Неточные совпадения
Райский не прочел на ее лице ни
молитвы, ни желания. Оно было подернуто задумчивым выражением усталости, равнодушия, а может быть, и
тихой покорности.
И верблюды-то так тогда мое воображение заняли, и сатана, который так с Богом говорит, и Бог, отдавший раба своего на погибель, и раб его, восклицающий: «Буди имя твое благословенно, несмотря на то, что казнишь меня», — а затем
тихое и сладостное пение во храме: «Да исправится
молитва моя», и снова фимиам от кадила священника и коленопреклоненная
молитва!
Из окон монастыря достигают слова
молитвы,
тихие женские голоса поют об отпущении — барич выздоравливает.
В
тихие и кроткие минуты я любил слушать потом рассказы об этой детской
молитве, которою начиналась одна широкая жизнь и оканчивалось одно несчастное существование. Образ сироты, оскорбленной грубым благодеянием, и рабы, оскорбленной безвыходностью своего положения — молящихся на одичалом дворе о своих притеснителях, — наполнял сердце каким-то умилением, и редкий покой сходил на душу.
Я не смел думать, что это подействовала моя
молитва, но какое-то теплое чувство охватило меня однажды в
тихий вечерний час на пустой улице с такою силой, что я на некоторое время совершенно забылся в
молитве.
«Проходят месяцы, проходят годы, — думал я, — он все один, он все спокоен, он все чувствует, что совесть его чиста пред богом и
молитва услышана им». С полчаса я просидел на стуле, стараясь не двигаться и не дышать громко, чтобы не нарушать гармонию звуков, говоривших мне так много. А маятник все стучал так же — направо громче, налево
тише.
Эта нанковая пожелтевшая ряса с протертой подкладкой, эти истертые кожаные черные переплеты книг с медными застежками, эти мутно-зеленые цветы с тщательно политой землей и обмытыми листьями, а особенно этот однообразно прерывистый звук маятника — говорили мне внятно про какую-то новую, доселе бывшую мне неизвестной, жизнь, про жизнь уединения,
молитвы,
тихого, спокойного счастия…
— Видение, ибо оно представилось мне въявь, а не во сне!.. Я, погруженный в
молитву, прямо перед глазами своими видел
тихую, светлую долину и в ней с умиленными лицами Лябьева, Музу и покойного Валерьяна.
Со вздохом витязь вкруг себя
Взирает грустными очами.
«О поле, поле, кто тебя
Усеял мертвыми костями?
Чей борзый конь тебя топтал
В последний час кровавой битвы?
Кто на тебе со славой пал?
Чьи небо слышало
молитвы?
Зачем же, поле, смолкло ты
И поросло травой забвенья?..
Времен от вечной темноты,
Быть может, нет и мне спасенья!
Быть может, на холме немом
Поставят
тихий гроб Русланов,
И струны громкие Баянов
Не будут говорить о нем...
Отовсюду на лицо Матвея падали слащавые улыбки, в уши вторгался приторный шёпот сочувствия, восхищения молодостью, красотой и одеждой, вздохи,
тихие слова
молитв.
Боярин приподнялся, лицо его покрылось живым румянцем, его жадные взоры, устремленные на дверь хижины, горели нетерпением… Священник вошел, и чрез несколько минут на оживившемся лице примиренного с небесами изобразилось кроткое веселие и спокойствие праведника: господь допустил его произнести
молитву: «Днесь, сыне божий, причастника мя приими!» Он соединился с своим искупителем; и когда глаза его закрылись навеки, Митя, почтив прах его последним целованием, сказал
тихим голосом...
Они замолчали. В воздухе плавал благоговейно-тихий голос архиерея, выразительно читавшего
молитву, простерев руку над местом закладки дома...
Рославлев застал еще в живых своего умирающего друга; но он не мог уже говорить. Спокойно, с
тихою улыбкою на устах, закрыл он навек глаза свои. Последний вздох его был
молитвою за милую родину!
А для обреченного Саши, когда вступил он в чреду страшных событий и познал ужас одиночества, эта пьеска стала как бы
молитвой, источником чистой печали,
тихой скорби о навеки утраченном.
Тебе принес я в умиленье
Молитву тихую любви,
Земное первое мученье
И слезы первые мои.
Улыбался умильно и ждал. Но было пусто и в душе и вокруг. И не возвращался
тихий и скорбный образ. Вспоминались ненужно и мучительно восковые горящие свечи, поп в рясе, нарисованная на стене икона, и как отец, сгибаясь и разгибаясь, молится и кладет поклоны, а сам смотрит исподлобья, молится ли Васька, не занялся ли баловством. И стало еще страшнее, чем до
молитвы.
А потому, ежели ты будешь в
молитвах своих упоминать об начальстве (это полезно «да
тихое житие поживем»), то проси Бога так, чтобы в начальственных распоряжениях было больше снисходительности и менее настоятельности и чтобы, не теряя из виду спасительной строгости, начальство в то же время памятовало, что и оно, яко из человеков состоящее, прегрешать может.
В раме синего леса светло улыбается озеро, тает красное солнце, утопая в лесу, вёсел медный гул колоколов. А вокруг — скорбные лица,
тихий и печальный шёпот
молитвы, отуманенные слезами глаза, и мелькают руки, творя крестное знамение.
Молитва моя без содержания была, вроде птичьей песни солнцу, — стал я молиться за него и за жену, а больше всего за Ольгуньку, — очень хорошая девочка росла,
тихая, красивая, нежная.
Жаловаться на людей — не мог, не допускал себя до этого, то ли от гордости, то ли потому, что хоть и был я глуп человек, а фарисеем — не был. Встану на колени перед знамением Абалацкой богородицы, гляжу на лик её и на ручки, к небесам подъятые, — огонёк в лампаде моей мелькает,
тихая тень гладит икону, а на сердце мне эта тень холодом ложится, и встаёт между мною и богом нечто невидимое, неощутимое, угнетая меня. Потерял я радость
молитвы, опечалился и даже с Ольгой неладен стал.
Храм, как густое душистое облако, колеблется и плывёт в
тихом шёпоте неясной мне
молитвы.
Кто-то тихо-тихо постучал в окошко. Должно быть, Фекла вернулась. Ольга встала и, зевая, шепча
молитву, отперла дверь, потом в сенях вынула засов. Но никто не входил, только с улицы повеяло холодом и стало вдруг светло от луны. В открытую дверь было видно и улицу,
тихую, пустынную, и самую луну, которая плыла по небу.
Это — целая история хозяйства, домашних и полевых забот землепашца, скорее — картины
тихой жизни, а не
молитвы и не песни о ней.
Наконец, Шатов, как бы опомнившись, вынул из бокового кармана маленький сафьянный футляр, достал из него простое золотое колечко, посмотрел на него с умилением и
тихим голосом, в котором слышно было глубокое внутреннее чувство, просил Наташу надеть; но Варвара Михайловна сильно воспротивилась такому обручению запросто, находя неприличным, и утвердительно сказала, что обручение может совершиться завтра обыкновенным, всеми принятым порядком, помолясь богу, при чтении святых
молитв и с благословения священника.
— На
молитву пора, — сказал мне Яков, — прощай! Он отошел от двери и, когда я, спустя некоторое время, взглянул в его оконце, он уже «стоял на
молитве». Его окно было завешено какими-то тряпками, сквозь которые скудно прорывался полусвет наступающего вечера. Фигура Яшки рисовалась на этом просвете черным пятном. Он творил крестные знамения, причем как-то судорожно, резко подавался туловищем вперед и затем подымался несколько
тише. Его точно «дергало».
— Да! Ты не веришь мне! — возражает поручик с
тихим, но глубоким трагизмом. — Ну что ж, я заслужил это. А я каждую ночь приходил под твои окна и в душе творил
молитву за тебя. — Поручик быстро опрокидывает рюмку, закусывает и продолжает с набитым ртом и со слезящимися глазами: — И я все думал: что, если бы случился вдруг пожар или напали разбойники? Я бы тогда доказал тебе. Я бы с радостью отдал за тебя жизнь… Увы, она и так недолга, — вздыхает он. — Дни мои сочтены…
Седая голова исчезла, слова какой-то
молитвы коснулись ушей юноши, потом послышались
тихие шаги, которые звучали по камню, потом все умерло и ничего не было слышно.
Молитва виднелась на устах,
молитва во взоре,
молитва в нем самом… и привратнцк, тот же старец, которого он ждал целую ночь, но еще старее, отворил ему вороты, и он опять въехал в этот
тихий, умерший двор, где люди не измяли зеленой травы, где одни черные рясы мелькали меж белых надгробных камней, где душистые лимоны и пышные смоковницы заслоняли одни черные рясы и белые надгробные камни.
Обительские заботы, чтение душеполезных книг, непрестанные
молитвы, тяжелые труды и богомыслие давно водворили в душе Манефы
тихий, мирный покой. Не тревожили ее воспоминания молодости, все былое покрылось забвением. Сама Фленушка не будила более в уме ее памяти о прошлом. Считая Якима Прохорыча в мертвых, Манефа внесла его имя в синодики постенный и литейный на вечное поминовение.
Трапеза кончилась, отец будильник с отцом чашником собрали посуду, оставшиеся куски хлеба и соль. Игумен ударил в кандию, все встали и, стоя на местах, где кто сидел, в безмолвии прослушали благодарные
молитвы, прочитанные канонархом. Отец Михаил благословил братию, и все попарно
тихими стопами пошли вон из келарни.
Через неделю этому же отцу Гермогену исповедала грехи свои и отходившая Флора, а двое суток позже тот же отец Гермоген, выйдя к аналою, чтобы сказать надгробное слово Флоре, взглянул в
тихое лицо покойницы, вздрогнул, и, быстро устремив взор и руки к стоявшему у изголовья гроба генералу, с немым ужасом на лице воскликнул: «Отче благий: она молит Тебя:
молитв ее ради ими же веси путями спаси его!» — и больше он не мог сказать ничего, заплакал, замахал руками и стал совершать отпевание.
В одном из окон при свете луны ему показалось, что он видел длинную фигуру Дмитрия Ерофеича, который, вероятно, еще не спал и любовался луною, а может быть, и собирался молиться. Гуго вздохнул, взял лошадь под уздцы и повел ее со двора, — и как только за Пекторалисом заперли ворота, в окошечке Дмитрия Ерофеича засветился
тихий огонек: вероятно, старичок зажег лампадку и стал на
молитву.
Бывает так, что в темную келию постника, погруженного в
молитву, вдруг нечаянно заглянет луч или сядет у окна келии птичка и запоет свою песню; суровый постник невольно улыбнется, и в его груди из-под тяжелой скорби о грехах, как из-под камня, вдруг польется ручьем
тихая, безгрешная радость.
Вид
тихой обители внес в его измученную душу какое-то успокоение. Иван Павлович набожно, истово перекрестился. Лицо его просияло. Еще несколько минут простоял он в
тихой, теплой
молитве перед иконою и уже твердой походкой отправился назад. Сев в сани первого попавшегося ему извозчика, он велел ему ехать на Мясницкую.
— Невидимая рука Божия привела меня в это
тихое и уединенное пристанище, — отвечал отец Зосима, — предместник мой, святитель Савватий, бывший инок Кириллова-Белозерского монастыря, искал пустыни, где бы мог укромно возносить
молитвы свои к престолу Всевышнего и безмятежно кончить дни свои, пустился странствовать с духовным братом своим Германом.
Что-то теплое и сладостное зашевелилось в душе Афанасия Афанасьевича, и он в
тихой горячей
молитве опустился перед божницей.
Тронулся поезд; молчалив был он. Только изредка Михайло Борисович нарушал это молчание, умоляя ехать
тише, чтобы дать ему вздохнуть, и творя жалобным голосом
молитвы.
Раз, поздним вечером, ранней весною, звякнуло железное кольцо калитки у дома Евпраксии Михайловны.
Тихим, слабым, чуть слышным голосом кто-то сотворил Иисусову
молитву. Привратник отдал обычный «аминь» и отпер калитку. Вошел древний старец высокого роста. Преклонные лета, долгие подвиги сгорбили стан его; пожелтевшие волоса неровными всклоченными прядями висели из-под шапочки. На старце дырявая лопатинка, на ногах протоптанные корцовые лапти; за плечами невеликий пещур.
И собачонка опять смеялась, и вместе с нею смеялся одинокий старик; а в это время на лавочке у печки тихо дышал сладко спящий ребенок; у порога, свернувшись кольцом, сопел и изредка бредил Кинжалка; в стены постукивал мороз;
тихая ночь стояла над всем городом, когда проходивший по мосту старогорожанин думал, как скучно должно быть бедному старику в его одинокой хибарке, расшалившийся старик смеялся и резвился с своей Венеркой и, наконец, прочитав на ночь
молитву, засыпал со сложенными на груди руками.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала
молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m-me Schoss,
тихое дыхание Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.