Неточные совпадения
«Так ты женат! не знал я ране!
Давно ли?» — «Около двух
лет». —
«На ком?» — «На Лариной». — «Татьяне!»
«Ты ей знаком?» — «Я им сосед». —
«О, так пойдем же». Князь подходит
К своей жене и ей подводит
Родню и друга своего.
Княгиня смотрит на него…
И что ей душу ни смутило,
Как сильно ни была она
Удивлена, поражена,
Но ей ничто не изменило:
В ней
сохранился тот же тон,
Был так же тих ее поклон.
— Да как вам сказать… У нее совсем особенный взгляд на жизнь, на счастье. Посмотрите, как она
сохранилась для своих
лет, а между тем сколько она пережила… И заметьте, она никогда не пользовалась ничьей помощью. Она очень горда, хотя и выглядит такой простой.
Для своих пятидесяти пяти
лет она
сохранилась поразительно, и, глядя на ее румяное свежее лицо с большими живыми темными глазами, никто бы не дал ей этих
лет.
Для своих
лет доктор
сохранился очень хорошо, и только лицо было совершенно матовое, как у всех очень нервных людей; маленькие черные глаза смотрели из-под густых бровей пытливо и задумчиво.
Такие засохшие люди
сохраняются в одном положении десятки
лет, как те старые, гнилые пни, которые держатся одной корой и готовы рассыпаться в пыль при малейшем прикосновении.
Кроткий отец иеромонах Иосиф, библиотекарь, любимец покойного, стал было возражать некоторым из злословников, что «не везде ведь это и так» и что не догмат же какой в православии сия необходимость нетления телес праведников, а лишь мнение, и что в самых даже православных странах, на Афоне например, духом тлетворным не столь смущаются, и не нетление телесное считается там главным признаком прославления спасенных, а цвет костей их, когда телеса их полежат уже многие
годы в земле и даже истлеют в ней, «и если обрящутся кости желты, как воск, то вот и главнейший знак, что прославил Господь усопшего праведного; если же не желты, а черны обрящутся, то значит не удостоил такого Господь славы, — вот как на Афоне, месте великом, где издревле нерушимо и в светлейшей чистоте
сохраняется православие», — заключил отец Иосиф.
Из таковых особенно
сохранялась память о дожившем до ста пяти
лет старце Иове, знаменитом подвижнике, великом постнике и молчальнике, преставившемся уже давно, еще в десятых
годах нынешнего столетия, и могилу которого с особым и чрезвычайным уважением показывали всем впервые прибывающим богомольцам, таинственно упоминая при сем о некиих великих надеждах.
Но о сем скажем в следующей книге, а теперь лишь прибавим вперед, что не прошел еще и день, как совершилось нечто до того для всех неожиданное, а по впечатлению, произведенному в среде монастыря и в городе, до того как бы странное, тревожное и сбивчивое, что и до сих пор, после стольких
лет,
сохраняется в городе нашем самое живое воспоминание о том столь для многих тревожном дне…
Следующие четыре дня (с 9 по 12 декабря) мы употребили на переход по реке Уленгоу. Река эта берет начало с Сихотэ-Алиня и течет сначала к юго-востоку, потом к югу, километров 30 опять на юго-восток и последние 5 км снова на юг. В средней части Уленгоу разбивается на множество мелких ручьев, теряющихся в лесу среди камней и бурелома. Вследствие из
года в
год не прекращающихся пожаров лес на горах совершенно уничтожен. Он
сохранился только по обоим берегам реки и на островах между протоками.
Общие вопросы, гражданская экзальтация — спасали нас; и не только они, но сильно развитой научный и художественный интерес. Они, как зажженная бумага, выжигали сальные пятна. У меня
сохранилось несколько писем Огарева того времени; о тогдашнем грундтоне [основном тоне (от нем. Grundton).] нашей жизни можно легко по ним судить. В 1833
году, июня 7, Огарев, например, мне пишет...
[В бумагах моих
сохранились несколько писем Саши, писанных между 35 и 36
годами.
Я объяснил, что это конец Тверской, что ворота сто
лет назад были поставлены в память войны двенадцатого
года, но что по Садовой были когда-то еще деревянные Триумфальные ворота, но что они уже полтораста
лет как сломаны, а название местности
сохранилось.
Галактион попал в Суслон совершенно случайно. Он со Штоффом отправился на новый винокуренный завод Стабровского, совсем уже готовый к открытию, и здесь услыхал, что отец болен. Прямо на мельницу в Прорыв он не поехал, а остановился в Суслоне у писаря. Отца он не видал уже около
года и боялся встречи с ним. К отцу у Галактиона еще
сохранилось какое-то детское чувство страха, хотя сейчас он совершенно не зависел от него.
В «коренной» России благодаря громадной сети железных дорог давно уже исчезла мертвая зависимость от времен
года, а в Сибири эта зависимость
сохранялась еще в полной силе.
В восемьдесят
лет у Родиона Потапыча
сохранились все зубы до одного, и он теперь искренне удивлялся, как это могло случиться, что вышибло «диомидом» сразу четыре зуба. На лице не было ни одной царапины. Другого разнесло бы в крохи, а старик поплатился только передними зубами. «Все на счастливого», как говорили рабочие.
Парасковья Ивановна была почтенная старушка раскольничьего склада, очень строгая и домовитая. Детей у них не было, и старики жили как-то особенно дружно, точно сироты, что иногда бывает с бездетными парами. Высокая и плотная, Парасковья Ивановна
сохранилась не по
годам и держалась в сторонке от жен других заводских служащих. Она была из богатой купеческой семьи с Мурмоса и крепко держалась своей старой веры.
Спасибо, что лично исполнили мое поручение к свояку Владимира Ивановича, которому, между прочим, 12 апреля минуло 73
года. Бодр и свеж мыслию и телом! [Свояк Вл. Ив. Штейнгейля — М. И. Топильский, занимавший видное место в министерстве юстиции.
Сохранилось много писем Штейнгейля к Пущину — сибирского периода и по возвращении из Сибири; все с просьбами о содействии в бытовых нуждах.]
Следующий рассказ не есть плод досужего вымысла. Все описанное мною действительно произошло в Киеве
лет около тридцати тому назад и до сих пор свято, до мельчайших подробностей,
сохраняется в преданиях того семейства, о котором пойдет речь. Я, с своей стороны, лишь изменил имена некоторых действующих лиц этой трогательной истории да придал устному рассказу письменную форму.
Пришедши в свой небольшой кабинет, женевец запер дверь, вытащил из-под дивана свой пыльный чемоданчик, обтер его и начал укладывать свои сокровища, с любовью пересматривая их; эти сокровища обличали как-то въявь всю бесконечную нежность этого человека: у него хранился бережно завернутый портфель; портфель этот, криво и косо сделанный, склеил для женевца двенадцатилетний Володя к Новому
году, тайком от него, ночью; сверху он налепил выдранный из какой-то книги портрет Вашингтона; далее у него хранился акварельный портрет четырнадцатилетнего Володи: он был нарисован с открытой шеей, загорелый, с пробивающейся мыслию в глазах и с тем видом, полным упования, надежды, который у него
сохранился еще
лет на пять, а потом мелькал в редкие минуты, как солнце в Петербурге, как что-то прошедшее, не прилаживающееся ко всем прочим чертам; еще были у него серебряные математические инструменты, подаренные ему стариком дядей; его же огромная черепаховая табакерка, на которой было вытиснено изображение праздника при федерализации, принадлежавшая старику и лежавшая всегда возле него, — ее женевец купил после смерти старика у его камердинера.
О раннем детстве его не
сохранилось преданий: я слыхал только, что он был дитя ласковое, спокойное и веселое: очень любил мать, няньку, брата с сестрою и имел смешную для ранних
лет манеру задумываться, удаляясь в угол и держа у своего детского лба свой маленький указательный палец, — что, говорят, было очень смешно, и я этому верю, потому что князь Яков и в позднейшее время бывал иногда в серьезные минуты довольно наивен.
Она продолжалась два
года с половиной, и хотя в конце ясность ее помутилась, но в благодарной памяти моей
сохранились живее и отчетливее только утешительные картины.
На одном из колец, как видите,
сохранилась надпись: «6 апреля 1777
года, волей Иеронима Пирона».
Кроме того,
сохранился указ о «неношении платья и нестрижении волос по иноземному обычаю», данный уже в последний
год царствования Алексея Михайловича.
Перепелок этих, слегка просолив, клали в бочонки с коровьим маслом и малосольные они
сохранялись целый
год.
Ольга Сергеевна Персианова не без основания считает себя еще очень интересной вдовой. Несмотря на тридцать три, тридцать четыре
года, она так еще моложава и так хорошо
сохранилась, что иногда, а особенно вечером, при свечах, ею можно даже залюбоваться. Это тип женщины, которая как бы создана исключительно для того, чтоб любить, нравиться, pour etre bien mise чтоб хорошо одеваться. и ни в чем себе не отказывать.
Нет, всякий-то лоскуточек бумажки у них в ящичках и в несессерах бережно
сохраняется; даже поднумеровано по
годам, по числам и по разрядам.
За 1844
год сохранилась выписка из письма Веры Сергеевны Аксаковой к М. Г. Карташевской...
Наступивший 1846
год не оправдал надежд на выздоровление Гоголя. За этот
год сохранилось мало его писем к С. Т. Аксакову. Вот одно из них...
Спустя три месяца и семнадцать дней последовала кончина Гоголя. За этот промежуток времени
сохранилась одна только записка Аксакова к Гоголю, от 9 января 1852
года, из Абрамцева...
Сам Лузгин в откровенном разговоре высказывает, что у него и в пожилых
летах сохранилось еще много любви, горячности, жару.
Наружности он был чрезвычайно приличной и выбритой, казался моложе своих
лет, хорошо
сохранился, обещал прожить еще долго и держался самого строгого джентльменства.
Платонов. Желал бы я поговорить с вами
лет через десять, даже пять… Как-то вы
сохранитесь? Останется ли нетронутым этот тон, этот блеск очей? А ведь попортитесь, юноша! По наукам у вас хорошо идут дела?.. По лицу вижу, что плохо… Попортитесь! Впрочем, идите есть! Я не буду больше беседовать с вами. Мне не нравится ваша злая физиономия…
Такое расположение домов очень давнее: в старые
годы русская община всегда так строилась; теперь редко где
сохранился круговой порядок стройки, все почти наши селенья как по струнке вытянулись в длинные улицы или односторонки.
И вот теперь, через двести
лет после их основания, в тех лесах про Ярилу помину нет, хоть повсюду кругом и хранится память о нем и чествуется она огнями купальскими [В Нижнем Новгороде до сего времени
сохранилось старинное народное гулянье на «Ярилином поле» 24 июня.
Тот образ и та лента до самого упразднения скитов в обители Бояркиных
сохранялись [В 1853
году.
С
годами, конечно, вывелись эти смотрины, но сам обычай посещать в Духов день гулянье Летнего сада всецело
сохранился и до сих пор в среде петербургского купечества из-под Невского, с Ямской, с Ивановской улицы.
Сохранились леса в больших помещичьих именьях, да и там в последни
годы сильно поредели…
От батарей, спешно выстроенных тогда же в 1855
году,
сохранились валы, разрушенные временем и размытые водой.
В 1859
году Р. Маак застал здесь уже русских. От гольдской деревни не было и. следа, но у туземцев о ней
сохранились воспоминания.
В записках Винского [См последнюю главу этой статьи.], через несколько
лет по смерти принцессы сидевшего в том самом отделении Алексеевского равелина, где содержалась она,
сохранился рассказ очевидца (тюремщика), что к ней один раз приезжал граф Алексей Григорьевич Орлов.
Выкупленное с помощью принцессы Владимирской графство Оберштейн князь Лимбургский подарил ей как своей невесте. Хотя формального акта на эту передачу, сколько нам известно, не
сохранилось, но единогласные удостоверения разных лиц о действительности этого подарка не оставляют сомнения, что князь в самом деле передал это владение своей очаровательнице. Она переселилась в доставшееся ей таким образом графство в октябре 1773
года.
Их было двое — сын и дочь. О сыне письменных свидетельств никаких не
сохранилось. По крайней мере, доселе исследователи старинных архивов ничего не заявляли о нем. Известно только по преданию, что он жил до начала нынешнего столетия в одном из монастырей Переславля-Залесского и горько жаловался на свою участь. Это говорил покойный граф Д. Н. Блудов, которому хорошо были известны подобные тайны [«Русский архив» 1865
года, книжка 1, статья М. Н. Лонгинова «Заметка о княжне Таракановой», стр. 94.].
В Пучеже
сохраняются в народе предания о дочери Елизаветы, жившей будто бы в этом посаде при Пушавинской церкви, под именем Варвары Мироновны Назарьевой или инокини Аркадии, и умершей в 1839
году [Во второй книжке «Чтений Общества Истории и Древностей» 1866
года напечатана статья г. Семевского «Заметка об одной могиле в посаде Пучеже».
Граф Орлов-Чесменский не возвратился с двором в Петербург, он остался в Москве, где жил до последних
годов царствования Екатерины, ведя жизнь роскошную и разгульную, о которой до сих пор
сохраняются в Москве предания.
У въезда
сохранились два почернелых столба ворот, еще из тех
годов, когда Мироновкой владел один генерал из «гатчинцев». На одном столбе держался и шар, когда-то выкрашенный в белую краску. Ворота давно растаскали на топку.
Город в своей центральной части, где площадь"Маркта", университет и Ritterstrasse — чрезвычайно
сохранился и до сих пор. Меня это тронуло, когда я по прошествии тридцати с лишком
лет, в 90-х
годах, заехал в Дерпт (теперь Юрьев)
летом.
В А.И. чуялось что-то гораздо ближе к нам, что-то более демократическое и знакомое нам, несмотря на то, что он был на целых 6
лет старше Тургенева и мог быть, например, свободно моим отцом, так как родился в 1812, а я в 1836. Но что особенно, с первой же встречи, было в нем знакомое и родное нам — это то, что в нем так
сохранилось дитя Москвы, во всем: в тембре голоса, в интонациях, самом языке, в живости речи, в движениях, в мимической игре.
Особенно живо
сохранились у меня в памяти эпизоды его сатирической повести из московской жизни 40-х
годов «Брак по страсти».
От того времени, когда он влюбился и сделал предложение и потом жил семь
лет, осталось воспоминание только о длинных душистых волосах, массе мягких кружев и о маленькой ножке, в самом деле очень маленькой и красивой; и теперь еще, казалось, от прежних объятий
сохранилось на руках и лице ощущение шелка и кружев — и больше ничего.
Его разговор с нашими депутатами (роль Телепнева играл я) описан мною без всяких прикрас и всего каких-нибудь четыре
года спустя, когда все еще свежо
сохранялось в памяти.