Неточные совпадения
— Посмотрите, — сказал полковник, глядя в окно, — какая
публика собралась вас слушать. — Действительно, под окнами собралась довольно большая
толпа.
Думалось очень легко и бойко, но голова кружилась сильнее, должно быть, потому, что теплый воздух был густо напитан духами.
Публика бурно рукоплескала, цари и жрец, оскалив зубы, благодарно кланялись в темноту зала плотному телу
толпы, она тяжело шевелилась и рычала...
После Ходынки и случая у манежа Самгин особенно избегал скопления людей, даже
публика в фойе театров была неприятна ему; он инстинктивно держался ближе к дверям, а на улицах, видя
толпу зрителей вокруг какого-то несчастия или скандала, брезгливо обходил людей стороной.
Моряки особенно жаловались мне на недостаток любознательности в нашей
публике ко всему, что касается моря и флота, и приводили в пример англичан, которые
толпами, с женами и детьми, являются на всякий корабль, приходящий в порт.
Привалов кое-как отделался от веселых молодых людей с шапокляками и побрел в главную залу, где теперь
публика бродила густой шумевшей
толпой.
И ржет
публика, и все прибывает
толпа.
Когда окруженную на бульваре
толпу студентов, в числе которой была случайно попавшая
публика, вели от Страстного к Бутырской тюрьме, во главе процессии обращал на себя внимание великан купчина в лисьей шубе нараспашку и без шапки.
Южно-русская
публика вообще любит и ценит свои родные мелодии, но здесь даже разношерстная «контрактовая»
толпа была сразу захвачена глубокой искренностью выражения.
В церкви, пройдя кое-как сквозь
толпу, при беспрерывном шепоте и восклицаниях
публики, под руководством Келлера, бросавшего направо и налево грозные взгляды, князь скрылся на время в алтаре, а Келлер отправился за невестой, где у крыльца дома Дарьи Алексеевны нашел
толпу не только вдвое или втрое погуще, чем у князя, но даже, может быть, и втрое поразвязнее.
Каждое утро у кабака Ермошки на лавочке собиралась целая
толпа рабочих. Издали эта
публика казалась ворохом живых лохмотьев — настоящая приисковая рвань. А солнышко уже светило по-весеннему, и рвань ждала того рокового момента, когда «тронется вешняя вода». Только бы вода взялась, тогда всем будет работа… Это были именно чающие движения воды.
По вечерам в господском саду играл оркестр приезжих музыкантов и по аллеям гуляла пестрая
толпа заводской
публики.
Я подхожу к другой группе, где друг мой Василий Николаич показывает
публике медведя, то есть заставляет Алексея Дмитрича говорить разную чепуху. Около них собралась целая
толпа народа, в которой немолчно раздается громкий и искренний смех, свидетельствующий о необыкновенном успехе представления.
Он думал обмануть
публику, но вот один из передовых ее людей понял это, а может быть, понимают также и сотни еще других, а за ними поймет, наконец,
толпа!
Я настоящую
публику не виню: отцы семейств не только не теснились и никого не теснили, несмотря на чины свои, но, напротив, говорят, сконфузились еще на улице, видя необычайный по нашему городу напор
толпы, которая осаждала подъезд и рвалась на приступ, а не просто входила.
Теперь
публика вся толпилась на левом борту. Однажды мельком Елена увидала помощника капитана в
толпе. Он быстро скользнул от нее глазами прочь, трусливо повернулся и скрылся за рубкой. Но не только в его быстром взгляде, а даже в том, как под белым кителем он судорожно передернул спиною, она прочла глубокое брезгливое отвращение к ней. И она тотчас же почувствовала себя на веки вечные, до самого конца жизни, связанной с ним и совершенно равной ему.
Между тем
толпа хлынула со всех концов площади так густо, что, потеряв шляпу и оттесненный
публикой от центра сцены, где разъяренное скопище уничтожало опрокинутую дьявольскую машину, я был затерян, как камень, упавший в воду.
Я знаю, что и между нами найдутся личности, которые непрочь еще похорохориться, устроить недоразумение и погарцевать перед застигнутой врасплох
толпой в качестве заправских деятелей; но большинство отлично понимает, что являться в
публику с запасом забытых слов — именно значит только длить бесплодные недоразумения.
Суета и давка особенно чувствовалась на площади против цирка.
Публика, выходившая после утреннего представления, едва могла пробираться в
толпе, валившей с Царицы на Луга, где были балаганы. Люди, лошади, сани, кареты — все смешалось. Посреди шума раздавались со всех концов нетерпеливые возгласы, слышались недовольные, ворчливые замечания лиц, застигнутых врасплох метелью. Нашлись даже такие, которые тут же не на шутку рассердились и хорошенько ее выбранили.
При поднятии занавеса издали слышен туш кадрили; разнообразная
толпа поднимается по лестнице в здание клуба. На авансцене с правой стороны сидит, развалясь на скамье, Наблюдатель, против него на левой стороне сидит Москвич. Иногородный стоит посреди сцены в недоумении. Несколько
публики, в небольших группах, остается на сцене; между ними бегает Разносчик вестей.
Самым неприятным временем в обители для Половецкого были большие годовые праздники, когда стекались сюда
толпы богомольцев, а главное — странноприимница наполнялась самой разношерстной
публикой.
(Из зала сквозь
толпу появляется Ольга Чугунова, древняя старуха, в тёмных очках, её ведут под руки сын Софрон, лет за 50, и другой, Константин, приблизительно такого же возраста. Оба в длинных, ниже колен, сюртуках, в нагольных сапогах. На
публику эти мрачные фигуры действуют подавляюще.)
— Бессме-е-ртный! — ревёт дьякон, покрывая своим могучим голосом все звуки улицы, — дребезг пролёток, шум шагов по мостовой и сдержанный говор большой
толпы, провожающей покойника, — ревёт и, широко раскрывая глаза, поворачивает своё бородатое лицо к
публике, точно хочет сказать ей...
— Жребий!.. — сказал один голос из
толпы. — Жребий, жребий! — повторила
публика.
В этой
толпе пестрела самая разнообразная
публика, серели ряды войска, над которыми виднелись тонкие, частые иглы штыков; несколько гарцующих на месте всадников заметно выдавались над головами; еще далее — стройный ряд конных жандармов…
Толпа запрудила всю улицу. Любопытные из
публики взбирались на ступеньки соседних подъездов, на тумбы, на фонари, на фундамент ограды Владимирской церкви, чтобы с более возвышенного пункта видеть, что происходит в среде студентской
толпы.
Хвалынцев расплатился с извозчиком и спешно отправился пешком по набережной. Квартальный надзиратель и несколько полицейских пропустили его беспрепятственно. Он уже с трудом пробирался между рядами солдат, с одной стороны, и массою
публики — с другой, как вдруг дорога ему была загорожена крупом строевой лошади. На седле красовался какой-то генерал и, жестикулируя, говорил о чем-то
толпе и солдатам. Хвалынцев приостановился.
Ближайшая
толпа из
публики, смекнув, в чем дело, в тот же миг закрыла собою студента и образовала между ним и всадником довольно плотную и густую стену. Хвалынцев рванулся было вперед, но его задержали и, закрывая, продолжали оттирать назад.
Не хватало мест.
Толпа заполнила проходы. Лущили семечки и ждали с нетерпеливым любопытством. И странно было видеть новую эту
публику здесь, где раньше обедали за столиками чопорные и разодетые курортные гости.
Он еще не выбрал револьвера и никого еще не убил, но его воображение уже рисовало три окровавленных трупа, размозженные черепа, текущий мозг, сумятицу,
толпу зевак, вскрытие… С злорадством оскорбленного человека он воображал себе ужас родни и
публики, агонию изменницы и мысленно уже читал передовые статьи, трактующие о разложении семейных основ.
Так он и представил это дело всей базарной
публике, которая очень обрадовалась новости — и в полном сборе,
толпою повалила к дому Марьи Матвеевны, где, по докладу Егорки, происходили такие редкостные, хотя, впрочем, конечно, как всякий спирит подтвердить может, — самые вероятные дела, обличающие нынче у некоторых ученых людей близость к нам существ невидимого мира.
—
Толпа самая ненадежная, — приказчики, мелкие лавочники, — мещане. А мы имеем достоверные сведения, что в
публике до полусотни переодетых судоплатовцев. Вы ведь знаете специальное назначение этих молодцов — в нужные моменты изображать «возмущенный народ». Ваше выступление даст им возможность увлечь
толпу на самые неожиданные выходки.
— Гм, гм, — промямлил он, вынимая изо рта сигару. — Не думаете ли вы, что эта
публика, — он презрительно мотнул головою в сторону
толпы, — вполне искренна? Просто слишком добрые и снисходительные люди и хотят вас подбодрить. Священный огонь у вас есть, но что за нелепость так распускать вожжи на сцене? Надо уметь владеть собою, а то выйдет чепуха. И зачем вы горбитесь, когда играете? Ведь в жизни у вас прямая фигура, а тут выходит на подмостки точно старуха столетняя.
Поезд двинулся. Вой баб стал громче. Жандармы оттесняли
толпу. Из нее выскочил солдат, быстро перебежал платформу и протянул уезжавшим бутылку водки. Вдруг, как из земли, перед солдатом вырос комендант. Он вырвал у солдата бутылку и ударил ее о плиты. Бутылка разлетелась вдребезги. В
публике и в двигавшихся вагонах раздался угрожающий ропот. Солдат вспыхнул и злобно закусил губу.
Наверху
публика молчала, но продолжала стоять в ожидании следующей песни, внизу в
толпе засмеялись, должно быть, тому, что он так странно выражался, и тому, что ему ничего не дали.
Там, за рампой, притаив дыхание, замерла темная
толпа. Каждое мое слово ловится на лету благодарной и нетребовательной
публикой. И я чувствую, как тонкие, невидимые нити перебрасываются от меня через рампу и соединяются с теми, которые тянутся ко мне оттуда, из этой темной залы, притихшей сейчас, как будто не дышащей.
Прием Суворова петербургской
публикой был самый восторженный. За ним теснились
толпы, раздавались приветствия и пожелания. Почтение, уважение выражалось при всяком случае самым разнообразным образом.
Ложи полны избранной
публикой, дамы в прелестных туалетах, и вся эта
толпа жестикулировала и хохотала в ожидании любимого представления.
В
публике господствовало оживление. Шли разговоры, высказывались суждения, старались заранее предрешить исход дела. В
толпе сновали «защитники правды» — адвокаты, присяжные поверенные со значками в петлицах фраков и без этих украшений — частные поверенные и помощники присяжных поверенных.
Дело кончается тем, что подъезжает к
толпе урядник и, попрекнув невежеством, приглашает
публику сдать назад.
Вот и звонок. Болтавшая, гулявшая и курившая
публика толпой валит в залу, толкаясь в дверях. Из совещательной комнаты выходят гуськом присяжные заседатели, и зала замирает в ожидании. Рты полураскрыты, глаза с жадным любопытством устремлены на бумагу, которую спокойно берет председатель от старшины присяжных, равнодушно прочитывает и подписывает. Колосов стоит в дверях и смотрит, не отрываясь, на бледный профиль Тани.