Неточные совпадения
«Вот, Клим, я в
городе, который считается самым
удивительным и веселым во всем мире. Да, он —
удивительный. Красивый, величественный, веселый, — сказано о нем. Но мне тяжело. Когда весело жить — не делают пакостей. Только здесь понимаешь, до чего гнусно, когда из людей делают игрушки. Вчера мне показывали «Фоли-Бержер», это так же обязательно видеть, как могилу Наполеона. Это — венец веселья. Множество удивительно одетых и совершенно раздетых женщин, которые играют, которыми играют и…»
— Помилуйте, — сказал я, — какое тут сознание, об этой истории говорил весь
город, говорили в канцелярии министра внутренних дел, в лавках. Что же тут
удивительного, что и я говорил об этом происшествии?
А пароход быстро подвигался вперед, оставляя за собой пенившийся широкий след. На берегу попадались мужички, которые долго провожали глазами
удивительную машину. В одном месте из маленькой прибрежной деревушки выскочил весь народ, и мальчишки бежали по берегу, напрасно стараясь обогнать пароход. Чувствовалась уже близость
города.
Прошло после свадьбы не больше месяца, как по
городу разнеслась страшная весть. Нагибин скоропостижно умер. Было это вскоре после обеда. Он поел какой-то ухи из соленой рыбы и умер. Когда кухарка вошла в комнату, он лежал на полу уже похолодевший. Догадкам и предположениям не было конца. Всего
удивительнее было то, что после миллионера не нашли никаких денег. Имущество было в полной сохранности, замки все целы, а кухарка показывала только одно, что хозяин ел за час до смерти уху.
И не та ли же самая
удивительная судьба постигает громадные общественные, мировые организации —
города, государства, народы, страны и, почем знать, может быть, даже целые планетные миры?
И действительно, в
городе начали ходить
удивительные слухи.
Я поехал по пыльной и узкой дороге в
город; ржи оказались в самом деле
удивительные.
Этот последний, самый
удивительный крик был женский, неумышленный, невольный крик погоревшей Коробочки. Всё хлынуло к выходу. Не стану описывать давки в передней при разборе шуб, платков и салопов, визга испуганных женщин, плача барышень. Вряд ли было какое воровство, но не удивительно, что при таком беспорядке некоторые так и уехали без теплой одежды, не отыскав своего, о чем долго потом рассказывалось в
городе с легендами и прикрасами. Лембке и Юлия Михайловна были почти сдавлены толпою в дверях.
Не я один был удивлен: удивлялся и весь
город, которому, конечно, была уже известна вся биография господина Ставрогина, и даже с такими подробностями, что невозможно было представить, откуда они могли получиться, и, что всего
удивительнее, из которых половина оказалась верною.
— Я знаю Дуню давно, мы из одного
города, она —
удивительная по душе! И Семён Иванович прав — Максим её погубит, это ясно.
И в самом деле, прислушайтесь к разговорам купечества, мещанства, мелкого чиновничества в уездной глуши, — сколько
удивительных сведений о неверных и поганых царствах, сколько рассказов о тех временах, когда людей жгли и мучили, когда разбойники
города грабили, и т. п., — и как мало сведений о европейской жизни, о лучшем устройстве быта.
— Что ж тут
удивительного? Ведь
город без жителей — то же, что тело без души. Пусть французы завладеют этим трупом, лишь только бы нам удалось похоронить их вместе.
Прошло пять месяцев — и вдруг в Мордасове случилось
удивительное происшествие: рано утром в
город въехал князь К. и остановился в доме Марьи Александровны.
Ровно в девяти верстах от
города, на самом повороте в Светозерскую пустынь, вижу, произошло
удивительное событие.
Разумеется, прежде всего нужно объяснить: что
удивительного в том, что в
город въехал князь К. и остановился у Марьи Александровны, — а для этого, конечно, нужно сказать несколько слов и о самом князе К. Так я и сделаю.
Десятки видел я
удивительных людей — один до другого посылали они меня из
города в
город, — иду я, как по огненным вехам, — и все они зажжены пламенем одной веры. Невозможно исчислить разнообразие людей и выразить радость при виде духовного единства всех их.
Разговор зашел о
городе Бобыльске, история которого являлась чем-то загадочным и
удивительным.
Брат Павлин с трогательной наивностью перепутывал исторические события, лица и отдельные факты, так что Половецкому даже не хотелось его разубеждать. Ведь наивность — проявление нетронутой силы, а именно такой силой являлся брат Павлин. Все у него выходило как-то необыкновенно просто. И обитель, и о. игумен, и
удивительная история
города Бобыльска, и собственная жизнь — все в одном масштабе, и от всего веяло тем особенным теплом, какое дает только одна русская печка.
— Ну, тем вам лучше, — говорю, — а мне в мои лета, — и прочее, и прочее, — словом, отклонил от себя это соблазнительное предложение, которое для меня тем более неудобно, что я намеревался на другой день рано утром выехать из этого веселого
города и продолжать мое путешествие. Земляк меня освободил, но зато взял с меня слово, что когда я буду в деревне у моих родных, то непременно приеду к нему посмотреть его образцовое хозяйство и в особенности его
удивительную пшеницу.
Уже на следующее утро после убийства рабочих весь
город, проснувшись, знал, что губернатор будет убит. Никто еще не говорил, а все уже знали: как будто в эту ночь, когда живые тревожно спали, а убитые все в том же
удивительном порядке, ногою к ноге, спокойно лежали в пожарном сарае, над
городом пронесся кто-то темный и весь его осенил своими черными крыльями.
В это время жил в Халафе паша, большой охотник до песельников; многих к нему приводили — ни один ему не понравился; его чауши измучились, бегая по
городу; вдруг, проходя мимо кофейного дома, слышат
удивительный голос; они туда.
Тем
удивительнее показалось двум туристам, когда они, приблизившись к берегу, увидели темнокожих туземцев, свободно разгуливающих в воде моря и каналов, прорезывающих
город по всем направлениям.
—
Удивительного ничего нет. Во многих
городах они это и делают.
Мне много еще придется говорить о нем, теперь же отмечу только: главное руководство всем санитарным делом в нашей огромной армии принадлежало бывшему губернатору, — человеку, совершенно невежественному в медицине и на редкость нераспорядительному; инспектором госпиталей был бывший полицмейстер, — и что
удивительного, если врачебные учреждения он инспектировал так же, как, вероятно, раньше «инспектировал» улицы и трактиры
города Иркутска?
Как-то так, роковым образом выходило, что начинал он мягко, ласково, с добрыми намерениями, называя себя старым студентом, идеалистом, Дон-Кихотом, но незаметно для самого себя мало-помалу переходил на брань и клевету и, что
удивительнее всего, самым искренним образом критиковал науку, искусства и нравы, хотя вот уже двадцать лет прошло, как не прочел он ни одной книжки, не был нигде дальше губернского
города и, в сущности, не знал, что происходит на белом свете.