Неточные совпадения
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно, в глазах у всех солдатики начали наливаться кровью. Глаза их, доселе неподвижные, вдруг
стали вращаться и выражать гнев; усы, нарисованные вкривь и вкось, встали на свои места и начали шевелиться; губы, представлявшие тонкую розовую черту, которая от
бывших дождей почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и в помине не было, и начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.
По случаю
бывшего в слободе Негоднице великого пожара собрались ко мне, бригадиру, на двор всякого звания люди и
стали меня нудить и на коленки становить, дабы я перед теми бездельными людьми прощение принес.
Но Левин не слушал ее; он, покраснев, взял письмо от Марьи Николаевны,
бывшей любовницы брата Николая, и
стал читать его.
Это он почувствовал при одном виде Игната и лошадей; но когда он надел привезенный ему тулуп, сел закутавшись в сани и поехал, раздумывая о предстоящих распоряжениях в деревне и поглядывая на пристяжную,
бывшую верховою, Донскую, надорванную, но лихую лошадь, он совершенно иначе
стал понимать то, что с ним случилось.
На его счастье, в это самое тяжелое для него по причине неудачи его книги время, на смену вопросов иноверцев, Американских друзей, самарского голода, выставки, спиритизма,
стал Славянский вопрос, прежде только тлевшийся в обществе, и Сергей Иванович, и прежде
бывший одним из возбудителей этого вопроса, весь отдался ему.
— Студент,
стало быть, или
бывший студент! — вскричал чиновник, — так я и думал!
Между тем Николай Петрович успел, еще при жизни родителей и к немалому их огорчению, влюбиться в дочку чиновника Преполовенского,
бывшего хозяина его квартиры, миловидную и, как говорится, развитую девицу: она в журналах читала серьезные
статьи в отделе «Наук».
Две первые раздражали его тяжелым, неуклюжим языком и мелочной, схоластической полемикой с двумя вторыми, Самгину казалось, что эти газетки бессильны, не могут влиять на читателя так, как должны бы, форма их
статей компрометирует идейную сущность полемики, дробит и распыляет материал, пафос гнева заменен в них мелкой, личной злобой против
бывших единомышленников.
Все это текло мимо Самгина, но было неловко, неудобно стоять в стороне, и раза два-три он посетил митинги местных политиков. Все, что слышал он, все речи ораторов были знакомы ему; он отметил, что левые говорят громко, но слова их
стали тусклыми, и чувствовалось, что говорят ораторы слишком напряженно, как бы из последних сил. Он признал, что самое дельное было сказано в городской думе, на собрании кадетской партии, членом ее местного комитета —
бывшим поверенным по делам Марины.
«Здесь собрались представители тех, которые стояли на коленях, тех, кого расстреливали, и те, кто приказывает расстреливать. Люди, в массе, так же бездарны и безвольны, как этот их царь. Люди только тогда
становятся силой, творящей историю, когда во главе их
становится какой-нибудь смельчак,
бывший поручик Наполеон Бонапарте. Да, — “так было, так будет”».
Приятели Варвары шумно восхищались мудростью Диомидова, а Самгину показалось, что между
бывшим бутафором и Кумовым есть что-то родственное, и он стравил их на спор. Но — он ошибся: Кумов спорить не
стал; тихонько изложив свою теорию непримиримости души и духа, он молча и терпеливо выслушал сердитые окрики Диомидова.
Здесь Самгину было все знакомо, кроме защиты террора
бывшим проповедником непротивления злу насилием. Да, пожалуй, здесь говорят люди здравого смысла, но Самгин чувствовал, что он в чем-то перерос их, они кружатся в словах, никуда не двигаясь и в стороне от жизни, которая
становится все тревожней.
Про маму же с Лизой мне давно уже
стало известно, что они обе (для моего же спокойствия, думал я) перебрались наверх, в
бывший мой «гроб», и даже подумал раз про себя: «Как это могли они там вдвоем поместиться?» И вдруг теперь оказывается, что в ихней прежней комнате живет какой-то человек и что человек этот — совсем не Версилов.
Вот тут и началась опасность. Ветер немного засвежел, и помню я, как фрегат
стало бить об дно. Сначала было два-три довольно легких удара. Затем так треснуло, что затрещали шлюпки на боканцах и марсы (балконы на мачтах). Все
бывшие в каютах выскочили в тревоге, а тут еще удар, еще и еще. Потонуть было трудно: оба берега в какой-нибудь версте; местами, на отмелях, вода была по пояс человеку.
Японская экспедиция была тут почти вся в сборе, в лице главных ее представителей, кроме
бывшего командира «Паллады» (теперь вице-адмирала и сенатора И. С. Унковского), и я в этом, знакомом мне, кругу
стал как будто опять плавателем и секретарем адмирала.
Смотритель сел у письменного стола и предложил Нехлюдову стул, стоявший тут же. Нехлюдов сел и
стал рассматривать людей,
бывших в комнате.
Отец же,
бывший когда-то приживальщик, а потому человек чуткий и тонкий на обиду, сначала недоверчиво и угрюмо его встретивший («много, дескать, молчит и много про себя рассуждает»), скоро кончил, однако же, тем, что
стал его ужасно часто обнимать и целовать, не далее как через две какие-нибудь недели, правда с пьяными слезами, в хмельной чувствительности, но видно, что полюбив его искренно и глубоко и так, как никогда, конечно, не удавалось такому, как он, никого любить…
— Николай Ильич Снегирев-с, русской пехоты
бывший штабс-капитан-с, хоть и посрамленный своими пороками, но все же штабс-капитан. Скорее бы надо сказать: штабс-капитан Словоерсов, а не Снегирев, ибо лишь со второй половины жизни
стал говорить словоерсами. Словоерс приобретается в унижении.
«Да, в центре
бывшей пустыни; а теперь, как видишь, все пространство с севера, от той большой реки на северо — востоке, уже обращено в благодатнейшую землю, в землю такую же, какою была когда-то и опять
стала теперь та полоса по морю на север от нее, про которую говорилось в старину, что она «кипит молоком и медом».
После этого Кирсанов
стал было заходить довольно часто, но продолжение прежних простых отношений было уже невозможно: из — под маски порядочного человека высовывалось несколько дней такое длинное ослиное ухо, что Лопуховы потеряли бы слишком значительную долю уважения к
бывшему другу, если б это ухо спряталось навсегда; но оно по временам продолжало выказываться: выставлялось не так длинно, и торопливо пряталось, но было жалко, дрянно, пошло.
Тут, как уж и прежде слышала Вера Павловна, отец мужа актрисы
стал привязываться к горничной; добродетель Крюковой, положим, и не подвергалась искушению, но началась домашняя ссора:
бывшая актриса
стала стыдить старика, старик
стал сердиться.
Влияние Грановского на университет и на все молодое поколение было огромно и пережило его; длинную светлую полосу оставил он по себе. Я с особенным умилением смотрю на книги, посвященные его памяти
бывшими его студентами, на горячие, восторженные строки об нем в их предисловиях, в журнальных
статьях, на это юношески прекрасное желание новый труд свой примкнуть к дружеской тени, коснуться, начиная речь, до его гроба, считать от него свою умственную генеалогию.
Между прочим, он вздумал пошутить над Погорельским и
стал уговаривать
бывшего панцырного товарища поступить в банду.
Бывший панцырный товарищ
стал во главе ее и обратился к «брату — шляхтичу» с речью…
Он окончательно заболел скупостью и потерял стыд:
стал ходить по старым знакомым,
бывшим сослуживцам своим в ремесленной управе, по богатым купцам и, жалуясь, что разорен детьми, выпрашивал у них денег на бедность.
Его белье, пропитанное насквозь кожными отделениями, не просушенное и давно не мытое, перемешанное со старыми мешками и гниющими обносками, его портянки с удушливым запахом пота, сам он, давно не
бывший в бане, полный вшей, курящий дешевый табак, постоянно страдающий метеоризмом; его хлеб, мясо, соленая рыба, которую он часто вялит тут же в тюрьме, крошки, кусочки, косточки, остатки щей в котелке; клопы, которых он давит пальцами тут же на нарах, — всё это делает казарменный воздух вонючим, промозглым, кислым; он насыщается водяными парами до крайней степени, так что во время сильных морозов окна к утру покрываются изнутри слоем льда и в казарме
становится темно; сероводород, аммиачные и всякие другие соединения мешаются в воздухе с водяными парами и происходит то самое, от чего, по словам надзирателей, «душу воротит».
Некий Бирич, поселенец,
бывший учителем и приказчиком у Семенова, взявши взаймы денег, построил всё необходимое для промысла близ Кусунная и
стал приглашать к себе поселенцев.
Один
бывший московский купец, торговавший когда-то на Тверской-Ямской, сказал мне со вздохом: «А теперь в Москве скачки!» — и, обращаясь к поселенцам,
стал им рассказывать, что такое скачки и какое множество людей по воскресеньям движется к заставе по Тверской-Ямской.
По времени забыто прежнее ее ремесло; и
бывшая сводня
стала нужная в обществе мотов тварь.
Когда я, месяцев восемь назад,
стал уж очень болен, то прекратил все мои сношения и оставил всех
бывших моих товарищей.
— Вы не
станете, конечно, отрицать, — начал Гаврила Ардалионович, — прямо обращаясь к слушавшему его изо всех сил Бурдовскому, выкатившему на него от удивления глаза и, очевидно,
бывшему в сильном смятении, — вы не
станете, да и не захотите, конечно, отрицать серьезно, что вы родились ровно два года спустя после законного брака уважаемой матушки вашей с коллежским секретарем господином Бурдовским, отцом вашим.
Это была дама, лет сорока пяти (
стало быть, весьма молодая жена для такого старого старичка, как ее муж),
бывшая красавица, любившая и теперь, по мании, свойственной многим сорокапятилетним дамам, одеваться слишком уже пышно; ума была небольшого, а знания литературы весьма сомнительного.
И потому она не понимала, как этот человек,
бывший в уездной глуши радикалом, здесь
стал вдруг удерживать других от крушительной работы Ильи Муромца.
Мы по-прежнему заняли кабинет и детскую, то есть
бывшую спальню, но уже не были стеснены постоянным сиденьем в своих комнатах и
стали иногда ходить и бегать везде; вероятно, отсутствие гостей было этому причиной, но впоследствии и при гостях продолжалось то же.
Но у нас в детской [Так
стали называть
бывшую некогда спальню Прасковьи Ивановны.
— Живем помаленьку. Жена, слава богу, поперек себя шире
стала. В проферанец играть выучилась! Я ей, для спокою, и компанию составил: капитан тут один, да
бывший судья, да Глафирин Николай Петрович.
Министр был по душе добрый человек и очень жалел эту здоровую, красивую казачку, но он говорил себе, что на нем лежат тяжелые государственные обязанности, которые он исполняет, как они ни трудны ему. И когда его
бывший товарищ, камергер, знакомый Тюриных, встретился с ним на придворном бале и
стал просить его за Тюрина и Турчанинову, министр пожал плечами, так что сморщилась красная лента на белом жилете, и сказал...
И
стали к портному и к Ивану ходить, и
стали понимать, и поняли, и бросили курить, пить, ругаться скверными словами,
стали друг другу помогать. И перестали ходить в церковь и снесли попу иконы. И
стало таких дворов 17. Всех 65 душ. И испугался священник и донес архиерею. Архиерей подумал, как быть, и решил послать в село архимандрита Мисаила,
бывшего законоучителем в гимназии.
Девушка эта встретилась в Петербурге с студентом Тюриным, сыном земского начальника Симбирской губернии, и полюбила его, но полюбила она не обыкновенной женской любовью с желанием
стать его женой и матерью его детей, а товарищеской любовью, питавшейся преимущественно одинаковым возмущением и ненавистью не только к существующему строю, но и к людям,
бывшим его представителями, и [сознанием] своего умственного, образовательного и нравственного превосходства над ними.
— Вот посмотрим, что-то скажешь, когда твой
бывший подчиненный
станет приказывать тебе или когда войдет, а тебе надо встать и поклониться.
Училищных офицеров тоже беспокоит и волнует это замедление. После производства в офицеры
бывшие ученики и прямые подчиненные
становятся отрезанным ломтем, больше о них нет ни забот, ни хлопот, ни ответственности, ни даже воспоминаний.
Славные люди были в конторе, служившие еще в старом доме. Ф.В. Головин, главный бухгалтер, тогда еще совсем молодой человек, очень воспитанный, сама доброта и отзывчивость, С.Р. Скородумов, принимавший объявления, Митрофан Гаврилов, строгого солдатского вида, из
бывших кантонистов, любимец газетчиков и наборщиков, две славные, молчаливые барышни, что-то писавшие, — и глава над всем, леденившая своим появлением всю контору, Ю.Е. Богданова, сестра одного из пайщиков, писавшего
статьи о банках.
Редакция поместилась в
бывшем магазине Лукутина, где продавались его знаменитые изделия из папье-маше. Одновременно И.Д. Сытин выстроил в приобретенном у Н.А. Лукутина владении четырехэтажный корпус на дворе, где разместилась редакция и типография и где
стало печататься «Русское слово» на новых ротационных машинах. Рядом И.Д. Сытин выстроил другой корпус, для редакции, с подъемными машинами для своих изданий.
Но тут стоял, однако же, факт:
бывший революционер явился в любезном отечестве не только без всякого беспокойства, но чуть ли не с поощрениями;
стало быть, ничего, может, и не было.
Стало быть, из людей влиятельных у него только и оставался некогда
бывший гроссмейстер великой провинциальной ложи Сергей Степаныч.
Пары
стали устанавливаться в кадриль, и пока музыканты усаживались на свои места, в углу залы между двумя очень уж пожилыми чиновниками,
бывшими за несколько минут перед тем в кружке около Марфина, начался вполголоса разговор, который считаю нужным передать.
Весьма естественно, что, при таком воззрении Людмилы, Ченцов, ловкий, отважный,
бывший гусарский офицер, превосходный верховой ездок на самых рьяных и злых лошадях, почти вполне подошел к ее идеалу; а за этими качествами, какой он собственно был человек, Людмила нисколько не думала; да если бы и думать
стала, так не много бы поняла.
— Нет, не одним этим! — отвечал Сверстов и затем, потерев себе руки, присовокупил: — Он мне еще сообщил, что господин Тулузов, обличать которого мне воспрещено, зарезан своим
бывшим управляющим по откупу, Савелием Власьевым, который, просидев с ним в остроге,
стал с него требовать значительную сумму в вознаграждение.
В это время сквозь толпу пробрался опричник, не
бывший в числе пировавших, и
стал шептать что-то на ухо Малюте Скуратову. Малюта вспыхнул, и ярость изобразилась на лице его. Она не скрылась от зоркого глаза царя. Иоанн потребовал объяснения.
Единственное, что могла Кусака, это упасть на спину, закрыть глаза и слегка завизжать. Но этого было мало, это не могло выразить ее восторга, благодарности и любви, — и с внезапным наитием Кусака начала делать то, что, быть может, когда-нибудь она видела у других собак, но уже давно забыла. Она нелепо кувыркалась, неуклюже прыгала и вертелась вокруг самой себя, и ее тело,
бывшее всегда таким гибким и ловким,
становилось неповоротливым, смешным и жалким.