Неточные совпадения
— А ты не думаешь, сестра, что я просто
струсил воды? — спросил он с безобразною усмешкой, заглядывая в ее
лицо.
Он обрил голову, уничтожил усы, красное
лицо его опухло, раздулось, как пузырь, нос как будто
стерся, почти незаметен, а толстые, мясистые губы высунулись вперед и жадно трепетали, показывая золото зубов, точно еще не прожеванную, не проглоченную пищу.
Только на Варшавском вокзале, когда новенький локомотив, фыркнув паром, повернул красные, ведущие колеса, а вагон вздрогнул, покатился и подкрашенное
лицо матери уродливо расплылось,
стерлось, — Самгин, уже надевший шапку, быстро сорвал ее с головы, и где-то внутри его тихо и вопросительно прозвучало печальное слово...
Вы едете вблизи деревьев,
третесь о них ногами, ветви хлещут в
лицо, лошадь ваша то прыгает в яму и выскакивает стремительно на кочку, то останавливается в недоумении перед лежащим по дороге бревном, наконец перескочит и через него и очутится опять в топкой яме.
— Э, черт! — вскинулся вдруг Иван Федорович с перекосившимся от злобы
лицом. — Что ты все об своей жизни
трусишь! Все эти угрозы брата Дмитрия только азартные слова и больше ничего. Не убьет он тебя; убьет, да не тебя!
По
лицу его дочки заметно было, что ей не слишком приятно
тереться около возов с мукою и пшеницею.
Вот за шампанским кончает обед шумная компания… Вскакивает, жестикулирует, убеждает кого-то франт в смокинге, с брюшком. Набеленная, с накрашенными губами дама курит папиросу и пускает дым в
лицо и подливает вино в стакан человеку во френче. Ему, видимо, неловко в этой компании, но он в центре внимания. К нему относятся убеждающие жесты жирного франта. С другой стороны около него
трется юркий человек и показывает какие-то бумаги. Обхаживаемый отводит рукой и не глядит, а тот все лезет, лезет…
Когда Анфуса Гавриловна вернулась, Харитина даже раскрыла рот, чтобы сообщить роковую новость, но удержалась и только покраснела. У нее не хватило мужества принять на себя первый напор материнского горя. Замараев понял, почему сестрица
струсила, сделал благочестивое
лицо и только угнетенно вздыхал.
В другом месте скитники встретили еще более ужасную картину. На дороге сидели двое башкир и прямо выли от голодных колик. Страшно было смотреть на их искаженные
лица, на дикие глаза. Один погнался за проезжавшими мимо пошевнями на четвереньках, как дикий зверь, — не было сил подняться на ноги. Старец Анфим
струсил и погнал лошадь. Михей Зотыч закрыл глаза и молился вслух.
Отец Паншина, отставной штабс-ротмистр, известный игрок, человек с сладкими глазами, помятым
лицом и нервической дерготней в губах, весь свой век
терся между знатью, посещал английские клубы обеих столиц и слыл за ловкого, не очень надежного, но милого и задушевного малого.
Ей, женщине и матери, которой тело сына всегда и все-таки дороже того, что зовется душой, — ей было страшно видеть, как эти потухшие глаза ползали по его
лицу, ощупывали его грудь, плечи, руки,
терлись о горячую кожу, точно искали возможности вспыхнуть, разгореться и согреть кровь в отвердевших жилах, в изношенных мускулах полумертвых людей, теперь несколько оживленных уколами жадности и зависти к молодой жизни, которую они должны были осудить и отнять у самих себя.
И тогда глаза распахнулись — и я с наслаждением смотрел, как быстро бледнело,
стиралось, исчезало ее
лицо: одни глаза.
R-13, бледный, ни на кого не глядя (не ждал от него этой застенчивости), — спустился, сел. На один мельчайший дифференциал секунды мне мелькнуло рядом с ним чье-то
лицо — острый, черный треугольник — и тотчас же
стерлось: мои глаза — тысячи глаз — туда, наверх, к Машине. Там — третий чугунный жест нечеловеческой руки. И, колеблемый невидимым ветром, — преступник идет, медленно, ступень — еще — и вот шаг, последний в его жизни — и он
лицом к небу, с запрокинутой назад головой — на последнем своем ложе.
Я без ошибки могу сказать, что Прасковья Ивановна вошла теперь в наивном убеждении, что Варвара Петровна почему-то должна пред нею
струсить; это видно было уже по выражению
лица ее.
Maman, отнесшаяся к ней в первую минуту довольно радушно, как только узнала, что она играет на провинциальном театре, вдруг переменила благосклонное выражение
лица на важное и строгое, а товарки, большею частью замужние женщины, взглянули на нее с таким нахальным изумлением, что она просто-напросто
струсила.
Приходили вести и из города: слышно было, что все
трусят, хлопочут, хотят товар
лицом показать.
Пальцы у него шевелятся,
трутся друг о друга, а красное
лицо морщится, и раньше не видные глазки теперь смотрят прямо в
лицо.
— У страха очи велики, боярин! И в щелку пролезешь, как смерть на носу. Другой похож на казака; а самый-то главный — детина молодой, русоволосый, высокого роста,
лицом бел… или, может статься, так мне показалось: он больно
струсил и побледнел как смерть, когда я припугнул его пистолетом; одет очень чисто, в малиновом суконном кафтане…
Крестьяне, послушав все это, наконец
струсили, что их блажной барин может совсем сойти с ума или умереть и тогда они могут достаться в управление какому-нибудь другому
лицу, у которого не будет его доброты, и им придется сказать «прощай» своему льготному житью.
Приняв этот новый удар судьбы с стоическим спокойствием и ухаживая от нечего делать за княгиней, барон мысленно решился снова возвратиться в Петербург и приняться с полнейшим самоотвержением
тереться по приемным и передним разных влиятельных
лиц; но на этом распутий своем он, сверх всякого ожидания, обретает Анну Юрьевну, которая, в последние свои свидания с ним, как-то всей своей наружностью, каждым движением своим давала ему чувствовать, что она его, или другого, он хорошенько не знал этого, но желает полюбить.
— Ах! — сказала Дигэ и увела голову в плечи. Все были поражены. Что касается Галуэя, — тот положительно
струсил, я это видел по беспомощному
лицу, с которым он попятился назад. Даже Дюрок, нервно усмехнувшись, покачал головой.
Один из Сенечкиных котов
терся около ее платья и дружелюбно засматривал ей в
лицо, напевая свою добродушную и тихую песенку.
Но потом
стёрлось это единое
лицо многих из памяти моей, и только долгое время спустя понял я, что именно сосредоточенная на одной мысли воля народа возбуждает в хранителях закона заботы о нём и страх пред ним.
Семенов невольно посмотрел в
лицо Бесприютного при этом повторенном вопросе. Суровые черты бродяги будто размякли, голос звучал тихо, глубоко и как-то смутно, как у человека, который говорил не совсем сознательно, поглощенный страстным созерцанием. Семенову казалось тоже странным, что бродяга говорит о сестре, тогда как у него были сестры, как будто представление о личности
стерлось в его памяти и он вспоминал только о том, что и у него есть сестра, как и у других людей.
Евгения Николаевна(немного уже и
струсив). Ты в самом деле, видно, совсем рехнулся. Лакеев своих еще призывать выдумал… Я сама вспыльчива: я тебе все глаза выцарапаю и в
лицо тебе наплюю, дурак этакий. Подлец! Свинья! Козел старый!.. (Идет к дверям.)
Садилась на колени,
терлась мордочкой о
лицо, гладила по щекам своей жесткой холодной морщинистой лапкой с синими ногтями.
Он тихонько
терся хоботом о руки Лоренциты и осторожно дул ей в
лицо.
Володя Ашанин, обязанный во время авралов находиться при капитане, стоит тут же на мостике, страшно бледный, напрасно стараясь скрыть охвативший его страх. Ему стыдно, что он
трусит, и ему кажется, что только он один обнаруживает такое позорное малодушие, и он старается принять равнодушный вид ничего не боящегося моряка, старается улыбнуться, но вместо улыбки на его
лице появляется страдальческая гримаса.
Дверь у Меркулова была уж заперта. Веденеев подал голос. Дело тотчас разъяснилось. Новый коридорный, еще не знавший в
лицо жившего с самого начала ярманки Дмитрия Петровича, растерялся,
струсил и чуть не в ногах валялся, прося прощенья. Со́ смеху помирали Меркулов с Веденеевым.
Тася, вся замирая от страха, открыла глаза и… Громко расхохоталась. Напугавшие ее так светящиеся точки оказывались двумя ярко горящими глазами замечательно красивой рыжей кошечки. Кошка была преласковая. Она
терлась о колени Таси и заглядывала ей в
лицо, умильно помахивая своим желто-бурым хвостиком.
Тщательно и горячо они обсуждали содержание завтрашних речей. Наташа всю ночь с женою Дяди-Белого вышивала майские флаги. Ее бескровное
лицо посерело, но глаза светились еще ярче. Я решительно отказался выступать завтра, — очень расстроен смертью Алексея, в голове каша, не сумею связать двух слов. И было мне безразлично, что Перевозчиков иронически улыбался и ясно выказывал подозрение, — не попусту ли я
трушу.
— Видите, что я, — отвечал с сердцем кабинет-секретарь, бросился к дяде, вырвал фонарь из рук, дунул — в одно мгновение исчез алмазный феин дворец и
стерлись все
лица со сцены. — Еще хотите ли слышать? Это я, дядюшка! Но зачем, — продолжал он ему на ухо, — приходите вы, с вашим бестолковым подозрением, портить лучшее мое дело?
Навстречу
трусила лошаденка, в розвальнях сидели Оська Головастов и Бутыркин, оба с бледными, растерянными
лицами. Тут же милиционер. Юрка соскочил с саней, подбежал, хотел поговорить, но милиционер не позволил...