Неточные совпадения
Налив стаканчик дедушке,
Опять пристали странники:
«
Уважь! скажи нам, Власушка,
Какая тут
статья?»
— Да пустяки!
На щеголеватом столе перед диваном лежали засаленные подтяжки, точно какое угощенье гостю, и до того
стала ничтожной и сонной его жизнь, что не только перестали
уважать его дворовые люди, но даже чуть не клевали домашние куры.
— Вот вы, наверно, думаете, как и все, что я с ним слишком строга была, — продолжала она, обращаясь к Раскольникову. — А ведь это не так! Он меня
уважал, он меня очень, очень
уважал! Доброй души был человек! И так его жалко
становилось иной раз! Сидит, бывало, смотрит на меня из угла, так жалко
станет его, хотелось бы приласкать, а потом и думаешь про себя: «приласкаешь, а он опять напьется», только строгостию сколько-нибудь и удержать можно было.
— А чего ты опять краснеешь? Ты лжешь, сестра, ты нарочно лжешь, по одному только женскому упрямству, чтобы только на своем поставить передо мной… Ты не можешь
уважать Лужина: я видел его и говорил с ним.
Стало быть, продаешь себя за деньги и,
стало быть, во всяком случае поступаешь низко, и я рад, что ты, по крайней мере, краснеть можешь!
С этого вечера, когда я узнал, как он всем вам был предан и как особенно вас, Катерина Ивановна,
уважал и любил, несмотря на свою несчастную слабость, с этого вечера мы и
стали друзьями…
— Напрасно ж ты
уважал меня в этом случае, — возразил с унылою улыбкою Павел Петрович. — Я начинаю думать, что Базаров был прав, когда упрекал меня в аристократизме. Нет, милый брат, полно нам ломаться и думать о свете: мы люди уже старые и смирные; пора нам отложить в сторону всякую суету. Именно, как ты говоришь,
станем исполнять наш долг; и посмотри, мы еще и счастье получим в придачу.
Ты знаешь, что я относилась к тебе хорошо, очень дружественно и открыто, но вижу, что
стала не нужна тебе и ты нисколько не
уважаешь меня.
— Он очень не любит студентов, повар. Доказывал мне, что их надо ссылать в Сибирь, а не в солдаты. «Солдатам, говорит, они мозги ломать
станут: в бога — не верьте, царскую фамилию — не
уважайте. У них, говорит, в головах шум, а они думают — ум».
Страннее всего то, что она перестала
уважать свое прошедшее, даже
стала его стыдиться с тех пор, как
стала неразлучна с Штольцем, как он овладел ее жизнью. Узнай барон, например, или другой кто-нибудь, она бы, конечно, смутилась, ей было бы неловко, но она не терзалась бы так, как терзается теперь при мысли, что об этом узнает Штольц.
— Ведь не любишь же ты меня в самом деле. Ты знаешь, что я не верю твоей кокетливой игре, — и настолько
уважаешь меня, что не
станешь уверять серьезно… Я, когда не в горячке, вижу, что ты издеваешься надо мной: зачем и за что?
Тогда Борис приступил к историческому роману, написал несколько глав и прочел также в кружке. Товарищи
стали уважать его, «как надежду», ходили с ним толпой.
Он
уважал свой взгляд, имел эту слабость, во всяком случае в нем простительную, приняв в соображение, что было ему уже пятьдесят лет — возраст, в который умный светский и обеспеченный человек всегда
становится к себе почтительнее, иногда даже поневоле.
В обществе за благотворительную деятельность
стали его
уважать, хотя и боялись все строгого и мрачного характера его, но чем более
стали уважать его, тем
становилось ему невыносимее.
Между тем старцев тотчас же
стали высоко
уважать в народе.
По наружности он и Лопухов были опять друзья, да и на деле Лопухов
стал почти попрежнему
уважать его и бывал у него нередко; Вера Павловна также возвратила ему часть прежнего расположения, но она очень редко видела его.
Я рад был бы стереть вас с лица земли, но я
уважаю вас: вы не портите никакого дела; теперь вы занимаетесь дурными делами, потому что так требует ваша обстановка, но дать вам другую обстановку, и вы с удовольствием
станете безвредны, даже полезны, потому что без денежного расчета вы не хотите делать зла, а если вам выгодно, то можете делать что угодно, —
стало быть, даже и действовать честно и благородно, если так будет нужно.
В комнате был один человек, близкий с Чаадаевым, это я. О Чаадаеве я буду еще много говорить, я его всегда любил и
уважал и был любим им; мне казалось неприличным пропустить дикое замечание. Я сухо спросил его, полагает ли он, что Чаадаев писал свою
статью из видов или неоткровенно.
Делали шалости и мы, пировали и мы, но основной тон был не тот, диапазон был слишком поднят. Шалость, разгул не
становились целью. Цель была вера в призвание; положимте, что мы ошибались, но, фактически веруя, мы
уважали в себе и друг в друге орудия общего дела.
— Бабушка-то обожглась-таки. Как она принимать будет? Ишь, как стенает тетка! Забыли про нее; она, слышь, еще в самом начале пожара корчиться
стала — с испугу… Вот оно как трудно человека родить, а баб не
уважают! Ты запомни: баб надо
уважать, матерей то есть…
С другой стороны, если бы надобности в материальных благах не было для человека, то, конечно, Андрей Титыч не
стал бы так дрожать перед тятенькой, и Надя могла бы не жить у Уланбековой, и даже Тишка не
стал бы
уважать Подхалюзина…
И так боек, а как обучат-то всему, тогда с ним и не оговоришь; он мать-то и
уважать не
станет; хоть из дому беги»…
Сомнения нет и в том, что в обществе Лизавету Прокофьевну действительно почитали «чудачкой»; но при этом
уважали ее бесспорно; а Лизавета Прокофьевна
стала не верить наконец и в то, что ее
уважают, — в чем и была вся беда.
— Это… это генерала-с. Действительно не пускал, и ему к вам не
стать. Я, князь, человека этого глубоко
уважаю; это… это великий человек-с; вы не верите? Ну, вот увидите, а все-таки… лучше бы, сиятельнейший князь, вам не принимать его у себя-с.
— То есть, это… как вам сказать? Это очень трудно сказать. Только ему, наверно, хотелось, чтобы все его обступили и сказали ему, что его очень любят и
уважают, и все бы
стали его очень упрашивать остаться в живых. Очень может быть, что он вас имел всех больше в виду, потому что в такую минуту о вас упомянул… хоть, пожалуй, и сам не знал, что имеет вас в виду.
— Я благодарю вас, — сказала она, подумав, — я очень рада, что похожа на maman. Вы,
стало быть, очень ее
уважаете? — прибавила она, совсем не замечая наивности вопроса.
Иван Федорович спасался немедленно, а Лизавета Прокофьевна успокоивалась после своего разрыва. Разумеется, в тот же день к вечеру она неминуемо
становилась необыкновенно внимательна, тиха, ласкова и почтительна к Ивану Федоровичу, к «грубому своему грубияну» Ивану Федоровичу, к доброму и милому, обожаемому своему Ивану Федоровичу, потому что она всю жизнь любила и даже влюблена была в своего Ивана Федоровича, о чем отлично знал и сам Иван Федорович и бесконечно
уважал за это свою Лизавету Прокофьевну.
— Не мучаю, князь, не мучаю, — с жаром подхватил Лебедев, — я искренно его люблю-с и… уважаю-с; а теперь, вот верьте не верьте, он еще дороже мне стал-с; еще более
стал ценить-с!
— Вот так
уважил… Что же это такое, баушка Лукерья? На печи проезду не
стало мне от родственников… Ежели такие ваши речи, так я возьму Оксю-то назад.
— Батюшки! Батюшки! Русью дух пахнет, и сам Гуфеланд наш здесь! — закричал знакомый голос, прежде чем Розанов успел снять калоши, и вслед за тем старик Бахарев обнял Розанова и
стал тыкать его в лицо своими прокопченными усищами. — Ай да Дмитрий Петрович! Вот
уважил, голубчик, так
уважил; пойдемте же к нам наверх. Мы тут, на антресолях.
— Но я не
стану ее
уважать, если она, сидя здесь вот, например, вздумает здесь же непременно отправлять все свои функции, а животные ведь ничьим сообществом не стесняются.
Павел поклонился ей и, нимало не медля затем, с опущенными в землю глазами, подошел под благословение к отцу-настоятелю: после жизни у Крестовниковых он очень
стал уважать всех духовных особ. Настоятель попривстал немного и благословил его.
— Гм!.. капитал-то,
стало быть,
уважает?
— Еще бы он посмел! — вступается супруга Николая Тимофеича, повисшая у него на руке, — у Николая Тимофеича и дела-то его все —
стало быть, какой же он подчиненный будет, коли начальников своих
уважать не
станет?
— Я, брат Петр Федорыч, так тебе скажу, — продолжает Николай Тимофеич, — что хотя, конечно, я деньгами от Пазухина заимствуюсь, а все-таки, если он меня, окроме того,
уважать не
станет, так я хоша деньги ему в лицо и не брошу, однако досаду большую ему сделаю.
— Очень бы желал, — начал он, подняв голову, — сделать для князя приятное… Теперь у меня времени нет, но, пожалуйста, когда вы будете писать к нему, то скажите, что я по-прежнему его люблю и
уважаю и недоволен только тем, что он нынче редко
стал ездить в Петербург.
— Ведь вы сами рассудите, господин смотритель, — говорил с запинками другой, молоденький офицерик, — нам не для своего удовольствия нужно ехать. Ведь мы тоже
стало быть нужны, коли нас требовали. А то я право генералу Крамперу непременно это скажу. А то ведь это что ж… вы, значит, не
уважаете офицерского звания.
Однажды он пришел к тетке в припадке какого-то злобного расположения духа на весь род людской. Что слово, то колкость, что суждение, то эпиграмма, направленная и на тех, кого бы нужно
уважать. Пощады не было никому. Досталось и ей, и Петру Иванычу. Лизавета Александровна
стала допытываться причины.
— В корову, говорите вы? — тотчас же подхватил Кармазинов. Голос его
становился всё крикливее. — Насчет ворон и коров я позволю себе, господа, удержаться. Я слишком
уважаю даже всякую публику, чтобы позволить себе сравнения, хотя бы и невинные; но я думал…
— Дорогие гости, — сказал он, — теперь, по старинной русской обыклости, прошу вас,
уважили б вы дом мой, не наложили б охулы на мое хозяйство, прошу вас, дорогие гости, не побрезгали бы вы поцеловать жену мою! Дмитриевна,
становись в большом месте и отдавай все поцелуи, каждому поочередно!
Но не так смотрели на него арестанты: несмотря на то, что Куликов всегда и везде умел поддержать себя, арестанты в душе как-то перестали
уважать его, как-то более запанибрата
стали с ним обходиться.
«Как увидал я этого старика, — говорил М-кий, — седого, оставившего у себя на родине жену, детей, как увидал я его на коленях, позорно наказанного и молящегося, — я бросился за казармы и целых два часа был как без памяти; я был в исступлении…» Каторжные
стали очень
уважать Ж-го с этих пор и обходились с ним всегда почтительно.
Им непременно должно было казаться, что я поддаюсь на их обманы и хитрости, и если б, напротив, я им отказывал и прогонял их, то, я уверен, они
стали бы несравненно более
уважать меня.
— Что же это, —
стало быть, ученого духовенства не
уважаешь?
Пусть совершатся все те внешние усовершенствования, о которых могут только мечтать религиозные и научные люди; пусть все люди примут христианство и пусть совершатся все те улучшения, которых желают разные Беллами и Рише со всевозможными добавлениями и исправлениями, но пусть при этом останется то лицемерие, которое есть теперь; пусть люди не исповедуют ту истину, которую они знают, а продолжают притворяться, что верят в то, во что не верят, и
уважают то, чего не
уважают, и положение людей не только останется то же, но будет
становиться всё хуже и хуже.
Ефима, видно, это ошарашило, мягче
стал, — татарина в городе весьма
уважают за честность и очень удивляются ему. Однако всё записали, таскают Максима в полицию, спрашивают о чём-то, а он ходит мрачнее сажи и смолы. К мировому его потянут, не избежать.
Ты, муж, будь для меня человек лучше других, чтоб я тебя
уважала и с гордостью под руку с тобой шла улицей — тогда я баловать не
стану, нет!
— Не
уважаю, — говорит, — я народ: лентяй он, любит жить в праздности, особенно зимою, любови к делу не носит в себе, оттого и покоя в душе не имеет. Коли много говорит, это для того, чтобы скрыть изъяны свои, а если молчит —
стало быть, ничему не верит. Начало в нём неясное и непонятное, и совсем это без пользы, что вокруг его такое множество властей понаставлено: ежели в самом человеке начала нет — снаружи начало это не вгонишь. Шаткий народ и неверующий.
— Вы всё со мной согласны! даже тошно
становится, — заметил Фома. — Скажу вам откровенно, Павел Семеныч, — продолжал он после некоторого молчания, снова обращаясь к Обноскину, — если я и
уважаю за что бессмертного Карамзина, то это не за историю, не за «Марфу Посадницу», не за «Старую и новую Россию», а именно за то, что он написал «Фрола Силина»: это высокий эпос! это произведение чисто народное и не умрет во веки веков! Высочайший эпос!
Я, братец, уж
стал его
уважать — понимаешь?..
— Я Бога боюсь, Егор Ильич; а происходит все оттого, что вы эгоисты-с и родительницу не любите-с, — с достоинством отвечала девица Перепелицына. — Отчего вам было, спервоначалу, воли их не уважить-с? Они вам мать-с. А я вам неправды не
стану говорить-с. Я сама подполковничья дочь, а не какая-нибудь-с.