Неточные совпадения
Утром, сварив кофе, истребили остатки пищи и вышли на
улицу. Было холодно, суетился ветер, разбрасывая мелкий, сухой снег, суетился порывисто минуту, две, подует и
замрет, как будто понимая, что уже опоздал сеять снег.
Голова показалась с
улицы в окно столовой. Все трое, Татьяна Марковна, Марфенька и Викентьев,
замерли, как были, каждый в своем положении.
Вдруг у самой Садовой останавливаемся. Останавливается вся
улица. Шум движения
замер. Пешая публика переходит, торопясь, поперек Тверскую, снуя между экипажами…
Когда я приехал в Р., было около девяти часов вечера, но городская жизнь уже затихала. Всенощные кончались; последние трезвоны
замирали на колокольнях церквей; через четверть часа
улицы оживились богомольцами, возвращающимися домой; еще четверть часа — и город словно застыл.
Зябко; в воздухе плавала белесоватая, насквозь пронизывающая мгла; лошади, как угорелые, мчались по укатанной деревенской
улице и
замерли перед крыльцом небольшого барского флигеля.
— В этой проклятой Москве все или умерло, или
замирает! — проговорил Калинович, выйдя на
улицу.
Друзья
замерли на месте. Я вскоре вернулся, и мы вышли на
улицу. Ливень лил стеной. Мы брели по тротуарам по колено в воде, а с середины
улиц неслись бурные потоки.
И лишь топот коней удалялся и бряцанье броней
замирало в пустых
улицах, жители говорили: «Слава богу, миновала беда!» И опять крестились.
Евсеенко, перекинув гармонию на грудь, играет. На гармонии множество ладов, звуки ее неотразимо тянут куда-то, со всей
улицы катятся ребятишки, падают к ногам гармониста и
замирают в песке, восхищенные.
Монастырское подворье было сейчас за собором, где шла узкая Набежная
улица. Одноэтажное деревянное здание со всякими хозяйственными пристройками и большими хлебными амбарами было выстроено еще игуменом Поликарпом. Монастырь бойко торговал здесь своим хлебом, овсом, сеном и разными припасами. С введением духовных штатов подворье точно
замерло, и громадные амбары стояли пустыми.
Улица становилась тесней, воздух — еще более сырым, муэдзин кончил петь,
замерло вдали цоканье подков о камни, — стало ожидающе тихо.
Осенью над городом неделями стоят серые тучи, поливая крыши домов обильным дождем, бурные ручьи размывают дороги, вода реки становится рыжей и сердитой; городок
замирает, люди выходят на
улицы только по крайней нужде и, сидя дома, покорно ждут первого снега, играют в козла, дурачки, в свои козыри, слушают чтение пролога, минеи, а кое-где — и гражданских книг.
Лиза. Я девушка молодая, а взгляните, что на мне! Мне стыдно на
улицу выйти. Я не хочу рядиться, мне хоть бедное платье, да чтоб оно было чисто, ново, по мне сшито. Я хороша собой, молода — это уж ведь мое; мне хочется, чтобы и люди видели, что я хорошенькая, а у меня сердце
замирает, как я начну надевать эти лохмотья: я только себя уродую. (Плачет.)
Пятые этажи тонули во мгле, которая, точно обвисшее брюхо черной змеи, спускалась в коридор
улицы и затаилась и
замерла, нависнув, как будто приготовилась кого-то схватить…
В эту самую минуту на
улице раздался такой неистовый грохот, что все три дамы разом вздрогнули. Почти в то же время подле окна, где сидела приживалка, послышался протяжный вой собаки; он начался тихо, но потом, по мере возвращавшейся тишины, вой этот поднялся громче и громче, пока наконец не
замер с последним завыванием ветра. Собачка, лежавшая на диване, на этот раз не удовольствовалась ворчаньем: она проворно спрыгнула наземь, вскочила на окно и принялась визжать и лаять, царапая стекла как бешеная.
Вышел Самоквасов на
улицу. День ясный. Яркими, но не знойными лучами обливало землю осеннее солнце, в небе ни облачка, в воздухе тишь…
Замер городок по-будничному — пусто, беззвучно… В поле пошел Петр Степаныч.
К-ские дамы, заслышав приближение полка, бросили горячие тазы с вареньем и выбежали на
улицу. Забыв про свое дезабилье и растрепанный вид, тяжело дыша и
замирая, они стремились навстречу полку и жадно вслушивались в звуки марша. Глядя на их бледные, вдохновенные лица, можно было подумать, что эти звуки неслись не из солдатских труб, а с неба.
Тротуар был очень скользкий, покрытый грязным льдом. Каретные извощики льют на него воду. Это я помню. Я сказала Домбровичу: перейдемте
улицу. Это было против какой-то больницы. На углу у меня опять закружилась голова. Если б Домбрович меня не обхватил за талию, я бы упала. Как отвратительно, когда голова совсем
замирает…