Неточные совпадения
— Больно лаком стал! — кричали они, — давно ли Аленку у Митьки со
двора свел, а теперь поди-кось
уж у опчества бабу отнять вздумал!
Только тогда Бородавкин спохватился и понял, что шел слишком быстрыми шагами и совсем не туда, куда идти следует. Начав собирать дани, он с удивлением и негодованием увидел, что
дворы пусты и что если встречались кой-где куры, то и те были тощие от бескормицы. Но, по обыкновению, он обсудил этот факт не прямо, а с своей собственной оригинальной точки зрения, то есть увидел в нем бунт, произведенный на сей раз
уже не невежеством, а излишеством просвещения.
В короткое время он до того процвел, что начал
уже находить, что в Глупове ему тесно, а"нужно-де мне, Козырю, вскорости в Петербурге быть, а тамо и ко
двору явиться".
«Честолюбие? Серпуховской? Свет?
Двор?» Ни на чем он не мог остановиться. Всё это имело смысл прежде, но теперь ничего этого
уже не было. Он встал с дивана, снял сюртук, выпустил ремень и, открыв мохнатую грудь, чтобы дышать свободнее, прошелся по комнате. «Так сходят с ума, — повторил он, — и так стреляются… чтобы не было стыдно», добавил он медленно.
Было еще совершенно светло на
дворе, но в маленькой гостиной графини Лидии Ивановны с опущенными шторами
уже горели лампы.
Потом полковой командир,
уже несколько ослабевши, сел на
дворе на лавку и начал доказывать Яшвину преимущество России пред Пруссией, особенно в кавалерийской атаке, и кутеж на минуту затих.
В этот день было несколько скачек: скачка конвойных, потом двухверстная офицерская, четырехверстная и та скачка, в которой он скакал. К своей скачке он мог поспеть, но если он поедет к Брянскому, то он только так приедет, и приедет, когда
уже будет весь
Двор. Это было нехорошо. Но он дал Брянскому слово быть у него и потому решил ехать дальше, приказав кучеру не жалеть тройки.
Дарья Александровна по совету Левина выехала до зари. Дорога была хороша, коляска покойна, лошади бежали весело, и на козлах, кроме кучера, сидел конторщик вместо лакея, посланный Левиным для безопасности. Дарья Александровна задремала и проснулась, только подъезжая
уже к постоялому
двору, где надо было переменять лошадей.
Когда я проснулся, на
дворе уж было темно. Я сел у отворенного окна, расстегнул архалук, — и горный ветер освежил грудь мою, еще не успокоенную тяжелым сном усталости. Вдали за рекою, сквозь верхи густых лип, ее осеняющих, мелькали огни в строеньях крепости и слободки. На
дворе у нас все было тихо, в доме княгини было темно.
В два прыжка он был
уж на
дворе; у ворот крепости часовой загородил ему путь ружьем; он перескочил через ружье и кинулся бежать по дороге…
Чичиков, чинясь, проходил в дверь боком, чтоб дать и хозяину пройти с ним вместе; но это было напрасно: хозяин бы не прошел, да его
уж и не было. Слышно было только, как раздавались его речи по
двору: «Да что ж Фома Большой? Зачем он до сих пор не здесь? Ротозей Емельян, беги к повару-телепню, чтобы потрошил поскорей осетра. Молоки, икру, потроха и лещей в уху, а карасей — в соус. Да раки, раки! Ротозей Фома Меньшой, где же раки? раки, говорю, раки?!» И долго раздавалися всё — раки да раки.
— Нет, это
уже слишком, — сказал Чичиков, когда выехали они со
двора. — Это даже по-свински. Не беспокойно ли вам, Платон Михалыч? Препокойная была коляска, и вдруг стало беспокойно. Петрушка, ты, верно, по глупости, стал перекладывать? отовсюду торчат какие-то коробки!
— Ну вот видишь, вот
уж и нечестно с твоей стороны: слово дал, да и на попятный
двор.
Чичиков уверил ее, что не завезет, и Коробочка, успокоившись,
уже стала рассматривать все, что было во
дворе ее; вперила глаза на ключницу, выносившую из кладовой деревянную побратиму [Побратима — «шарообразный сосуд деревянный, с
узким горлом; кладут мед, варенье».
Всякий призываемый в барские покои обыкновенно отплясывал через весь
двор босиком, но, входя в сени, надевал сапоги и таким
уже образом являлся в комнату.
Заглянул бы кто-нибудь к нему на рабочий
двор, где наготовлено было на запас всякого дерева и посуды, никогда не употреблявшейся, — ему бы показалось,
уж не попал ли он как-нибудь в Москву на щепной
двор, куда ежедневно отправляются расторопные тещи и свекрухи, с кухарками позади, делать свои хозяйственные запасы и где горами белеет всякое дерево — шитое, точеное, лаженое и плетеное: бочки, пересеки, ушаты, лагуны́, [Лагун — «форма ведра с закрышкой».
В красавиц он
уж не влюблялся,
А волочился как-нибудь;
Откажут — мигом утешался;
Изменят — рад был отдохнуть.
Он их искал без упоенья,
А оставлял без сожаленья,
Чуть помня их любовь и злость.
Так точно равнодушный гость
На вист вечерний приезжает,
Садится; кончилась игра:
Он уезжает со
двора,
Спокойно дома засыпает
И сам не знает поутру,
Куда поедет ввечеру.
Но ошибался он: Евгений
Спал в это время мертвым сном.
Уже редеют ночи тени
И встречен Веспер петухом;
Онегин спит себе глубоко.
Уж солнце катится высоко,
И перелетная метель
Блестит и вьется; но постель
Еще Евгений не покинул,
Еще над ним летает сон.
Вот наконец проснулся он
И полы завеса раздвинул;
Глядит — и видит, что пора
Давно
уж ехать со
двора.
Но наше северное лето,
Карикатура южных зим,
Мелькнет и нет: известно это,
Хоть мы признаться не хотим.
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась,
Ложился на поля туман,
Гусей крикливых караван
Тянулся к югу: приближалась
Довольно скучная пора;
Стоял ноябрь
уж у
двора.
«Куда?
Уж эти мне поэты!»
— Прощай, Онегин, мне пора.
«Я не держу тебя; но где ты
Свои проводишь вечера?»
— У Лариных. — «Вот это чудно.
Помилуй! и тебе не трудно
Там каждый вечер убивать?»
— Нимало. — «Не могу понять.
Отселе вижу, что такое:
Во-первых (слушай, прав ли я?),
Простая, русская семья,
К гостям усердие большое,
Варенье, вечный разговор
Про дождь, про лён, про скотный
двор...
Месяц с вышины неба давно
уже озарял весь
двор, наполненный спящими, густую кучу верб и высокий бурьян, в котором потонул частокол, окружавший
двор.
Многие перенимали
уже польские обычаи, заводили роскошь, великолепные прислуги, соколов, ловчих, обеды,
дворы.
В самом деле, пройдя всю подворотню и
уже выходя во
двор, тот вдруг обернулся и опять точно как будто махнул ему.
Они вошли со
двора и прошли в четвертый этаж. Лестница чем дальше, тем становилась темнее. Было
уже почти одиннадцать часов, и хотя в эту пору в Петербурге нет настоящей ночи, но на верху лестницы было очень темно.
Из окна повеяло свежестью. На
дворе уже не так ярко светил свет. Он вдруг взял фуражку и вышел.
— Вследствие двух причин к вам зашел, во-первых, лично познакомиться пожелал, так как давно
уж наслышан с весьма любопытной и выгодной для вас точки; а во-вторых, мечтаю, что не уклонитесь, может быть, мне помочь в одном предприятии, прямо касающемся интереса сестрицы вашей, Авдотьи Романовны. Одного-то меня, без рекомендации, она, может, и на
двор к себе теперь не пустит, вследствие предубеждения, ну, а с вашей помощью я, напротив, рассчитываю…
Раскольников тотчас же прошел подворотню, но во
дворе мещанина
уж не было.
Крик закончился взвизгом; последние звуки послышались
уже на
дворе; все затихло. Но в то же самое мгновение несколько человек, громко и часто говоривших, стали шумно подниматься на лестницу. Их было трое или четверо. Он расслышал звонкий голос молодого. «Они!»
Отыскав в углу на
дворе вход на
узкую и темную лестницу, он поднялся, наконец, во второй этаж и вышел на галерею, обходившую его со стороны
двора.
Не в полной памяти прошел он и в ворота своего дома; по крайней мере, он
уже прошел на лестницу и тогда только вспомнил о топоре. А между тем предстояла очень важная задача: положить его обратно, и как можно незаметнее. Конечно, он
уже не в силах был сообразить, что, может быть, гораздо лучше было бы ему совсем не класть топора на прежнее место, а подбросить его, хотя потом, куда-нибудь на чужой
двор.
Слева, параллельно глухой стене и тоже сейчас от ворот, шел деревянный забор, шагов на двадцать в глубь
двора, и потом
уже делал перелом влево.
Всё только лишь навоз да сор;
А, кажется,
уж, не жалея рыла,
Я там изрыла
Весь задний
двор».
Жители привыкли к ядрам, залетавшим на их
дворы; даже приступы Пугачева
уж не привлекали общего любопытства.
И, верно, счастлив там, где люди посмешнее.
Кого люблю я, не таков:
Молчалин за других себя забыть готов,
Враг дерзости, — всегда застенчиво, несмело
Ночь целую с кем можно так провесть!
Сидим, а на
дворе давно
уж побелело,
Как думаешь? чем заняты?
Когда она скрылась, Клима потянуло за нею,
уже не с тем, чтоб говорить умное, а просто, чтоб идти с нею рядом. Это был настолько сильный порыв, что Клим вскочил, пошел, но на
дворе раздался негромкий, но сочный возглас Алины...
Самгин вышел на крыльцо, оглянулся, прислушался, — пустынно и тихо, только где-то во
дворе колют дрова. День
уже догорал, в небе расположились полосы красных облаков, точно гигантская лестница от горизонта к зениту. Это напоминало безлюдную площадь и фигуру Дьякона, в красных лохмотьях крови на мостовой вокруг него.
Из флигеля выходили, один за другим, темные люди с узлами, чемоданами в руках, писатель вел под руку дядю Якова. Клим хотел выбежать на
двор, проститься, но остался у окна, вспомнив, что дядя давно
уже не замечает его среди людей. Писатель подсадил дядю в экипаж черного извозчика, дядя крикнул...
— Беспутнейший человек этот Пуаре, — продолжал Иноков, потирая лоб, глаза и говоря
уже так тихо, что сквозь его слова было слышно ворчливые голоса на
дворе. — Я даю ему уроки немецкого языка. Играем в шахматы. Он холостой и — распутник. В спальне у него — неугасимая лампада пред статуэткой богоматери, но на стенах развешаны в рамках голые женщины французской фабрикации. Как бескрылые ангелы. И — десятки парижских тетрадей «Ню». Циник, сластолюбец…
Закрыв один глаз, другим он задумчиво уставился в затылок Насти. Самгин понял, что он — лишний, и вышел на
двор. Там Николай заботливо подметал
двор новой метлой; давно
уже он не делал этого. На улице было тихо, но в морозном воздухе огорченно звенел голос Лаврушки.
Люди
уже вставали с земли, толкая друг друга, встряхиваясь,
двор наполнился шорохом, глухою воркотней. Варвара, Кумов и еще какие-то трое прилично одетых людей окружили полицейского, он говорил властно и солидно...
Мария Романовна тоже как-то вдруг поседела, отощала и согнулась; голос у нее осел, звучал глухо, разбито и
уже не так властно, как раньше. Всегда одетая в черное, ее фигура вызывала уныние; в солнечные дни, когда она шла по
двору или гуляла в саду с книгой в руках, тень ее казалась тяжелей и гуще, чем тени всех других людей, тень влеклась за нею, как продолжение ее юбки, и обесцвечивала цветы, травы.
Похолодев от испуга, Клим стоял на лестнице, у него щекотало в горле, слезы выкатывались из глаз, ему захотелось убежать в сад, на
двор, спрятаться; он подошел к двери крыльца, — ветер кропил дверь осенним дождем. Он постучал в дверь кулаком, поцарапал ее ногтем, ощущая, что в груди что-то сломилось, исчезло, опустошив его. Когда, пересилив себя, он вошел в столовую, там
уже танцевали кадриль, он отказался танцевать, подставил к роялю стул и стал играть кадриль в четыре руки с Таней.
— Валентин! Велел бы двор-то подмести, что за безобразие! Муромская жалуется на тебя: глаз не кажешь. Что-о? Скажите, пожалуйста! Нет,
уж ты, прошу, без капризов. Да, да!.. Своим умом? Ты? Ох, не шути…
Да, курносенькие прячутся, дрожат от холода, а может быть, от страха в каменных колодцах
дворов; а на окраинах города, вероятно,
уже читают воззвание Гапона...
Когда Самгин выбежал на
двор, там
уже суетились люди, — дворник Панфил и полицейский тащили тяжелую лестницу, верхом на крыше сидел, около трубы, Безбедов и рубил тес. Он был в одних носках, в черных брюках, в рубашке с накрахмаленной грудью и с незастегнутыми обшлагами; обшлага мешали ему, ерзая по рукам от кисти к локтям; он вонзил топор в крышу и, обрывая обшлага, заревел...
Климу велели разбудить Дронова и искать Лидию в саду, на
дворе, где
уже виновато и негромко покрикивала Таня Куликова...
Клим Самгин постучал ногою в дверь, чувствуя желание уйти со
двора, но в дверях открылась незаметная,
узкая калиточка, и невидимый человек сказал глухим голосом, на о...
Но оторвать мысли от судьбы одинокого человека было
уже трудно, с ними он приехал в свой отель, с ними лег спать и долго не мог уснуть, представляя сам себя на различных путях жизни, прислушиваясь к железному грохоту и хлопотливым свисткам паровозов на вагонном
дворе. Крупный дождь похлестал в окна минут десять и сразу оборвался, как проглоченный тьмой.
Ребенок не дождался предостережений матери: он
уж давно на
дворе.
— Да, темно на
дворе, — скажет она. — Вот, Бог даст, как дождемся Святок, приедут погостить свои, ужо будет повеселее, и не видно, как будут проходить вечера. Вот если б Маланья Петровна приехала,
уж тут было бы проказ-то! Чего она не затеет! И олово лить, и воск топить, и за ворота бегать; девок у меня всех с пути собьет. Затеет игры разные… такая право!