Неточные совпадения
Это единственная конституция, которая предполагалась возможною при
тогдашнем младенческом состоянии
общества.
Катерина Ивановна сейчас же после
тогдашней сцены в суде велела перенести больного и потерявшего сознание Ивана Федоровича к себе в дом, пренебрегая всяким будущим и неизбежным говором
общества и его осуждением.
Князь Д. В. Голицын,
тогдашний генерал-губернатор, человек слабый, но благородный, образованный и очень уважаемый, увлек московское
общество, и как-то все уладилось по-домашнему, то есть без особенного вмешательства правительства.
Тогдашние львы были капризные олигархи: граф А. Г. Орлов, Остерман — «
общество теней», — как говорит miss Willmot, [Мисс Вильмот.
Впрочем, из всей настоящей хроники довольно явственно выступает неприглядная сторона нравственного состояния
тогдашнего культурного
общества, и потому я не имею надобности возвращаться к этому предмету.
Мимо корыстных расчетов, окруженная вполне заслуженным общим уважением, эта женщина, не получившая никакого образования, была чужда многих пороков, слабостей и предрассудков, которые неодолимо владели
тогдашним людским
обществом.
Невеста — чудо красоты и ума, жених — правда, белый, розовый, нежный (что именно не нравилось Софье Николавне), но простенький, недальний, по мнению всех, деревенский дворянчик; невеста — бойка, жива, жених — робок и вял; невеста, по-тогдашнему образованная, чуть не ученая девица, начитанная, понимавшая все высшие интересы, жених — совершенный невежда, ничего не читавший, кроме двух-трех глупейших романов, вроде «Любовного Вертограда», — или «Аристея и Телазии», да Русского песенника, жених, интересы которого не простирались далее ловли перепелов на дудки и соколиной охоты; невеста остроумна, ловка, блистательна в светском
обществе, жених — не умеет сказать двух слов, неловок, застенчив, смешон, жалок, умеет только краснеть, кланяться и жаться в угол или к дверям, подалее от светских говорунов, которых просто боялся, хотя поистине многих из них был гораздо умнее; невеста — с твердым, надменным, неуступчивым характером, жених — слабый, смирный, безответный, которого всякий мог загонять.
Изо всего
тогдашнего столичного
общества княгиня находила для себя приятнее других только трех человек, из которых двое жили нелюдимыми, а в третьем она очень обманывалась. Первых двух я пока еще не буду называть, а третьего отрекомендую, как лицо нам уже знакомое: это был граф Василий Александрович Функендорф, с которым Дон-Кихот Рогожин имел оригинальное столкновение, описанное в первой части моей хроники.
Тогдашнее высшее русское
общество не равнодушествовало к религиозным вопросам, и они подвергались разбору по большей части или под влиянием французского вольтерианизма, или под веянием мистических теорий и масонства.
Я расскажу также о тех впечатлениях, которые производили на
общество тогдашние литературные явления именно в том круге, в котором я жил, или, правильнее сказать, куда я заглядывал до 1826 года.
Пароход шел с отменным
обществом, в котором, между прочим, блистали своим присутствием: бывший новороссийский генерал-губернатор Воронцов со всем своим семейством, тайный советник Бек и много других особ того и другого пола, занимавших видное положение в
тогдашнем высшем
обществе и пользовавшихся в нем большим влиянием.
Жизнь
общества тогдашнего отражалась в нем более, нежели в каком-либо из других изданий, и причину этого, конечно, должны мы искать в самых условиях существования «Собеседника».
В нем сосредоточивалось все, что составляло цвет
тогдашней литературы; его издатели были люди, стоявшие по образованию далеко выше большей части своих соотечественников; стремления их клонились именно к тому, чтобы изобразить нравы современного им русского
общества, выставив напоказ и дурное и хорошее.
Все это горькое переходное время тяжело отразилось на русском
обществе, и нельзя не отдать чести «Собеседнику» по крайней мере за то, что он понял нелепость этого положения и старался выводить на общее посмеяние как упорное старинное невежество, так и пустоцвет французской цивилизации, столь дурно усвоенной у нас
тогдашними молодыми людьми.
Но состояние
тогдашнего русского
общества вовсе не было таково, чтобы в нем могло развиться что-нибудь серьезно опасное для существующего порядка.
В «Русской беседе» напечатаны «Записки» Державина, в «Отечественных записках», в «Библиографических записках» и в «Московских ведомостях» недавно помещены были извлечения из сочинений князя Щербатова, в «Чтениях Московского
общества истории» и в «Пермском сборнике» — допросы Пугачеву и многие документы, относящиеся к историй пугачевского бунта; в «Чтениях» есть, кроме того, много записок и актов, весьма резко характеризующих
тогдашнее состояние народа и государства; месяц тому назад г. Иловайский, в статье своей о княгине Дашковой, весьма обстоятельно изложил даже все подробности переворота, возведшего Екатерину на престол; наконец, сама книга г. Афанасьева содержит в себе множество любопытных выписок из сатирических журналов — о ханжестве, дворянской спеси, жестокостях и невежестве помещиков и т. п.
А этого-то и не могла
тогдашняя сатира; до этого-то и не доросла она, не доросло и само
общество, в котором приходилось ей действовать.
Причиною этих расходов была всеобщая роскошь, распространившаяся в то время, и против нее-то, между прочим, восставали
тогдашние сатирики с особенною силою, хотя, разумеется, опять не проводили уровня своей сатиры над всем
обществом, а выбирали, что помельче.
И вот второе обстоятельство, которым поддерживалось в
тогдашних сатириках самодовольство, сильно мешавшее им вникнуть в свое положение, понять свои отношения к
обществу, среди которого они говорили, и приняться серьезно отыскивать коренные причины зла.
Доказать наше обвинение нетрудно: стоит припомнить некоторые черты из прошедшего времени, могущие служить объяснением
тогдашних отношений
общества к литературе.
Заключив этот союз взаимной пощады, мы крепко стиснули друг другу руки и поцеловались, что, впрочем, не обратило на нас особенное внимание прохожих — вероятно потому, что в
тогдашнем ополяченном киевском
обществе поцелуи при уличных встречах знакомых мужчин были делом весьма обыкновенным.
Мои оценки
тогдашних литераторских нравов, полемики, проявление"нигилистического"духа — все это было бы, конечно, гораздо уравновешеннее, если б можно было сходиться с своими собратами, если б такой молодой писатель, каким был я тогда, попадал чаще в писательскую среду. А ведь тогда были только журнальные кружки. Никакого
общества, клуба не имелось. Были только редакции с своими ближайшими сотрудниками.
Процессы М.Л.Михайлова и потом Чернышевского уже наложили на общее настроение
тогдашней либеральной доли
общества траурный налет. Приговор Михайлова и его отправление на каторгу в кандалах (карточки продавались под спудом), а потом публичная казнь Чернышевского после долгого сиденья в крепости усиливали еще минорное настроение.
События надвигались грозные, но в
тогдашнем высшем классе
общества было больше любопытства, чем искренней тревоги за свою родину. Самое маленькое меньшинство (как мне случалось слышать скорее в Казани, чем в Нижнем) видело в Крымской кампании приближение краха всей николаевской системы.
Я приехал — в самый возбужденный момент
тогдашней внутренней политики — почти накануне торжества обнародования июньской конституции 1869 года, которая сохранила для Испании монархическую форму правления. Торжество это прошло благополучно. Республиканских манифестаций не было, хотя в процессии участвовал батальон национальной гвардии и разных вооруженных
обществ. Все это — весьма демократического вида.
Этот монд, как я сказал выше, был почти исключительно дворянский. И чиновники, бывавшие в „
обществе“, принадлежали к местному дворянству. Даже вице-губернатор был „не из
общества“, и разные советники правления и палат. Зато одного из частных приставов, в
тогдашней форме гоголевского городничего, принимали — и его, и жену, и дочь — потому что он был из дворян и помещик.
Да и сама личность отзывалась, когда я к нему стал присматриваться, чем-то не
тогдашним, не Петербургом и Москвой 60-х годов, а смесью некоторого либерализма с недостаточным пониманием того, к чему льнуло тогда передовое русское
общество.
То, что Ломброзо установил в душевной жизни масс под видом мизонеизма, то есть страха новизны, держалось еще в
тогдашнем сословном
обществе, да и теперь еще держит в своих когтях массу, которая сторонится от смелых идей, требующих настоящей общественной ломки.
Русское
общество в
тогдашнем Дерпте, все знакомства, какие имел я в течение пяти лет, и их влияние на мое развитие. Наши светские знакомства, театральное любительство, характер светскости, отношение к нам, студентам, русских семейств и все развивавшаяся связь с тем, что происходило внутри страны, в наших столицах.
Из всех
тогдашних конгрессов, на каких я присутствовал, Съезд Интернационального Союза рабочих (о котором я говорил выше) был, без сомнения, самый содержательный и важный по своим последствиям. Идеи Маркса, создавшего это
общество, проникли с тех пор всюду и у нас к половине 90-х годов, то есть около четверти века спустя, захватили массу нашей молодежи и придали ее настроениям гораздо более решительный характер общественной борьбы и наложили печать на все ее мироразумение.
Для
тогдашнего николаевского
общества такое положение Щепкина было важным фактом, и фактом, вовсе не выходящим из ряду вон. Я на это напираю. Талант, личное достоинство ценились чрезвычайно всеми, кто сколько-нибудь выделялся над глухим и закорузлым обывательским миром.
Но в итоге
тогдашняя литература и писатели, как писатели, а не как господа с известным положением в
обществе, стояли очень высоко во мнении всех, кто не был уже совсем малограмотным обывателем.
Из
тогдашних русских немного моложе его был один, у кого я находил всего больше если не физического сходства с ним, то близости всего душевного склада, манеры говорить и держать себя в
обществе: это было у К.Д.Кавелина, также москвича почти той же эпохи, впоследствии близкого приятеля эмигранта Герцена. Особенно это сказывалось в речи, в переливах голоса, в живости манер и в этом чисто московском говоре, какой был у людей того времени. Они легко могли сойти за родных даже и по наружности.
Я присутствовал на всех заседаниях конгресса и посылал в"Голос"большие корреспонденции. Думается мне, что в нашей
тогдашней подцензурной печати это были первые по времени появления отчеты о таком съезде, где в первый раз буржуазная Европа услыхала голос сознательного пролетариата, сплотившегося в союз с грозной задачей вступить в открытую борьбу с торжествующим пока капиталистическим строем культурного
общества.
Трудно мне было и тогда представить себе, что этот московский обыватель с натурой и пошибом Собакевича состоял когда-то душою
общества в том кружке, где Герцен провел годы"Былого и дум". И его шекспиромания казалась мне совершенно неподходящей ко всему его бытовому habitus. И то сказать: по
тогдашней же прибаутке, он более"перепер", чем"перевел"великого"Вилли".
«Идей» в теперешнем смысле они не имели, книжка не владела ими, да тогда и не было никаких «направлений» даже и у нас, гимназистов. Но они все же любили читать и, оставаясь затворницами, многое узнавали из
тогдашней жизни. Куклами их назвать никак нельзя было. Про
общество, свет, двор, молодых людей, дам, театр они знали гораздо больше, чем любая барышня в провинции, домашнего воспитания. В них не было ничего изломанного, нервного или озлобленного своим долгим институтским сидением взаперти.
Нравы семей, составлявших
тогдашнее «
общество», были сами по себе вовсе не грязнее нынешних.
«Семейная хроника» Аксакова — доказательный пример того, как беллетристика могла бы воспроизводить и
тогдашнюю жизнь. Можно было расширить рамки и занести в летопись русского
общества огромный материал и вне тех сюжетов, которые подлежали запрету.
И с таким-то скудным содержанием я в первую же зиму стал бывать в казанских гостиных. Мундир позволял играть роль молодого человека; на извозчика не из чего было много тратить, а танцевать в чистых замшевых перчатках стоило недорого, потому что они мылись. В лучшие дома
тогдашнего чисто дворянского
общества меня вводило семейство Г-н, где с умной девушкой, старшей дочерью, у меня установился довольно невинный флерт. Были и другие рекомендации из Нижнего.
Меня взяла в ложу бельэтажа тетка со стороны отца, и я изображал из себя молодого человека во фраке. Тут было все
тогдашнее светское
общество. В литерной ложе дочь генерал-губернатора, графиня Нессельроде,
тогдашняя львица, окруженная всегда мужчинами, держала себя совершенно по-домашнему, так же как и ее кавалеры.
Тогдашний николаевский Нижний, домашний быт, гимназия, товарищи, гувернеры,
общество, его вкусы и общежительность, театр, музыка, общий тон дали более положительных, чем отрицательных результатов.
Когда я задумал этюд о двух славянских романах — "Пан Тадеуш"и"Евгений Онегин" — я сделал из него публичную лекцию, которую и предложил Польскому благотворительному
обществу. Она состоялась в зале при костеле Св. Екатерины и доставила мне много сочувственников в
тогдашнем польском
обществе и среди их учащейся молодежи.
Жили в Казани и шумно и привольно, но по части высшей „интеллигенции“ было скудно. Даже в Нижнем нашлось несколько писателей за мои гимназические годы; а в
тогдашнем казанском
обществе я не помню ни одного интересного мужчины с литературным именем или с репутацией особенного ума, начитанности. Профессора в тамошнем свете появлялись очень редко, и едва ли не одного только И.К.Бабста встречал я в светских домах до перехода его в Москву.
Зимой в 1863 году поехал я на свидание с моей матерью и пожил при ней некоторое время. В Нижнем жила и моя сестра с мужем. Я вошел в
тогдашнее нижегородское
общество. И там театральное любительство уже процветало. Меня стали просить ставить"Однодворца"и играть в нем. Я согласился и не только сыграл роль помещика, но и выступил в роли графа в одноактной комедии Тургенева"Провинциалка".
В
обществе было несколько молодых в
тогдашнее время врачей, и все согласно утверждали, что таких универсальных средств действительно нет, — что на одного больного действует одно лекарство, на другого — другое, а есть такие несчастные, на которых ничто не действует, «пока само пройдет».
С воронцовским корпусом во Франции был, денег, значит, извел немало; в мистицизм, по
тогдашнему обычаю, пустился, в масонских ложах да в хлыстовском корабле Татариновой малую толику деньжонок ухлопал; делал большие пожертвования на Российское библейское
общество.
В нем, простом человеке, нравственное чувство было гораздо развитее, нежели не только у его жены, но у всего
тогдашнего так называемого «
общества», в примерах которого она почерпнула и свой нравственный кодекс.
Племянницы князя, поставленные в особые условия в высшем петербургском
обществе, не отличавшемся тогда особенно строгим нравственным кодексом, как ближайшие родственницы могущественного вельможи, тоже не выделялись особенною нравственною выдержкою, а напротив, были распущены через меру даже среди легкомысленных представительниц
тогдашнего петербургского «большого света».
Единственно, что было подмечено зоркими соглядатаями, — это появление в доме княжны Баратовой, в качестве своего человека, графа Станислава Владиславовича Довудского, принятого в лучшем
тогдашнем московском
обществе и то появлявшегося в великосветских гостиных Белокаменной, то исчезавшего из них на неопределенное время.
Тения получила в доме отца хорошее воспитание и по
тогдашнему времени могла считаться женщиною отлично образованною для житья в
обществе, при хороших достатках: она была бережливая и старательная хозяйка и обладала приятным искусством прекрасно петь и играть на многострунной арфе.