обидеть — так это нет, шалишь… Где он тут? Давайте его сюда! Давайте его сюда! Давайте сюда! (Топает ногами, потом дремлет.) «За малинкой б
в лес пошла».
Агнеса Ростиславовна. Андрей Дементьевич, вы слишком дерзок. Я могу найти другого управляющего. Прошу вас оставить меня
в покое. (Он стоит.) Вам говорят: идите вон. Я поищу себе другого управляющего. Идите вон. (Он стоит ошеломленный.) Идите вон. (
Умирает.)
Когда взошло солнце и знойными лучами пронизало сумрак тихого
покоя,
в этот страшный и томный,
в этот рассветный час
в объятиях обнаженной и мертвой Мафальды, царицы поцелуев, под ее красным покрывалом
умер молодой воин. Разъединяя свои объятия,
в последний раз улыбнулась ему прекрасная Мафальда.
Бесприютный человек может замерзнуть на подъезде никем не занятой квартиры, может
умереть с голода под окном булочной, — и закон равнодушно отправит труп
в полицейский приемный
покой и ограничится констатированием причины смерти погибшего, владельцы дома и булочной могут быть спокойны: они не обязаны быть человеколюбивыми и уважать страждущее человечество.
И странно: близкая смерть теперь уже не пугала меня. Я видела, как
умирала мама, Юлико.
В этом не было ничего страшного… Страшно только ожидание, а там… вечный
покой. Это часто повторял дедушка Магомет; я вспомнила теперь его слова…
— Нет, нет, у меня предчувствие, что скоро
умру, не поцеловав своей дочери, не благословив ее ребенка. Как прекрасен Божий мир, и как мрачно на душе моей! У меня несметное богатство, а я найду один
покой в могиле…
В чьи руки попадет, Иннокентий, после нашей смерти это богатство, добытое, большей частью, твоим трудом?
«
Умереть! — мелькает
в его уме. — Что такое смерть?
Покой!»
Но одной женщине я и
в могиле не дал бы
покоя, такая это была глупая, невообразимо глупая женщина; и если она
умрет, а я еще буду жив, я найму человека с палкой, который все время, день и ночь, будет стучать
в ее могильный камень, не даст ей спать ни днем, ни ночью.
— Зачем
умирать, поправляйся, живи на
покое, но не смутьянь, а то чуть что замечу, не посмотрю, что хворый,
в Сибирь сошлю.
Необходимо продовольствие и несколько дней
покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью;
в последние дни многие
умерли на дороге и на биваках.
Горничная эта была сирота, которая, чтобы кормиться, должна была поступить
в услужение. Сначала она жила у купцов, где приказчик соблазнил ее и она родила. Ребенок ее
умер, она поступила к чиновнику, где сын гимназист не давал ей
покоя, потом поступила помощницей горничной к Николаю Семенычу и считала себя счастливой, что ее не преследовали более своей похотью господа и платили исправно жалованье. Она вошла доложить, что барыня зовут доктора и Николая Семеныча.
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата
в том, что к нему пустили шпиона. Ведь он сказал, ей сказал, чтоб она составила список, и тех, кого не было
в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. «С ней он не мог иметь ни минуты
покоя, не мог
умереть спокойно», говорил он.
Теперь перейдем
в маленький
покой под № 6-м, — где спали только две женщины, возрастом постарше, и тоже обе
умерли в товарищеской компании.
Пора, мой друг, пора!
Покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём
Предполагаем жить, и глядь — как раз —
умрём.
На свете счастья нет, но есть
покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.