Неточные совпадения
Диомидов, в ярко начищенных сапогах
с голенищами гармоникой, в черных шароварах, в длинной, белой рубахе, помещался
на стуле,
на высоте трех ступенек от
земли; длинноволосый, желтолицый,
с Христовой бородкой, он был похож
на икону в киоте. Пред ним,
на засоренной, затоптанной
земле двора, стояли и сидели темно-серые люди; наклонясь к ним, размешивая воздух правой рукой, а левой шлепая по колену, он говорил...
Все социальные учения XIX века были лишены того сознания, что человек — космическое существо, а не обыватель поверхностной общественности
на поверхности
земли, что он находится в общении
с миром глубины и
с миром
высоты.
Из настоящих кустарников можно указать
на таволожник иволистный
с ярко-золотистыми цветами, особый вид боярышника
с редкими и короткими иглами и
с белесоватыми листьями
с нижней стороны, жимолость Маака более 4 м
высоты с многочисленными розоватыми цветами и богородскую траву
с лежащими по
земле стеблями, ланцетовидными мелкими листьями и ярко-пурпурово-фиолетовыми цветами.
Лёжа
на спине, мальчик смотрел в небо, не видя конца
высоте его. Грусть и дрёма овладевали им, какие-то неясные образы зарождались в его воображении. Казалось ему, что в небе, неуловимо глазу, плавает кто-то огромный, прозрачно светлый, ласково греющий, добрый и строгий и что он, мальчик, вместе
с дедом и всею
землёй поднимается к нему туда, в бездонную высь, в голубое сиянье, в чистоту и свет… И сердце его сладко замирало в чувстве тихой радости.
Телятев. Да мог ли я ждать! Вы любезны со мной, вы для меня сходите
на землю с вашей неприступной
высоты. Вы были Дианой, презирающей мужской род,
с луной в прическе,
с колчаном за плечами; а теперь вы преобразились в простую, сердечную, даже наивную пейзанку, из тех, которые в балетах пляшут, перебирая свой передник. Вот так. (Делает обыкновенные пейзанские жесты.)
Сказав так, он соединился
с Эстампом, и они, сойдя
на землю, исчезли влево, а я поднял глаза
на Тома и увидел косматое лицо
с огромной звериной пастью, смотревшее
на меня
с двойной
высоты моего роста, склонив огромную голову. Он подбоченился. Его плечи закрыли горизонт. Казалось, он рухнет и раздавит меня.
И чувство безутешной скорби готово было овладеть ими. Но казалось им, кто-то смотрит
с высоты неба, из синевы, оттуда, где звезды, видит всё, что происходит в Уклееве, сторожит. И как ни велико зло, всё же ночь тиха и прекрасна, и всё же в божьем мире правда есть и будет, такая же тихая и прекрасная, и всё
на земле только ждет, чтобы слиться
с правдой, как лунный свет сливается
с ночью.
Я думаю, что если бы смельчак в эту страшную ночь взял свечу или фонарь и, осенив, или даже не осенив себя крестным знамением, вошел
на чердак, медленно раздвигая перед собой огнем свечи ужас ночи и освещая балки, песок, боров, покрытый паутиной, и забытые столяровой женою пелеринки, — добрался до Ильича, и ежели бы, не поддавшись чувству страха, поднял фонарь
на высоту лица, то он увидел бы знакомое худощавое тело
с ногами, стоящими
на земле (веревка опустилась), безжизненно согнувшееся на-бок,
с расстегнутым воротом рубахи, под которою не видно креста, и опущенную
на грудь голову, и доброе лицо
с открытыми, невидящими глазами, и кроткую, виноватую улыбку, и строгое спокойствие, и тишину
на всем.
— Нет, вы па-азвольте, — заговорил он, опять останавливаясь и ставя кулек
на землю, так что дальнейший путь оказался прегражденным. — Па-азвольте! Это вы, кажется, изволите игнорировать мои мнения, потому что считаете меня пьяным. Не одобряете… понимаем… Стоите
на высоте-с. Отлично. А все-таки мой логический аппарат действует, и я утверждаю: ваше основное положение ведет к отрицанию культуры…
Оба
с минуту молчали, неторопливо и громко схлёбывая
с блюдечек чай; над ними широко раскинула тёмно-зелёные лапы двойная крона сосны, — её рыжий ствол
на высоте аршин четырёх от
земли раздвоился, образуя густой шатёр.
— Нет, Отец, льется
на земле красная кровь, но я избегал соприкосновения
с ней, и оттого я так чист. И так как нельзя, ходя меж людей, избежать грязи и крови ихней и не запачкать одежд, то
на самую
землю я не спускался, а летал
на небольшой
высоте, оттуда посылая улыбки, укор и благословения…
Удар сокола
с такой
высоты, что едва можно разглядеть его, как темное пятнышко, стоящее в небе, бывает иногда очень косвенный (диагональный), и сокол может свалиться
с добычей даже за полверсты и более, и потому надобно скакать туда, чтоб немедленно отыскать его, пока он не успел наесться и сделаться негодным к продолжению охоты; при травле же гусей поспешность еще необходимее: когда сокол вышибет одного гуся из стаи — иногда повторенным ударом, если первый окажется недостаточным, — и опустится
на него или свалится
с ним
на землю, то вся стая гусей бросится
на помощь погибающему товарищу, и если охотник не подоспеет, то гуси своими крыльями и носами не только изуродуют сокола, но даже забьют до смерти.
Пластом лежит
на голой
земле. Двинуться
с места не может, голосу не в силах подать, лежит один-одинехонек, припекаемый полуденными лучами осеннего солнца. Ни
на горе, ни под горой никого нет, стая галок
с громким криком носится в
высоте над головой миллионщика. Лежит гордый, своенравный богач беспомощен, лежит, всеми покинутый, и слова не может промолвить. Тускнеет у него в очах, мутится в голове, ни рукой, ни ногой шевельнуть не может. Забытье нашло
на него…
С Дуней
на руках в другую горницу перешел Марко Данилыч. Окна раскрыты, яркое майское солнце горит в поднебесье, отрадное тепло по
земле разливая; заливаются в лазурной
высоте жаворонки, а в тенистом саду поет соловей — все глядит весело, празднично… Девочка радостно хохочет, подпрыгивая
на отцовских руках и взмахивая пухленькими ручками.
Глубокая пропасть ложится теперь между телом человеческим и душою. Для Эмпедокла тело — только «мясная одежда» души. Божественная душа слишком благородна для этого мира видимости; лишь выйдя из него, она будет вести жизнь полную и истинную. Для Пифагора душа сброшена
на землю с божественной
высоты и в наказание заключена в темницу тела. Возникает учение о переселении душ, для древнего эллина чуждое и дико-непонятное. Земная жизнь воспринимается как «луг бедствий».
Еще и не начинало светать. Высоко
на небе почти в самом зените стояла луна, обращенная последнею четвертью к востоку. Она была такая посеребренная и имела такой ликующий вид, словно улыбалась солнцу, которое ей было видно
с небесной
высоты и которое для обитателей
земли еще скрывалось за горизонтом.
Полный месяц
с небесной
высоты задумчиво смотрел
на уснувшую
землю и тихим густым светом озарял мохнатые ели, белые стволы берез и большие глыбы лавы, которые издали можно было принять за гигантских жаб или окаменевших допотопных чудовищ.
Мы взобрались
на насыпь и
с ее
высоты взглянули
на землю.
Это длинное отесанное бревно, укрепленное горизонтально
на двух столбах,
на высоте с аршин над
землею.
Едва поддерживали ее
на краю утеса несколько кустов различных деревьев, в которых она запуталась и при малейшем движении своем качалась
на воздухе, как в люльке; под нею,
на площадке, оставшейся между речкою и утесом, лежало несколько отломков глинистой
земли, упавших
с высоты,
с которой, по-видимому, и бедное животное катилось, столкнутое какою-нибудь нечистою силой.
Много было смеха, когда некоторые молодцы, желая достигнуть победного венка — бархатной шапки и свитки
с шелковым кушаком, скользили
с разной
высоты и падали
на землю.
Вспомнил, как он подпрыгивал и снова падал
на землю, оскорбленный, негодующий, не понимающий, почему же он не полетел; как уже небольшой прыжок
с высоты давал робкое впечатление полета и как до слез почти, до настоящей душевной боли хотелось все отдать, всем пожертвовать, от всего отказаться только за то, чтобы перелететь через соседский дом.
Вот нахмурил царь брови черные
И навел
на него очи зоркие,
Словно ястреб взглянул
с высоты небес
На младого голубя сизокрылого, —
Да не поднял глаз молодой боец.
Вот об
землю царь стукнул палкою,
И дубовый пол
на полчетверти
Он железным пробил оконечником —
Да не вздрогнул и тут молодой боец.
Вот промолвил царь слово грозное, —
И очнулся тогда добрый молодец.
На землю он больше не вернулся. То, что, крутясь, низверглось
с высоты и тяжестью раздробленных костей и мяса вдавилось в
землю, уже не было ни он, ни человек — никто. Тяготение земное, мертвый закон тяжести сдернул его
с неба, сорвал и бросил оземь, но то, что упало, вернулось маленьким комочком, разбилось, легло тихо и мертвенно-плоско, — то уже не было Юрием Михайловичем Пушкаревым.
Но лучше всего знал он
землю во дворе,
на улице и в саду со всем ее неисчерпаемым богатством камней, травы, бархатистой горячей пыли и того изумительного, разнообразного, таинственного и восхитительного сора, которого совершенно не замечают люди
с высоты своего огромного роста.
И
с этой минуты он почти перестал смотреть
на землю: она ушла вниз и далеко, со своими зелеными лесами, знакомыми
с детства, низкорослою травою и цветами, со всей своей радостью и робкой, ненадежной земной любовью: и ее трудно понять, и ее трудно, даже невозможно, вспомнить — крепок и ясен жгучий воздух
высот, равнодушен к земному.
Будто
на невидимых крыльях поднялся я
на высоту белых облачков и оттуда увидел всю ту
землю, что называется Россией… и это ей, а не кому другому, угрожают такие бедствия, и это
на нее идут враги
с своим огнем и бомбами, и это за нее мы молимся, за ее спасение!