Неточные совпадения
— Ради ее именно я решила жить здесь, — этим все сказано! — торжественно ответила Лидия. — Она и нашла мне этот дом, — уютный, не
правда ли? И всю обстановку, все такое солидное, спокойное. Я не выношу новых вещей, — они, по ночам, трещат. Я люблю тишину. Помнишь Диомидова? «Человек приближается к
себе самому только в совершенной тишине». Ты ничего не
знаешь о Диомидове?
Вся
правда в том, — прибавила она, — что теперь обстоятельства мои вдруг так сошлись, что мне необходимо надо было
узнать наконец всю
правду об участи этого несчастного письма, а то я было уж стала забывать
о нем… потому что я вовсе не из этого только принимала вас у
себя, — прибавила она вдруг.
Сначала я пошел к старикам. Оба они хворали. Анна Андреевна была совсем больная; Николай Сергеич сидел у
себя в кабинете. Он слышал, что я пришел, но я
знал, что по обыкновению своему он выйдет не раньше, как через четверть часа, чтоб дать нам наговориться. Я не хотел очень расстраивать Анну Андреевну и потому смягчал по возможности мой рассказ
о вчерашнем вечере, но высказал
правду; к удивлению моему, старушка хоть и огорчилась, но как-то без удивления приняла известие
о возможности разрыва.
Было странно и неловко слушать, что они сами
о себе говорят столь бесстыдно. Я
знал, как говорят
о женщинах матросы, солдаты, землекопы, я видел, что мужчины всегда хвастаются друг перед другом своей ловкостью в обманах женщин, выносливостью в сношениях с ними; я чувствовал, что они относятся к «бабам» враждебно, но почти всегда за рассказами мужчин
о своих победах, вместе с хвастовством, звучало что-то, позволявшее мне думать, что в этих рассказах хвастовства и выдумки больше, чем
правды.
— Твоя
правда, — сказала барыня. — В этой Америке никто не должен думать
о своем ближнем… Всякий
знает только
себя, а другие — хоть пропади в этой жизни и в будущей… Ну, так вот я зачем пришла: мне сказали, что у тебя тут есть наша девушка. Или, простите, мистер Борк… Не угодно ли вам позвать сюда молодую приезжую леди из наших крестьянок.
— Хотя это невежливо, — сказала девушка, — но меня почему-то заботит, что я не все
знаю. Не все вы рассказали нам
о себе. Я вчера думала.
Знаете, есть что-то загадочное. Вернее, вы сказали
правду, но об одном умолчали. А что это такое — одно? С вами в море что-то случилось. Отчего-то мне вас жаль. Отчего это?
— То есть,
правду сказать, я сам не
знаю, почему я вернулся; вероятно, потому, что
о тебе вспомнил: хотелось с тобой посидеть, а к
себе я еще успею.
Я люблю тебя больше всех на свете; я могла бы и не писать этого, потому что ты это
знаешь сам; но когда я прочла твое последнее письмо и сказала
себе правду о тебе и Надежде Николаевне, — поверь мне, дорогой мой, что ни капли горечи не влилось в мое чувство.
Я
знаю, что и теперь, назвав актеров, любимцев князя Шаховского, по имени, я вооружу против
себя большинство прежних любителей театрального искусства; но, говоря
о предмете столь любезном и дорогом для меня, я не могу не сказать
правды, в которой убежден по совести.
— Не
правда ли, какая смешная встреча? Да еще не конец; я вам хочу рассказать
о себе; мне надобно высказаться; я, может быть, умру, не увидевши в другой раз товарища-художника… Вы, может быть, будете смеяться, — нет, это я глупо сказала, — смеяться вы не будете. Вы слишком человек для этого, скорее вы сочтете меня за безумную. В самом деле, что за женщина, которая бросается с своей откровенностью к человеку, которого не
знает; да ведь я вас
знаю, я видела вас на сцене: вы — художник.
О! да, я
знаю, ты всегда умела
Открыто
правду говорить,
Собою жертвовать и искренно любить.
Ты чувствовать умела одолженья,
Не замечать, не помнить зла.
Как ангел примиритель ты жила
В семействе нашем… Но!.. ужасные мученья
Столпились к сердцу моему.
И я теперь не верю ничему.
Клянись… но, может быть, моленье
Отвергнешь ты мое,
И что мудреного! Кому моей судьбою
Заняться!.. я суров! я холоден душою…
Один лишь раз, один пожертвуй ты
собоюНе для меня — нет — для нее…
Исправник поговорил еще немного и повернул назад. Петр Михайлыч шел домой и с ужасом думал
о том, какое чувство будет у исправника, когда он
узнает правду. И Петр Михайлыч вообразил
себе это чувство и, испытывая его, вошел в дом.
Надо не думать
о будущем, а только в настоящем стараться делать жизнь радостной для
себя и других. «Завтрашний день печется сам
о себе». Это великая
правда. Тем-то и хороша жизнь, что никак не
знаешь, что нужно для будущего. Одно наверное нужно и годится всегда — в настоящую минуту любовь к людям.
Надо приучать
себя жить так, чтобы не думать
о людском мнении, чтобы не желать даже любви людской, а жить только для исполнения закона своей жизни, воли бога. При такой одинокой, с одним богом жизни,
правда, нет уж побуждений к добрым поступкам ради славы людской, но зато устанавливается в душе такая свобода, такое спокойствие, такое постоянство и такое твердое сознание верности пути, которых никогда не
узнает тот, кто живет для славы людской.
Только заботой
о чужом мнении можно объяснить
себе самый обыкновенный и вместе с тем самый удивительный поступок людской: ложь. Человек
знает одно и говорит другое. Зачем? Нет другого объяснения, как только то, что он думает, что, если он скажет
правду, люди не похвалят, а если солжет, люди похвалят его.
— А что такая холодная любовь,
о которой я говорю, не может наполнить жизни — это, конечно, верно. Говоря
правду, со мною происходит то же, что с вами, только еще в большей мере. Вы вот сейчас, кажется, удивились, когда я сказал, что, слыша крики
о помощи, я, может быть, прошел бы мимо. А я чувствую
себя даже на это способным. Помните, вы тогда в больнице пошли ночью напоить бешеного мужика? Я неправду сказал, что не
знал, гожусь ли я вам в помощники, — я просто боялся пойти.
— Он смирный, трезвый.
О девочке моей обещает заботиться. А в мастерской оставаться было невозможно: мастер притесняет, девушки, сами
знаете, какие. Житья нет женщине, которая честная. Мне еще покойник Андрей Иванович говорил, предупреждал, чтоб не идти туда. И,
правда, сама увидела я: там работать — значит потерять
себя.
— И, конечно, говорили про
себя: какова эта барыня? просто ужасно! может с офицерами толковать
о каких-то парадерах и подъездках,
знает про Хреновский завод и справляется про каких-то корнетов! Ужасно! Не
правда ли?
— Так приходи, парень, завтра, тоже жаль и тебя, ишь как она к
себе приворожила… Сам не свой стал, как
узнал о ней всю правду-истину… Приходи же…
—
О да! Это так! Она у нас
себе на уме! Под шумок за всем следит. Вы
знаете, добрая моя, je me tue à démontrer [Я уже устала доказывать (фр.).], что Александр Ильич, хоть он и ума палата, и учен, и энергичен, без такой жены, как вы, не был бы тем, что он есть! N'est-ce pas, petit? [Не
правда ли, малыш? (фр.).] — спросила гостья сына и, не дожидаясь его ответа, опять прикоснулась рукой к плечу хозяйки.
Но я думаю, что сами большевики, как это часто бывает, не
знают о себе последней
правды, не ведают, какого они духа.