Неточные совпадения
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику
страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от
вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
«Уехал! Кончено!» сказала себе Анна, стоя у окна; и в ответ на этот
вопрос впечатления мрака при потухшей свече и
страшного сна, сливаясь в одно, холодным ужасом наполнили ее сердце.
— Ты смотришь на меня, — сказала она, — и думаешь, могу ли я быть счастлива в моем положении? Ну, и что ж! Стыдно признаться; но я… я непростительно счастлива. Со мной случилось что-то волшебное, как сон, когда сделается страшно, жутко, и вдруг проснешься и чувствуешь, что всех этих страхов нет. Я проснулась. Я пережила мучительное,
страшное и теперь уже давно, особенно с тех пор, как мы здесь, так счастлива!.. — сказала она, с робкою улыбкой
вопроса глядя на Долли.
После первого, страстного и мучительного сочувствия к несчастному опять
страшная идея убийства поразила ее. В переменившемся тоне его слов ей вдруг послышался убийца. Она с изумлением глядела на него. Ей ничего еще не было известно, ни зачем, ни как, ни для чего это было. Теперь все эти
вопросы разом вспыхнули в ее сознании. И опять она не поверила: «Он, он убийца! Да разве это возможно?»
Этот
вопрос вне моей компетенции, ибо я не Дон-Кихот, но, разумеется, мне очень понятна мысль, чувство уважаемого и талантливейшего Платона Александровича, чувство, высказанное в словах о
страшной власти равенства.
Отзвонив, он вытирал потный череп, мокрое лицо большим платком в синюю и белую клетку, снова смотрел в небо
страшными, белыми глазами, кланялся публике и уходил, не отвечая на похвалы, на
вопросы.
Милый друг,
К чему
вопрос такой? тревожит
Меня напрасно он. Семью
Стараюсь я забыть мою.
Я стала ей в позор; быть может
(Какая
страшная мечта!),
Моим отцом я проклята,
А за кого?
Что-то было такое необыкновенное в выражении лица и
страшное и жалкое в значении сказанных ею слов, в этой улыбке и в том быстром взгляде, которым она окинула при этом залу, что председатель потупился, и в зале на минуту установилась совершенная тишина. Тишина была прервана чьим-то смехом из публики. Кто-то зашикал. Председатель поднял голову и продолжал
вопросы...
— Она? — Марья Павловна остановилась, очевидно желая как можно точнее ответить на
вопрос. — Она? — Видите ли, она, несмотря на ее прошедшее, по природе одна из самых нравственных натур… и так тонко чувствует… Она любит вас, хорошо любит, и счастлива тем, что может сделать вам хоть то отрицательное добро, чтобы не запутать вас собой. Для нее замужество с вами было бы
страшным падением, хуже всего прежнего, и потому она никогда не согласится на это. А между тем ваше присутствие тревожит ее.
В Узел Привалов вернулся ночью, в
страшную осеннюю слякоть, когда в двух шагах хоть глаз выколи. Не успел он умыться после дороги, как в кабинет вошел доктор, бледный и взволнованный. Привалова удивил и даже испугал этот полуночный визит, но доктор предупредил его
вопрос, подавая небольшую записку, торопливо набросанную на розовом почтовом листке.
После
страшной борьбы Ляховский наконец согласился с теорией дядюшки «затянуть дело», но все приставал с
вопросом...
И если беспримерная война не решит восточного
вопроса, то человечеству грозят новые,
страшные войны.
И, однако, промелькнула
страшная вещь: лгала ли она на Митю, описывая бывшие свои к нему отношения, — вот
вопрос.
Надо всем стоял, как гора, главный, роковой и неразрешимый
вопрос: чем кончится у отца с братом Дмитрием пред этою
страшною женщиной?
Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти
вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и задать им задачу: придумайте, сочините три
вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в трех только фразах человеческих, всю будущую историю мира и человечества, — то думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем трем
вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне?
Страшная, неистовая злоба закипела вдруг в сердце Мити: «Вот он, его соперник, его мучитель, мучитель его жизни!» Это был прилив той самой внезапной, мстительной и неистовой злобы, про которую, как бы предчувствуя ее, возвестил он Алеше в разговоре с ним в беседке четыре дня назад, когда ответил на
вопрос Алеши: «Как можешь ты говорить, что убьешь отца?»
Так ли создана природа человеческая, чтоб отвергнуть чудо и в такие
страшные моменты жизни, моменты самых
страшных основных и мучительных душевных
вопросов своих оставаться лишь со свободным решением сердца?
Вопрос стискивал ей сердце и, постепенно выжимая из него ожидание
страшного, щипал горло острым ощущением обиды.
Что с ними будет? — этот
вопрос вставал перед ней назойливо и ежеминутно; но ведь ни этим
вопросом, ни даже более
страшными не удержишь того, кто рвется на волю.
Отношение хозяев к книге сразу подняло ее в моих глазах на высоту важной и
страшной тайны. То, что какие-то «читатели» взорвали где-то железную дорогу, желая кого-то убить, не заинтересовало меня, но я вспомнил
вопрос священника на исповеди, чтение гимназиста в подвале, слова Смурого о «правильных книгах» и вспомнил дедовы рассказы о чернокнижниках-фармазонах...
И вот для решения
вопроса, самая постановка которого показывает непонимание учения, были произнесены на этом собрании, как это описывает книга Деяний, в первый раз долженствовавшие внешним образом утвердить справедливость известных утверждений, эти
страшные, наделавшие столько зла, слова: «угодно святому духу и нам», т. е. утверждалось, что справедливость того, что они постановили, засвидетельствована чудесным участием в этом решении святого духа, т. е. бога.
Это было действительно страшно! Страшен был его
вопрос, ещё
страшнее тон
вопроса, в котором звучала и робкая покорность, и просьба пощады, и последний вздох человека, потерявшего надежду избежать рокового конца. Но ещё
страшнее были глаза на мертвенно-бледном мокром лице!..
‹…› Тем временем мне сильно хотелось преобразиться в формального кирасира, и я мечтал о белой перевязи, лакированной лядунке, палаше, медных кирасах и каске с гребнем из конского хвоста, высящегося над георгиевской звездой. Нередко обращался я с
вопросами об этих предметах к Борисову, который, не любя фронтовой службы, хмурясь, отвечал мне: «Зачем ты, братец, поминаешь такие
страшные вещи? Пожалуйста, не превращай мою квартиру в стан воинский».
Вопрос о значении в жизни людей любви и милосердия —
страшный и сложный
вопрос — возник предо мною рано, сначала — в форме неопределенного, но острого ощущения разлада в моей душе, затем — в четкой форме определенно ясных слов...
Вопросы страшные безотходны: куда ни отвернется несчастный, они перед ним, писанные огненными буквами Даниила, и тянут куда-то вглубь, и сил нет противостоять чарующей силе пропасти, которая влечет к себе человека загадочной опасностью своей.
Пионова, должно быть, видела Курдюмова в первый раз и, желая его заинтересовать собою, начала к нему беспрестанно обращаться с различными фразами и
вопросами на французском языке, делая
страшные ошибки и несносно произнося.
Бойкий и хвастливый лакей, камердинер молодого Солобуева, сейчас смекнул, с кем имеет дело, закидал словами наших деревенских стариков и умел напустить им такой пыли в глаза рассказами о разных привычках и привередах своих богатых господ, что Болдухины перетрусились и не знали, как принять, где поместить и как угостить хотя не знатных, но
страшным богатством избалованных и изнеженных посетителей; на
вопрос же Варвары Михайловны, отчего так поздно приехали Солобуевы, камердинер отвечал: «Все изволили сбираться и до последнего дня не решались, ехать или нет-с.
Черногорцев я себе, конечно, представляла совершенно черными: неграми — представляла, Пушкиными — представляла, и горы, на которых живет это племя злое, — совершенно черные: черные люди в черных горах: на каждом зубце горы — по крохотному злому черному черногорчику (просто — чертику). А Бонапарте, наверное, красный. И
страшный. И один на одной горе. (Что Бонапарте — тот же Наполеон, который в воздухе носится, я и не подозревала, потому что мать, потрясенная возможностью такого
вопроса, ответить — забыла).
Русский
вопрос принимает огромные,
страшные размеры; он сильно озабочивает все партии; но мне кажется, что слишком много занимаются Россиею императорскою, Россиею официальной и слишком мало Россиею народной, Россиею безгласной.
Действительно,
вопрос страшный!
Для Андрея Николаевича начались
страшные терзания и появились
вопросы, от которых он обмякал по нескольку раз в день.
—
Вопрос, извините, странный. Нельзя предполагать, что с волком встретишься, а предполагать
страшные несчастья невозможно и подавно: бог посылает их внезапно. Взять хоть этот ужасный случай… Иду я по Ольховскому лесу, никакого горя не жду, потому что у меня и без того много горя, и вдруг слышу
страшный крик. Крик был до того резкий, что мне показалось, что меня кто-то резанул в ухо… Бегу на крик…
А между тем дело идет ни больше ни меньше как о погубленной человеческой жизни, о чем-то безмерно
страшном, где неизбежно должен стать
вопрос: смеет ли подобный оператор продолжать заниматься медициной?
Да, это все уж совершенно неизбежно, и никакого выхода отсюда нет. Так оно и останется: перед неизбежностью этого должны замолкнуть даже терзания совести. И все-таки сам я ни за что не согласился бы быть жертвой этой неизбежности, и никто из жертв не хочет быть жертвами… И сколько таких проклятых
вопросов в этой
страшной науке, где шагу нельзя ступить, не натолкнувшись на живого человека!
Какую барыню? Кто убил? Но Илья не дал ответа на эти
вопросы… Роль второго вестника выпала на долю человека, которого не ожидали и появлением которого были страшно поражены. Были поразительны и нежданное появление и вид этого человека… Когда граф увидел его и вспомнил, что Ольга гуляет в лесу, то у него замерло сердце и подогнулись от
страшного предчувствия ноги.
Было время, когда люди могли не понимать и действительно не понимали значения этого
вопроса, но ряд
страшных страданий, среди которых живет теперь человечество, привел людей к сознанию необходимости на деле решения
вопроса.
Козулькой называется расстояние в 22 версты между станциями Чернореченской и Козульской (это между городами Ачинском и Красноярском). За две, за три станции до
страшного места начинают уж показываться предвестники. Один встречный говорит, что он четыре раза опрокинулся, другой жалуется, что у него ось сломалась, третий угрюмо молчит и на
вопрос, хороша ли дорога, отвечает: «Очень хороша, чёрт бы ее взял!» На меня все смотрят с сожалением, как на покойника, потому что у меня собственный экипаж.
«Наташе все казалось, что она вот-вот сейчас поймет, проникнет то, на что с
страшным, непосильным ей
вопросом устремлен был ее душевный взгляд. Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде казалась ей такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление».
Это долго занимало всех. Все уверены, что здесь непременно есть какая-нибудь история, даже очень важная и, может быть,
страшная история. Но как ее проникнуть? Вот
вопрос.
Тася, дрожавшая теперь как в лихорадке, не чувствовала ни малейшей охоты к еде. Она отрицательно покачала головой, не найдя в себе силы ответить на
вопрос страшного человека.
В
страшной тоске он поднимал тяжелую голову, взглядывал на фонарь, в лучах которого кружились тени и туманные пятна, хотел просить воды, но высохший язык едва шевелился и едва хватало силы отвечать на
вопросы чухонца.
И дорого это обошлось здоровью бедного парня: дней десять после этого происшествия мы его вовсе не видали, а потом, когда он показался с ведром за плечами, то имел вид человека, перенесшего
страшные муки. Он был худ, бледен и сам на себя не похож, а вдобавок долго ни за что ни с кем не хотел говорить и не отвечал ни на один
вопрос.
Вот
вопросы, которые смущали княжну Варвару Ивановну и ответа на которые она не находила. Выходило, что Капочка солгала, но она и при жизни никогда не прибегала ко лжи, зачем же было ей брать такой
страшный грех, как ложное обвинение человека в гнусном преступлении, перед смертью.
Другой
вопрос, возбудивший живое участие в Алексее Григорьевиче, были дела Малороссии. Здесь он действовал совершенно самобытно, руководимый единственно страстной любовью к родине. При дворе никто не обращал внимания на отдаленную Украину, до нее никому не было дела, и она, еще столь недавно пользовавшаяся правами свободы, стенала под игом правителей, посылаемых из Петербурга. Права ее были забыты, и, по свидетельству Георгия Кониского,
страшным образом отозвался на ней ужас «бироновщины».
Антон Михайлович на самом деле изменился в отношении своей невесты, но из чувства долга старался скрыть это, хотя и выдерживал
страшную борьбу с самим собою по
вопросу — честно ли это?
Чухонец встрепенулся, изловил падший из рук мушкет, привстал, готовился взбудоражить весь
страшный гельметский гарнизон; но Ганне успела отвесть тревогу
вопросом, нежно произнесенным...
Ей опять представлялся
вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и
страшное чувство.
И герой «Повести об Антихристе» — великий филантроп, он тоже хочет осчастливить людей, он окончательно решает социальный
вопрос и водворяет социальный рай, но все тою же
страшной ценой.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же
страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и
вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они эту черту, волновал их.
Не отрицая связи испорченных омаров с божественным голосом г. Собинова и всей душой переживая ужас, который почувствовала вся Россия при
страшной вести о трагической покупке, я затрудняюсь, однако, причислить этот прискорбный инцидент к числу тех наболевших
вопросов нашей общественности, разработка которых давала бы публицисту чувство исполненного долга.