Неточные совпадения
Отыскав в углу на дворе
вход на узкую и
темную лестницу, он поднялся, наконец, во второй этаж и вышел на галерею, обходившую его со стороны двора.
А в конце прошлого столетия здесь стоял старинный домище Челышева с множеством номеров на всякие цены, переполненных Великим постом съезжавшимися в Москву актерами. В «Челышах» останавливались и знаменитости, занимавшие номера бельэтажа с огромными окнами, коврами и тяжелыми гардинами, и средняя актерская братия — в верхних этажах с отдельным
входом с площади, с узкими, кривыми,
темными коридорами, насквозь пропахшими керосином и кухней.
Между прочим, на этот раз я тут заметил грузина, который бродил, как тень, около
входов в карцеры; он уже пять месяцев сидит здесь, в
темных сенях, как подозреваемый в отравлении, и ждет расследования, которое до сих пор еще не началось.
На другой день утром судьба наградила его неожиданным зрелищем: в устье у
входа в залив стояло
темное судно с белыми бортами, с прекрасною оснасткой и рубкой; на носу сидел живой привязанный орел.
При
входе в этот корпус Луку Назарыча уже встречал заводский надзиратель Подседельников, держа снятую фуражку наотлет. Его круглое розовое лицо так и застыло от умиления, а круглые
темные глаза ловили каждое движение патрона. Когда рассылка сообщил ему, что Лука Назарыч ходит по фабрике, Подседельников обежал все корпуса кругом, чтобы встретить начальство при исполнении обязанностей. Рядом с ним вытянулся в струнку старик уставщик, — плотинного и уставщика рабочие звали «сестрами».
Чем дальше они шли, тем больше открывалось: то пестрела китайская беседка, к которой через канаву перекинут был, как игрушка, деревянный мостик; то что-то вроде грота, а вот, куда-то далеко, отводил
темный коридор из акаций, и при
входе в него сидел на пьедестале грозящий пальчиком амур, как бы предостерегающий: «Не ходи туда, смертный, — погибнешь!» Но что представила площадка перед домом — и вообразить трудно: как бы простирая к нему свои длинные листья, стояли тут какие-то тополевидные растения в огромных кадках; по кулаку человеческому цвели в средней куртине розаны, как бы венцом окруженные всевозможных цветов георгинами.
Валахины жили в маленьком чистеньком деревянном домике,
вход которого был со двора. Дверь отпер мне, по звону в колокольчик, который был тогда еще большою редкостью в Москве, крошечный, чисто одетый мальчик. Он не умел или не хотел сказать мне, дома ли господа, и, оставив одного в
темной передней, убежал в еще более
темный коридор.
Я довольно долго оставался один в этой
темной комнате, в которой, кроме
входа и коридора, была еще одна запертая дверь, и отчасти удивлялся этому мрачному характеру дома, отчасти полагал, что это так должно быть у людей, которые были за границей. Минут через пять дверь в залу отперлась изнутри посредством того же мальчика и он провел меня в опрятную, но небогатую гостиную, в которую вслед за мною вошла Сонечка.
Вход вел через ворота, налево, по
темной и крутой лестнице.
Но всеблагое Провидение, ведающее меру человеческого терпения, смилостивилось: зеленые суконные портьеры, закрывавшие дверь противоположного
входу конца покоя, распахнулись, и вдоль залы, быстро кося ножками, прожег маленький борзый паучок, таща под мышкой синюю папку с надписью «к докладу», и прежде, чем он скрылся, в тех же самых
темных полотнищах сукна, откуда он выскочил, заколыхался огромный кит…
Эти комнаты разделены коридором,
вход в него завешен
темной портьерой.
Крылатый божок, кажется, совсем поселился в трех комнатках m-me Бюжар, и другим
темным и светлым божествам не было
входа к обитателям скромной квартирки с итальянским окном и густыми зелеными занавесками. О поездке в Россию, разумеется, здесь уж и речи не было, да и о многом, о чем следовало бы вспомнить, здесь не вспоминали и речей не заводили. Страстная любовь Доры совершенно овладела Долинским и не давала ему еще пока ни призадуматься, ни посмотреть в будущее.
Около
входа в подвал стояла в тени
темная фигура и зазывала прохожих.
Вход был действительно несколько темноват и «запачкан», из-под ворот; но самая квартира, во втором этаже, состояла из двух больших, светлых и высоких комнат, отделенных одна от другой
темною переднею и выходивших, таким образом, одна на улицу, другая во двор.
В трапезе на
темных бревенчатых стенах повешены были иконы с горевшими перед ними лампадами, от
входа до самых почти передних окон в три ряда поставлены были длинные столы, вокруг них переметные скамьи.
У
входа и почтовое отделение
темнела тройка.
В
темном, прохладном монастыре не было никого, исключая двух-трех старух да пятка нищих у
входа.
Горданов возвратился в свой номер. В его гостиной теплилась стеариновая свеча, слабый свет которой был заслонен
темным силуэтом человека, стоявшего ко
входу спиной.
Вход в него был через
темный коридорчик, примыкавший к нижнему длинному и мрачному коридору.
В самый разгар мечтаний, когда он, сгорбившись и глядя в землю, сидел в
темном уголке беседки, послышались легкие шаги. Кто-то не спеша шел по аллее. Скоро шаги затихли и у
входа мелькнуло что-то белое.
На галерее видны были снизу два официанта в
темных ливреях с большими золотыми тиснеными пуговицами. Один стоял спиной влево, у
входа в парадные комнаты, другой — в средней арке.
Столовая обдала Тасю спертым воздухом, где можно было распознать пар чайников, волны папиросного дыма, запах котлет и пива, шедший из буфета. Налево от
входа за прилавком продавала печенье и фрукты женщина с усталым лицом, в
темном платье. Поперек комнаты шли накрытые столы. Вдоль правой и левой стены столы поменьше, без приборов, за ними уже сидело по двое, по трое. Лакеи мелькали по зале.
— Ну, все равно, жди у меня, что нам пошлет милосердное небо, — сказал я и, погасив лампу, запер
вход в мое жилище, в котором Магна осталась под защитою Акры, а я во всю силу бегом понесся по
темным проходам Дамаска.
Ночь была
темная, небо покрыто тучами. Поляки и не помышляли о неприятеле, а он уже был тут как тут. Мигом были сняты неприятельские пикеты: часовые, стоявшие при
входе в местечко, переколоты.
На тяжелом фоне его
темные здания казались светло-серыми, а две белые колонны у
входа в какой-то сад, опустошенный осенью, были как две желтые свечи над покойником.