Неточные совпадения
Ему не собрать народных рукоплесканий, ему не зреть признательных слез и единодушного восторга взволнованных им душ; к нему не полетит навстречу шестнадцатилетняя девушка с закружившеюся головою и геройским увлечением; ему не позабыться в сладком обаянье им же исторгнутых звуков; ему не избежать, наконец, от современного суда, лицемерно-бесчувственного современного суда, который назовет ничтожными и низкими им лелеянные созданья, отведет ему презренный угол в ряду
писателей, оскорбляющих человечество, придаст ему качества им же изображенных героев, отнимет от него и сердце, и душу, и божественное пламя
таланта.
Я говорю, что мой рассказ очень слаб по исполнению сравнительно с произведениями людей, действительно одаренных
талантом; с прославленными же сочинениями твоих знаменитых
писателей ты смело ставь наряду мой рассказ по достоинству исполнения, ставь даже выше их — не ошибешься!
Я рассказываю тебе еще первую свою повесть, ты еще не приобрела себе суждения, одарен ли автор художественным
талантом (ведь у тебя так много
писателей, которым ты присвоила художественный
талант), моя подпись еще не заманила бы тебя, и я должен был забросить тебе удочку с приманкой эффектности.
У него — большой литературный
талант, он — необыкновенно плодовитый
писатель, но он не был значительным художником, его романы, представляющие интересное чтение, свидетельствуют об эрудиции, имеют огромные художественные недостатки, они проводят его идеологические схемы, и о них было сказано, что это — смесь идеологии с археологией.
Но предварительно сделаем несколько замечаний об отношении художественного
таланта к отвлеченным идеям
писателя.
Судя по тому, как глубоко проникает взгляд
писателя в самую сущность явлений, как широко захватывает он в своих изображениях различные стороны жизни, — можно решить и то, как велик его
талант.
Такой способ критики мы считаем очень обидным для
писателя,
талант которого всеми признан и за которым упрочена уже любовь публики и известная доля значения в литературе.
Неужели смысл его ограничивается тем, что «вот, дескать, посмотрите, какие бывают плохие люди?» Нет, это было бы слишком мало для главного лица серьезной комедии, слишком мало для
таланта такого
писателя, как Островский.
Один большой
писатель — человек с хрустально чистой душой и замечательным изобразительным
талантом — подошел однажды к этой теме, и вот все, что может схватить глаз внешнего, отразилось в его душе, как в чудесном зеркале.
— Помню, как ты вдруг сразу в министры захотел, а потом в
писатели. А как увидал, что к высокому званию ведет длинная и трудная дорога, а для
писателя нужен
талант, так и назад. Много вашей братьи приезжают сюда с высшими взглядами, а дела своего под носом не видят. Как понадобится бумагу написать — смотришь, и того… Я не про тебя говорю: ты доказал, что можешь заниматься, а со временем и быть чем-нибудь. Да скучно, долго ждать. Мы вдруг хотим; не удалось — и нос повесили.
Туда в конце тридцатых и начале сороковых годов заезжал иногда Герцен, который всякий раз собирал около себя кружок и начинал обыкновенно расточать целые фейерверки своих оригинальных, по тогдашнему времени, воззрений на науку и политику, сопровождая все это пикантными захлестками; просиживал в этой кофейной вечера также и Белинский, горячо объясняя актерам и разным театральным любителям, что театр — не пустая забава, а место поучения, а потому каждый драматический
писатель, каждый актер, приступая к своему делу, должен помнить, что он идет священнодействовать; доказывал нечто вроде того же и Михайла Семенович Щепкин, говоря, что искусство должно быть добросовестно исполняемо, на что Ленский [Ленский Дмитрий Тимофеевич, настоящая фамилия Воробьев (1805—1860), — актер и драматург-водевилист.], тогдашний переводчик и актер, раз возразил ему: «Михайла Семеныч, добросовестность скорей нужна сапожникам, чтобы они не шили сапог из гнилого товара, а художникам необходимо другое:
талант!» — «Действительно, необходимо и другое, — повторил лукавый старик, — но часто случается, что у художника ни того, ни другого не бывает!» На чей счет это было сказано, неизвестно, но только все присутствующие, за исключением самого Ленского, рассмеялись.
Кроме того, что все такие биографические сведения и разыскания любопытны, полезны и даже необходимы, как материал для истории нашей литературы, — в этом внимании, в этих знаках уважения к памяти второстепенных
писателей выражается чувство благодарности, чувство справедливости к людям, более или менее даровитым, но не отмеченным таким ярким
талантом, который, оставя блестящий след за собою, долго не приходит в забвение между потомками.
Писатели второстепенные приготовляют поприще для
писателей первоклассных, для великих
писателей, которые не могли бы явиться, если б предшествующие им литературные деятели не приготовили им материала для выражения творческих созданий, — среды, в которой возможно уже проявленье великого
таланта.
Если иностранные
Писатели доныне говорят, что в России нет Среднего состояния, то пожалеем об их дерзком невежестве, но скажем, что Екатерина даровала сему важному состоянию истинную политическую жизнь и цену: что все прежние его установления были недостаточны, нетверды и не образовали полной системы; что Она первая обратила его в государственное достоинство, которое основано на трудолюбии и добрых нравах и которое может быть утрачено пороками [См.: «Городовое Положение».]; что Она первая поставила на его главную степень цвет ума и
талантов — мужей, просвещенных науками, украшенных изящными дарованиями [Ученые и художники по сему закону имеют право на достоинство Именитых Граждан.]; и чрез то утвердила законом, что государство, уважая общественную пользу трудолюбием снисканных богатств, равномерно уважает и личные
таланты, и признает их нужными для своего благоденствия.
Конечно, не
талантом, не истиною поэзии, которые для всех одинаковы, а тем, что в
писателе соответствует их собственным понятиям, стремлениям и воззрениям на жизнь.
Если мои записки войдут когда-нибудь, как материал, в полную биографию Гоголя, то, конечно, читатели будут изумлены, что приведенные мною сейчас два письма, написанные словами, вырванными из глубины души, написанные Гоголем к лучшим друзьям его, ценившим так высоко его
талант, были приняты ими с ропотом и осуждением, тогда как мы должны были за счастье считать, что судьба избрала нас к завидной участи: успокоить дух великого
писателя, нашего друга, помочь ему кончить свое высокое творение, в несомненное, первоклассное достоинство которого и пользу общественную мы веровали благоговейно.
В 1835 году дошли до нас слухи из Петербурга, что Гоголь написал комедию «Ревизор», что в этой пиесе явился
талант его, как
писателя драматического, в новом и глубоком значении.
Я не могу умолчать, несмотря на все мое уважение к знаменитому
писателю и еще большее уважение к его высоким нравственным достоинствам, что Жуковский не вполне ценил
талант Гоголя.
Не излишним считаю повторить в нескольких словах сказанное мною:
талант Загоскина — самобытный, оригинальный, исключительно русский; в этом отношении он не имеет соперника, и потому я считаю его единственным исключительно русским народным
писателем; основные качества его
таланта — драматичность, теплота и простодушная веселость, дар драгоценный, редко встречаемый в самых знаменитых
писателях.
Хотя все они написаны тем же прекрасным, свободным и живым языком, но область чудесного, фантастического, была недоступна
таланту Загоскина: он —
писатель действительности.
В то время как
писатель силою своей мысли и
таланта должен творить новую жизнь, Савелов только описывал старую, не пытаясь даже разгадать ее сокровенный смысл.
Вот почему и полагаем мы, что как скоро в писателе-художнике признается
талант, то есть уменье чувствовать и изображать жизненную правду явлений, то, уже в силу этого самого признания, произведения его дают законный повод к рассуждениям о той среде жизни, о той эпохе, которая вызвала в
писателе то или другое произведение.
Теперь именно и предстоит для критика задача — определить, насколько развился и возмужал
талант г. Достоевского, какие эстетические особенности представляет он в сравнении с новыми
писателями, которых еще не могла иметь в виду критика Белинского, какими недостатками и красотами отличаются его новые произведения и на какое действительно место ставят они его в ряду таких
писателей, как гг.
При наших же стихотворных чтениях нередко с грустью думал я: умрет Державин, этот великий лирический
талант, и все читаемое теперь мною, иногда при нескольких слушателях, восхищающихся из уважения к прежним произведениям
писателя или из чувств родственных и дружеских, — все будет напечатано для удовлетворения праздного любопытства публики, между тем как не следует печатать ни одной строчки.
9) Стать же
писателем, которого печатают и читают, очень трудно. Для этого: будь безусловно грамотен и имей
талант величиною хотя бы с чечевичное зерно. За отсутствием больших
талантов, дороги и маленькие.
Тогда казалось, что весь литературный
талант Англии ушел в роман и стихотворство, а театр был обречен на переделки с французского или на третьестепенную работу
писателей, да и те больше все перекраивали драмы и комедии из своих же романов и повестей.
У него не было литературного
таланта, но некоторый темперамент и способность задевать злободневные темы. Писал он неровно, без породистой литературности и был вообще скорее"литератор-обыватель", чем
писатель, который нашел свое настоящее призвание.
Писателя или ученого с большой известностью — решительно ни одного; так что приезд Герцена получал значение целого события для тех, кто связывал с его именем весь его «удельный вес» — в смысле
таланта, влияния, роли, сыгранной им, как первого глашатая свободной русской мысли. Тургенев изредка наезжал в Париж за эти два года, по крайней мере в моей памяти остался визит к нему в отель улицы Лафитт.
Такие
писатели, как Александр Дюма-сын — в полном расцвете
таланта — двигали комедию самостоятельно и, по тогдашнему времени, очень смело.
Итальянская опера, стоявшая тогда во всем блеске, балет, французский и немецкий театр отвечали всем вкусам любителей драмы, музыки и хореографии. И мы, молодые
писатели, посещали французов и немцев вовсе не из одной моды, а потому, что тогда и труппы, особенно французская, были прекрасные, и парижские новинки делались все интереснее. Тогда в самом расцвете своих
талантов стояли Дюма-сын, В. Сарду, Т. Баррьер. А немцы своим классическим репертуаром поддерживали вкус к Шиллеру, Гете и Шекспиру.
Тип перебивающегося с"хлеба на квас"
писателя и сложился в 60-х годах. Прежде редкий
писатель — даже и с крупным дарованием — жил только на гонорар. Такие
таланты, как Гончаров, Салтыков, были десятки лет чиновниками.
В Париже блестящий собеседник заслонял собою
писателя высокого
таланта, а издатель"Колокола"тогда, и по собственному сознанию, уже потерял обаяние на читающую массу своей родины.
— Не обижайте. Ежовый у меня облик. Таким уж воспитался. А внутри у меня другое. Не все же господам понимать, что такое
талант, любить художество. Вот, смотрите, купеческая коллекция-то… А как составлена! С любовью-с… И
писатели русские все собраны. Не одни тут деньги — и любви немало. Так точно и насчет театрального искусства. Неужли хорошей девушке или женщине не идти на сцену оттого, что в актерском звании много соблазну? Идите с Богом! — Он взял ее за руку. — Я вас отговаривать не стану.
В ноябре 1856 г. Толстой выходит в отставку. Ну, теперь жизнь
писателя определена. Общепризнанный
талант, редакции наперебой приглашают его в свои журналы. Человек он обеспеченный, о завтрашнем дне думать не приходится, — сиди спокойно и твори, тем более, что жизнь дала неисчерпаемый запас наблюдений. Перебесился, как полагается молодому человеку, теперь впереди — спокойная и почетная жизнь
писателя. Гладкий, мягкий ход по проложенным рельсам. Конец биографии.
Товарищи-писатели, суть жизни своей видящие в писательстве, с усмешкой разводят руками, глядя на этот огромный
талант, как будто так мало придающий себе значения. Тургенев пишет Фету: «А Лев Толстой продолжает чудить. Видно, так уж ему написано на роду. Когда он перекувыркнется в последний раз и встанет на ноги?»
Здесь ярче чувствовалась столица. Зала сообщала ей более строгое и серьезное настроение. Первые ряды кресел пестрели лицами и фигурами пожилых людей с положением, что сейчас было видно. Она даже удивлялась, что на такойвечер собралось столько мужчин, наверное, состоящих на службе, и собралось не случайно, а с желанием почтить память любимого
писателя, помолодеть душой, пережить еще раз обаяние его
таланта и смелого, язвительного протеста.
В палладиумах [Палладиум — оплот, щит, защита (лат.).] наших, Троицком монастыре, Нижнем Новгороде, Москве, разгуливало уже вместе с истиной воображение
писателя, опередившего меня временем, известностью и
талантами своими.
Он намеревался открыть в орден доступ не только лицам знатного происхождения и отличившимся особыми заслугами по государственной службе, но и
талантам — принятием в орден ученых и
писателей, таких, впрочем, которые были бы известны своим отвращением от революционных идей.
Владимир Петрович не скрывал своей слабости, или, вернее,
таланта, ниспосланного ему свыше, считал грехом зарывать его в землю. «Люблю писать!» — говорил он с гордостью, уверенный, что каждое произведение его пера возбудит восторг в его современниках. И находились действительно в то время люди, которые приходили в восторг от его творений, хотя их не понимали, и провозглашали его великим
писателем. Списывали их друг для друга и заставляли детей своих выучивать наизусть.
Привлекали творчество,
талант автора и небывалая чуткость сценического воспроизведения. Жизнь — какова бы она ни была — всегда ценна и дорога, если художник-писатель, художник-актер и художник — руководитель сцены — одинаково преданы культу неумолимой правды.
В то время, когда на юбилее московского актера упроченное тостом явилось общественное мнение, начавшее карать всех преступников; когда грозные комиссии из Петербурга поскакали на юг ловить, обличать и казнить комиссариатских злодеев; когда во всех городах задавали с речами обеды севастопольским героям и им же, с оторванными руками и ногами, подавали трынки, встречая их на мостах и дорогах; в то время, когда ораторские
таланты так быстро развились в народе, что один целовальник везде и при всяком случае писал и печатал и наизусть сказывал на обедах речи, столь сильные, что блюстители порядка должны были вообще принять укротительные меры против красноречия целовальника; когда в самом аглицком клубе отвели особую комнату для обсуждения общественных дел; когда появились журналы под самыми разнообразными знаменами, — журналы, развивающие европейские начала на европейской почве, но с русским миросозерцанием, и журналы, исключительно на русской почве, развивающие русские начала, однако с европейским миросозерцанием; когда появилось вдруг столько журналов, что, казалось, все названия были исчерпаны: и «Вестник», и «Слово», и «Беседа», и «Наблюдатель», и «Звезда», и «Орел» и много других, и, несмотря на то, все являлись еще новые и новые названия; в то время, когда появились плеяды
писателей, мыслителей, доказывавших, что наука бывает народна и не бывает народна и бывает ненародная и т. д., и плеяды
писателей, художников, описывающих рощу и восход солнца, и грозу, и любовь русской девицы, и лень одного чиновника, и дурное поведение многих чиновников; в то время, когда со всех сторон появились вопросы (как называли в пятьдесят шестом году все те стечения обстоятельств, в которых никто не мог добиться толку), явились вопросы кадетских корпусов, университетов, цензуры, изустного судопроизводства, финансовый, банковый, полицейский, эманципационный и много других; все старались отыскивать еще новые вопросы, все пытались разрешать их; писали, читали, говорили проекты, все хотели исправить, уничтожить, переменить, и все россияне, как один человек, находились в неописанном восторге.