Неточные совпадения
Ну, пришло новое царствование, Орлов,
видите, в силе, то есть я не знаю, насколько это правда… так думают, по крайней мере; знают, что он мой наследник, и внучка-то меня любит, ну, вот и пошла такая дружба — опять готовы подавать шубу и калоши.
Но с этого времени она только и думала о том, как
увидеть скорее своего племянника женатым и понянчить маленьких
внучков.
Вдруг вблизи послышалось легкое шуршание. Я оглянулся и
увидел в двух шагах, за щелеватым палисадом, пеструю фигуру девочки — подростка, немного старше меня. В широкую щель глядели на меня два черных глаза. Это была еврейка, которую звали Итой; но она была более известна всем в городе, как «Басина
внучка».
— Нет, этого, должно, не надеется: денег у меня опять просила. «Ты, говорит, Лука Никонович, мужикам даешь, а мне дать не хочешь». — «Мужики, говорю, ваше превосходительство, деньгу в дело обращают, а вам на что она?» — «
Видишь, говорит, я
внучку снаряжаю». — «Ну, говорю, это, сударыня, кабы за ровню, точно что помочь надо; а такой, говорю, почтенный жених этакую невесту и без всего должен взять да на ручках носить и пыль обдувать».
Вероятно, думал:
увидит барин, какую Лукьяныч махину соорудил, скажет:"Эге! стало быть, хорошо старостой-то служить!"Представил мне всю семью, от старшего сына, которого незадолго перед тем из Москвы выписал, до мелконького-мелконького
внучка Фомушки, ползавшего по полу на карачках.
Проводивши
внучек, она, может быть, в первый раз почувствовала, что от ее существа что-то оторвалось и что она разом получила какую-то безграничную свободу, до того безграничную, что она уже ничего не
видела перед собой, кроме пустого пространства.
Сейчас послали грамоту к Степану Михайловичу и просили позволения, чтоб
внучка, во время отсутствия своего опекуна и брата приехала погостить к бабушке, но получили короткий ответ; «что Параше и здесь хорошо и что если желают ее
видеть, то могут приехать и прогостить в Троицком сколько угодно».
Вскоре после его приезда отправили гонца с письмом в Троицкое к Арине Васильевне; в письме Курмышева уведомляла, что старуха Бактеева сделалась отчаянно больна, желает
видеть и благословить
внучку, а потому просит прислать ее с кем-нибудь; было прибавлено, что без сомнения Степан Михайлович не будет гневаться за нарушение его приказания, и конечно бы отпустил
внучку проститься с своей родной бабушкой.
— А ты куда же, Олеся? — спросила вдруг Мануйлиха,
видя, что ее
внучка поспешно набросила на голову большой серый шерстяной платок.
— Я
вижу, господин дьяк, — сказал Кирша, — ты уж раздумал и в прадеды не хочешь; а жаль, была бы
внучка!
Издали еще
увидели они старуху, сидевшую с
внучком на завалинке. Петра и Василия не было дома: из слов Анны оказалось, что они отправились — один в Озеро, другой — в Горы; оба пошли попытать счастья, не найдут ли рыбака, который откупил бы их место и взял за себя избы. Далее сообщала она, что Петр и Василий после продажи дома и сдачи места отправятся на жительство в «рыбацкие слободы», к которым оба уже привыкли и где, по словам их, жизнь привольнее здешней. Старушка следовала за ними.
— Ну, хорошо. Да что, Миша, я никак старосты не добьюсь; вели ему прийти ко мне завтра пораньше, у меня с ним дела будет много. Без меня у вас, я
вижу, всё не так идет. Ну, довольно, устала я, везите меня, вы… Прощайте, батюшка, имени и отчества не помню. — прибавила она, обратившись к Владимиру Сергеичу, — извините старуху. А вы,
внучки, не провожайте меня. Не надо. Вам бы только всё бегать. Сидите, сидите да уроки твердите, слышите. Маша вас балует. Ну, ступайте.
— Вот что, Стаканыч… — Дедушка перевел глаза на суфлера, но глядел на него так равнодушно, как будто бы разглядывал что-то сквозь него. — Вот какую я тебе историю скажу.
Видел я сегодня во сне Машутку, свою
внучку… Есть, брат, у меня такая
внучка в Ростове-на-Дону, Марьей ее зовут. Она портниха…
— Жду я,
видишь, не приедет ли
внучка. Писала она мне письмо. Так отдашь ей. Путь не близкий, больших денег стоит.
И в центре этих звуков и этого движения я
увидел нашу частую гостью, Басину
внучку.
Иван Иванович (садится рядом с Сашей). Я всегда здоров. Во всю жизнь мою ни разу не был болен… Давно уж я вас не
видел! Каждый день все собираюсь к вам,
внучка повидать да с зятьком свет белый покритиковать, да никак не соберусь… Занят, ангелы мои! Позавчера хотел к вам поехать, новую двустволочку желал показать тебе, Мишенька, да исправник остановил, в преферанс засадил… Славная двустволочка! Аглицкая, сто семьдесят шагов дробью наповал…
Внучек здоров?
— Поживем еще, кумушка, поживем, пока Бог грехам терпит. Выздоравливай. Ну, деток твоих
видел, внучки-то что? Здоровеньки ли?
— Пустите меня. Отпустите нас с
внучкой, добрые господа, на волю… Мы ничем не виноваты…
Видит Иисус и Его Святая Матерь — ничем. Мы не изменники, мы не предатели и почитаем как и вы, нашего общего доброго монарха… — лепетал он, едва ворочая от слабости языком.
—
Видел сейчас вашу
внучку, — заговорил он, — и поздравил ее…
Горька пришлась свадьба старику Карголомскому:
видел он, что нареченный его
внучек — как есть немец немцем, только звание одно русское. Да ничего не поделаешь: царь указал. Даже горя-то не с кем было размыкать старику… О таком деле с кем говорить?.. Пришлось одному на старости лет тяжкую думушку думать. Не вытерпел долго старик — помер.
Иван Васильевич стоял в деревне Кольцове, откуда мог
видеть Тверь как на ладони. Явился к нему Хабар-Симской за повелением. Он знал, что Михайло Борисович, дрожа за свою безопасность, а более — молодой супруги своей,
внучки короля польского Казимира, собирается в следующую ночь бежать из городка. Хабар брался захватить их и в этом деле отдавал голову свою порукой.
Старик-Яскулка
видит во
внучке лучшее свое утешение, любит меня и устроил нашу свадьбу.
— Это моя
внучка, Елизавета Ранеева, дочь генерала. Посмотри на нее, полюбуйся.
Видела ли ты в здешнем краю что-нибудь краше?
Моя-то дочка,
видишь ты, в Жужелку выдана: так Васька-то
внучком мне и приходится.
И мне раз, в юности моей, удалось провести несколько дней в этой благословенной семье и
видеть, как два маленьких внука и крошка
внучка барахтались с дедушкой на лугу.
Всего вероятнее, что купец, правя горячею лошадью, не успел снять перед князем Петром Ивановичем свой картуз, а о внуке не вспомнил. Но князь не любил входить в такие мелочи. Он
видел в этом один оскорбительный для него факт. Он заколотился руками и ногами и поднял такой шум и крик, что купец оробел и бросил вожжи. Лошадь рванула и понесла, выбросив старика у дверей Жильберта, а
внучка у столбов Георгиевской церкви.