Неточные совпадения
— Что, не ждал? — сказал Степан Аркадьич, вылезая из саней, с комком грязи на переносице, на щеке и брови, но сияющий весельем и
здоровьем. — Приехал тебя видеть — раз, — сказал он, обнимая и целуя его, — на тяге
постоять — два, и лес в Ергушове продать — три.
Никак не мог он понять, что бы значило, что ни один из городских чиновников не приехал к нему хоть бы раз наведаться о
здоровье, тогда как еще недавно то и дело
стояли перед гостиницей дрожки — то почтмейстерские, то прокурорские, то председательские.
Вместо попыток разъяснения его душевного настроения и вообще всей внутренней его жизни
стояли одни факты, то есть собственные слова его, подробные известия о состоянии его
здоровья, чего он пожелал тогда-то при свидании, о чем попросил ее, что поручил ей, и прочее.
А он
стоял тут, полный
здоровья и этой силы, которую расточал еще сегодня, где не нужно ее, и бросил эту птичку на долю бурь и непогод!
К нам приехал чиновник, негр, в форменном фраке, с галунами. Он, по обыкновению, осведомился о
здоровье людей, потом об имени судна, о числе людей, о цели путешествия и все это тщательно, но с большим трудом, с гримасами, записал в тетрадь. Я
стоял подле него и смотрел, как он выводил каракули. Нелегко далась ему грамота.
Лопухов собирался завтра выйти в первый раз из дому, Вера Павловна была от этого в особенно хорошем расположении духа, радовалась чуть ли не больше, да и наверное больше, чем сам бывший больной. Разговор коснулся болезни, смеялись над нею, восхваляли шутливым тоном супружескую самоотверженность Веры Павловны, чуть — чуть не расстроившей своего
здоровья тревогою из — за того, чем не
стоило тревожиться.
Утром Марья Алексевна подошла к шкапчику и дольше обыкновенного
стояла у него, и все говорила: «слава богу, счастливо было, слава богу!», даже подозвала к шкапчику Матрену и сказала: «на
здоровье, Матренушка, ведь и ты много потрудилась», и после не то чтобы драться да ругаться, как бывало в другие времена после шкапчика, а легла спать, поцеловавши Верочку.
Гарибальди
стоял передо мной и прямо, ясно, кротко смотрел мне в глаза, потом протянул обе руки и, сказав: «Очень, очень рад, вы полны силы и
здоровья, вы еще поработаете!» — обнял меня.
— А! пан судья… А! ей — богу!.. Ну,
стоит ли? Это может повредить вашему
здоровью… Ну, будет уже, ну, довольно…
Тогда я ничего не понимал и только впоследствии почувствовал, каких терзаний
стоила эта твердость материнскому сердцу; но душевная польза своего милого дитяти, может быть, иногда неверно понимаемая, всегда была для нее выше собственных страданий, в настоящее время очень опасных для ее
здоровья.
— Вот, друг мой Елена, — сказал я, подходя к ней, — в таких клочьях, как ты теперь, ходить нельзя. Я и купил тебе платье, буднишнее, самое дешевое, так что тебе нечего беспокоиться; оно всего рубль двадцать копеек
стоит. Носи на
здоровье.
— Ну, теперь видели, что Раиса Павловна в добром
здоровье, и убирайтесь, а мне нужно еще одеваться да притираться. Чего
стоите?..
— Говорю тебе, что хорошо делаешь, что не горячишься. В жизни и все так бывает. Иногда идешь на Гороховую, да прозеваешь переулок и очутишься на Вознесенской. Так что же такое! И воротишься, — не бог знает, чего
стоит. Излишняя горячность
здоровью вредит, а оно нам нужнее всего. Ты здоров?
Или то ли дело, бывало, в Москве, когда все, тихо переговариваясь,
стоят перед накрытым столом в зале, дожидаясь бабушки, которой Гаврило уже прошел доложить, что кушанье поставлено, — вдруг отворяется дверь, слышен шорох платья, шарканье ног, и бабушка, в чепце с каким-нибудь необыкновенным лиловым бантом, бочком, улыбаясь или мрачно косясь (смотря по состоянию
здоровья), выплывает из своей комнаты.
1-го марта. И вправду я старый шут, верно, стал, что все надо мною потешаются. Пришли сегодня ко мне лекарь с городничим, и я им сказал, что
здоровье мое от вчерашнего выхода нимало не пострадало; но они на сие рассмеялись и отвечали, что лекарь это шутя продержал меня в карантине, ибо ударился об заклад с кем-то, что,
стоит ему захотеть, я месяц просижу дома. С этою целию он и запугивал меня опасностью, которой не было. Тьфу!
Через четверть часа
стоял у крыльца стол, накрытый белою браною скатерткой домашнего изделья, кипел самовар в виде огромного медного чайника, суетилась около него Аксютка, и здоровалась старая барыня, Арина Васильевна, с Степаном Михайловичем, не охая и не стоная, что было нужно в иное утро, а весело и громко спрашивала его о
здоровье: «Как почивал и что во сне видел?» Ласково поздоровался дедушка с своей супругой и назвал ее Аришей; он никогда не целовал ее руки, а свою давал целовать в знак милости.
— Какие разбойники!.. Правда, их держит в руках какой-то приходский священник села Кудинова, отец Еремей: без его благословенья они никого не тронут; а он, дай бог ему
здоровье!
стоит в том: режь как хочешь поляков и русских изменников, а православных не тронь!.. Да что там такое? Посмотрите-ка, что это Мартьяш уставился?.. Глаз не спускает с ростовской дороги.
Стоя за конторкой, она перелистывала книгу дневной выручки и говорила о том, как приятно жить в деревне, как это дёшево
стоит и хорошо действует на
здоровье.
— Какое уж тут
здоровье… Мы на катальной машине робили, у огня. В поту бьешься, как в бане. Рубаха от поту
стоит коробом… Ну, прохватило где-то сквозняком, теперь и чахну: сна нет, еды нет.
— Какая тут больничка… Лекарств даже нет. Хинин
стоит дорого, поэтому лечим александрийским листом. Да и что может сделать медицина там, где все условия точно нарочно собраны для разрушения самого железного
здоровья: голод, холод, каторжный труд…
— Но, cher prince, я к тому говорила, что вам надо серьезно подумать о своем
здоровье. За границей такие медики… и, сверх того, чего
стоит уже одна перемена жизни! Вам решительно надо бросить, хоть на время, ваше Духаново.
Трудно видеть недостатки своего века, особенно когда эти недостатки стали слабее, нежели были в прежнее время; вместо того, чтобы замечать, как много еще в нас изысканной искусственности, мы замечаем только, что XIX век
стоит в этом отношении выше XVII, лучше его понимая природу, и забываем, что ослабевшая болезнь не есть еще полное
здоровье.
Стояли светлые, теплые, лунные ночи — сладкие ночи любви! На ложе из тигровых шкур лежала обнаженная Суламифь, и царь, сидя на полу у ее ног, наполнял свой изумрудный кубок золотистым вином из Мареотиса, и пил за
здоровье своей возлюбленной, веселясь всем сердцем, и рассказывал он ей мудрые древние странные сказания. И рука Суламифи покоилась на его голове, гладила его волнистые черные волосы.
Нужно также, чтобы в клетке постоянно
стояло корытце с водой, ежедневно переменяемой; в жары ястреба часто пьют и купаются, что способствует их
здоровью, чистоте и скорой переборке перьев. Хотя в гнезде и на сучьях выводного дерева нечего им пить и негде купаться, но слетевшие с гнезд и старые ястреба любят и то и другое во время летнего зноя.
Постой же: вот тебе,
Пей за мое
здоровье.
Быть избранником, служить вечной правде,
стоять в ряду тех, которые на несколько тысяч лет раньше сделают человечество достойным царствия божия, то есть избавят людей от нескольких лишних тысяч лет борьбы, греха и страданий, отдать идее все — молодость, силы,
здоровье, быть готовым умереть для общего блага, — какой высокий, какой счастливый удел!
—
Постой, — сказал он. — Опыт кончен, от тебя не требуется ничего более. Выпей, брат, на
здоровье и за процветание науки.
В самую эту минуту раздался колокольчик, и телега парой, шибко приближаясь и звеня, въехала на двор; проворно соскочил с нее никому не известный, одетый как барин, какой-то молодой малый, спросил, дома ли господа и где они, и когда указали ему, что господин
стоит на крыльце, приезжий подошел к барину, снял дорожный картуз, поклонился, подал письмо и сказал: «Флегонт Афанасьич, Мавра Васильевна и Афанасий Флегонтович Солобуевы приказали кланяться, спросить о
здоровье и доложить, что они приехали и остановились в Вырыпаевке».
Был уже весенний месяц март, но по ночам деревья трещали от холода, как в декабре, и едва высунешь язык, как его начинало сильно щипать. Волчиха была слабого
здоровья, мнительная; она вздрагивала от малейшего шума и все думала о том, как бы дома без нее кто не обидел волчат. Запах человеческих и лошадиных следов, пни, сложенные дрова и темная унавоженная дорога пугали ее; ей казалось, будто за деревьями в потемках
стоят люди и где-то за лесом воют собаки.
Растения
стояли и слушали вой ветра и вспоминали иной ветер, теплый, влажный, дававший им жизнь и
здоровье.
Очень милы балетные феи,
Но не
стоят хороших цветов,
Украшать скаковые трофеи
Годны только твоих кучеров.
Те же деньги и то же
здоровьеМог бы ты поумнее убить,
Не хочу я впадать в пустословье
И о честном труде говорить.
Не ленив человек современный,
Но на что расточается труд?
Чем работать для цели презренной,
Лучше пусть эти баловни пьют… //…………..
— Уж как я вами благодарна [В лесах за Волгой говорят: «благодарен вами», вместо «благодарю вас» и т. п.], Василий Борисыч, — говорила Манефа, сидя после службы с московским посланником за чайным столом. — Истинно утешил, друг… Точно будто я на Иргизе
стояла!.. Ангелоподобное пение!.. Изрядное осмогласие!.. Дай тебе, Господи, доброго
здоровья и души спасения, что обучил ты девиц моих столь красному пению… Уж как я много довольна тобой, Василий Борисыч, уж так много довольна, что рассказать тебе не умею.
И вот вспоминается ей, сладко вспоминается, как в косно́й на низо́вье Оки, пышущий
здоровьем и весельем, опершись о́ бок левой рукой, он
стоял перед ней со стаканом волжского кваску и дрогнувшим от сердечной истомы голосом говорил: «Пожалуйте, сделайте такое ваше одолжение!» Слова простые, обычные при всяких угощеньях, но глубоко они внедрились в Дунино сердце.
И
стоит перед этою истиною человек, действительно, полный жизни, «с бьющим через край
здоровьем».
Хрупкое свое
здоровье, любимое дело, самые дорогие свои привязанности, все она отдала безоглядно, далекая даже от мысли спросить себя,
стоит ли дело таких жертв.
Наполнились кубки, и все общество пило
здоровье принцессы Елизаветы. Начались маневры, все вьштли на палубу, подле принцессы
стояли в почтительном отдалении граф Орлов, Грейг, Христенек и дамы. Елизавета
стояла у самого борта и с увлечением смотрела на маневры. Долго смотрела она и молчала…
На лазаретную веранду выпускались больные, и в том числе моя Нина, ставшая еще бледнее и прозрачнее за последнее время. Она сидела на балконе, маленькая и хрупкая, все ушедшая в кресло, с пледом на ногах. Мы подолгу
стояли у веранды, разговаривая с нею. Ее освободили от экзаменов, и она ожидала того времени, когда улучшение ее
здоровья даст возможность телеграфировать отцу — приезжать за нею.
Нюнин. Ну
стоит ли говорить о таких пустяках? Велика важность! Тут все радуются, а вы черт знает о чем… (Кричит.) За
здоровье молодых! Музыка, марш! Музыка!
Но вся его жизнь прошла в служении идее реального театра, и, кроме сценической литературы, которую он так слил с собственной судьбой, у него ничего не было такого же дорогого. От интересов общественного характера он
стоял в стороне, если они не касались театра или корпорации сценических писателей. Остальное брала большая семья, а также и заботы о покачнувшемся
здоровье.
Хрупкое свое
здоровье, любимое дело, самые дорогие свои привязанности, — все она отдала безоглядно, даже не спрашивая себя,
стоит ли дело таких жертв.
Иван Васильевич встал «да вспросил о
здоровье светлейшего и наяснейшего Фридерика, римского цесаря, и краля ракусского и иных, приятеля своего возлюбленного, да и руку подал послу
стоя, да велел всести ему на скамейке, против себя близко».
— Самсон покорился слабой, но лукавой женщине. Ум
стоит телесной силы.
Здоровье, сила душевная нужны нам, почтеннейший граф, особенно теперь, когда враги наши действуют против нас всеми возможными способами, и явно и тайно. Я говорю — враги наши, потому что своего дела не отделяю от вашего.
К подчиненному. Третьего дня, подавая мне и жене моей калоши, ты
стоял на сквозном ветру и, как говорят, простудился, от каковой причины и не являешься на службу. За такое небрежение к своему
здоровью объявляю тебе строгий выговор…
Читатель, без сомнения, догадался, что Сергей Дмитриевич под угрозой увез Екатерину Петровну из Москвы на самом деле не для нежных воспоминаний сладких поцелуев прошлого, а лишь для того, чтобы обеспечить себе привольное будущее: он ни на минуту не задумался уничтожить когда-то близкую ему женщину, которая
стояла преградой к получению его сыном Евгением, опекуном которого он будет состоять как отец, наследства после не нынче-завтра могущего умереть Петра Валерьяновича Хвостова, — Талицкий навел о состоянии его
здоровья самые точные справки, — завещавшего все свое громадное состояние своей жене Зое Никитишне, в которой он, Сергей Дмитриевич, с первого взгляда узнал Катю Бахметьеву.
Князь Вадбольский. Врешь, Филька! С холма, где раскинут фельдмаршальский шалаш, видно все за десяток верст; форпосты наши
стоят далеко. А если удалой проводник — дай бог ему
здоровья да поболее охоты помогать нам! — подвел против нас один вздох, так еще беда не велика. Ну-тка лебединую!
— А больше ничего, что в это время
стоял за моею спиной граф и спросил, кому я так низко кланялась? «Нашему лекарю, ваше сиятельство! Дай Бог ему доброго
здоровья, он нас лечит и бережет!..»
Великий канцлер Бестужев не сопутствовал двору. Дела и
здоровье задерживали его в Петербурге. Грозная туча
стояла на политическом горизонте, а при дворе ряды его приятелей заметно пустели. Много злобы накипело в душе великого канцлера со времени падения Бекетова.
Когда они прощались у дома Ивановой на Сивцевом Вражке, и она
стояла перед ним, освещенная луною, он весь трепетал под ласкающим взглядом ее синих глаз, под обаянием всей ее фигуры, особенно рельефно выделявшейся в мужском платье, от которой веяло
здоровьем, негой и еще непочатою страстью. Фимке не надо было быть особенно дотошной и сметливой, чтобы понять, что его, как она выразилась, «проняло».
Жена генерала, сухая, с холодным лицом и тонкими губами, сидя за низким столиком, на котором
стоял чайный прибор с серебряным чайником на конфорке, фальшиво-грустным тоном рассказывала толстой молодящейся даме, жене губернатора, о своем беспокойстве за
здоровье мужа.
Стоит человеку только не верить учению мира, что нужно надеть калоши и цепочку и иметь ненужную ему гостиную, и что не нужно делать все те глупости, которых требует от него учение мира, и он не будет знать непосильной работы и страданий и вечной заботы и труда без отдыха и цели; не будет лишен общения с природой, не будет лишен любимого труда, семьи,
здоровья и не погибнет бессмысленно мучительной смертью.