Неточные совпадения
«Это слова… как будто Корделии!» [Корделия — младшая дочь короля Лира из
трагедии Шекспира «Король Лир» — олицетворение бескорыстной
любви, верности и высокого понимания долга.] — подумал Обломов, глядя на Ольгу страстно…
Основа совершенства и добра — в свободе, в свободной
любви к Богу, в свободном соединении с Богом, а этот характер всякого совершенства и добра, всякого бытия делает неизбежным мировую
трагедию.
Александров стоял за колонкой, прислонясь к стене и скрестив руки на груди по-наполеоновски. Он сам себе рисовался пожилым, много пережившим человеком, перенесшим тяжелую
трагедию великой
любви и ужасной измены. Опустив голову и нахмурив брови, он думал о себе в третьем лице: «Печать невыразимых страданий лежала на бледном челе несчастного юнкера с разбитым сердцем»…
Любовь должна быть
трагедией.
— А я так, напротив, полагаю, что сюжет этот не романом, а
трагедией пахнет, — возразил я. — Помилуйте! с одной стороны такая сила беззаветной
любви, а с другой — раны, скорпионы и, наконец, толкач! Ведь его чинами обходили, на цепь сажали, под суд отдали, а он все продолжал любить. Это ли не
трагедия?
— Ну, какую ты, например,
трагедию из этого статского советника выжмешь? — пояснил он свою мысль, —
любовь его — однообразная, почти беспричинная, следовательно, никаких данных ни для драматической экспозиции, ни для дальнейшей разработки не представляет; прекращается она — тоже как-то чересчур уж просто и нелепо: толкачом! Ведь из этого матерьяла, хоть тресни, больше одного акта не выкроишь!
— Так жить нельзя, Пепко, как мы живем… Это — жалкое прозябание, нищета, несчастье. Возьмем хоть твой «женский вопрос»… Ты так легко к нему относишься, а между тем здесь похоронена целая
трагедия. В известном возрасте мужчина испытывает мучительную потребность в
любви и реализует ее в подавляющем большинстве случаев самым неудачным образом. Взять, например, хоть тебя…
Я с своей стороны мог бы прибавить, что и для
любви тоже нужны деньги, но
трагедия пересилила, и половина моих крейцеров перешла к Пепке. Он как-то особенно конфузливо взял деньги и проговорил...
С течением времени, однако, такого рода исключительно созерцательная жизнь начала ему заметно понадоедать: хоть бы сходить в театр, думал он, посмотреть, например, «Коварство и
любовь» [«Коварство и
любовь» —
трагедия немецкого поэта И.Ф.Шиллера (1759—1805).]; но для этого у него не было денег, которых едва доставало на обыденное содержание и на покупку книг; хоть бы в гости куда-нибудь съездить, где есть молодые девушки, но, — увы! — знакомых он не имел решительно никого.
Он с
любовью и радостью начал говорить о том, что у него уже готово в мыслях и что он сделает по возвращении в Москву; что, кроме труда, завещанного ему Пушкиным, совершение которого он считает задачею своей жизни, то есть «Мертвые души», у него составлена в голове
трагедия из истории Запорожья, в которой все готово, до последней нитки, даже в одежде действующих лиц; что это его давнишнее, любимое дитя, что он считает, что эта плеса будет лучшим его произведением и что ему будет с лишком достаточно двух месяцев, чтобы переписать ее на бумагу.
— Лучшими моими ролями были в
трагедиях Сумарокова: Хорев, Трувор и Ростислав; в
трагедиях Княжнина: Владисан, Рослав и Ярб; потом роль Безбожного в
трагедии „Безбожный“; графа Кларандона в „Евгении“ Бомарше; графа Аппиано в „Эмилии Галотти“ Лессинга; Сеида в „Магомете“ и Фрица в „Сыне
любви“.
«Когда я приехал из Москвы в Петербург, — так говорил Шушерин, — по вызову здешней дирекции, для поступления в службу на императорский театр, мне были назначены три дебюта: „Сын
любви“, „Эмилия Галотти“ и „Дидона“,
трагедия Княжнина, в которой я с успехом играл роль Ярба.
Раз поздно вечером, воротившись с представления, я читала вслух, одна, читала вновь переведенную с немецкого
трагедию «Коварство и
любовь».
И вполне понятно, почему
трагедия питала такую
любовь к героическим образам,
любовь, обманчиво говорящую о героическом будто бы характере самой
трагедии.
Но есть трагическое в самой
любви, а не в столкновении ее с социальной средой, где все временное и преходящее, и это и есть чистая
трагедия.
Чистая
трагедия возникает, когда люди совершенно свободны и когда происходит столкновение ценностей — ценности
любви с ценностью свободы, или творческого призвания, или высшей ценности
любви к Богу и божественному совершенству, когда приходится бороться за вечный богоподобный образ человека, с которым
любовь связана, но с которым она может и вступить в конфликт.
Это мир сообразный с конкретной внутренней человечностью, с переживанием человеческой судьбы, человеческой
любви и смерти, человеческой
трагедии.
И в конце концов — паршивая душевная
трагедия,
любовь без взаимности.
Любовь есть исключительно
трагедия человека, раздвоение человека.