Неточные совпадения
Прихрамывая, тыкая палкой в торцы, он перешел с мостовой на панель,
присел на каменную тумбу, достал из кармана газету и закрыл ею лицо свое. Самгин отметил, что
солдат, взглянув на него, хотел отдать ему честь, но почему-то раздумал сделать это.
Страх оглушил Самгина, когда
солдаты сбросили ружья к ногам, а рабочие стала подаваться назад не спеша,
приседая, падая, и когда женщина пронзительно взвизгнула...
Подскакал офицер и, размахивая рукой в белой перчатке, закричал на Инокова, Иноков
присел, осторожно положил человека на землю, расправил руки, ноги его и снова побежал к обрушенной стене; там уже копошились
солдаты, точно белые, мучные черви, туда осторожно сходились рабочие, но большинство их осталось сидеть и лежать вокруг Самгина; они перекликались излишне громко, воющими голосами, и особенно звонко, по-бабьи звучал один голос...
Рядом с цыганом
присел к земле
солдат, разговаривая с арестанткой, потом стоял, прильнув к сетке, молодой с светлой бородой мужичок в лаптях с раскрасневшимся лицом, очевидно с трудом сдерживающий слезы.
— Ра-аз! — запели в унисон
солдаты и медленно
присели на корточки, а Бобылев, тоже сидя на корточках, обводил шеренгу строгим молодцеватым взглядом.
Солдат,
присев на дрова около кухни, дрожащими руками снял сапоги и начал отжимать онучи, но они были сухи, а с его жиденьких волос капала вода, — это снова рассмешило публику.
Быстро несколько раз прошелся по камере и к новому, величайшему удивлению наблюдавшего в глазок
солдата — быстро разделся догола и весело, с крайней старательностью проделал все восемнадцать упражнений; вытягивал и растягивал свое молодое, несколько похудевшее тело,
приседал, вдыхал и выдыхал воздух, становясь на носки, выбрасывал ноги и руки. И после каждого упражнения говорил с удовольствием...
И мы начали ждать государя. Наша дивизия была довольно глухая, стоявшая вдали и от Петербурга и от Москвы. Из
солдат разве только одна десятая часть видела царя, и все ждали царского поезда с нетерпением. Прошло полчаса; поезд не шел; людям позволили
присесть. Начались рассказы и разговоры.
Вымоет, бывало,
солдат на реке свои белые штаны, накинет их на плечи палантином и идет. А один до того разрезвился, что, встретясь с становихой,
присел ей по-дамски и сказал...
Сказали попу, тот благословил, и как зачал
солдат густым басом забирать громче да громче, так все диву дались, а церковный староста даже на корточки
присел от сердечного умиленья.
— Ну-с, я слушаю вас. В чем дело? —
присаживаясь тут же, на подоконник, и жестом руки приказав
солдату выйти, произнес, обращаясь к своим гостям, капитан Любавин.
Проехали. Катя еще раз оглянулась на лошадь. По ту сторону оврага, над откосом шоссе,
солдат с винтовкою махал им рукою и что-то кричал, чего за стуком колес не было слышно. Вдруг он
присел на колено и стал целиться в линейку. Катя закричала...
Тот, пожилой, воспользовался минутой и убежал, легкой трусцою он отбежал к решетке бульвара и
присел на корточки, как будто прятался. Настоящее животное не могло бы поступить так глупо, так безумно. Но
солдат рассвирепел. Я видел, как он подошел вплотную, нагнулся и, перебросив ружье в левую руку, правой чмякнул по чему-то мягкому и плоскому. И еще. Собирался народ. Послышался смех, крики…
Четыре
солдата бежали свиньям наперерез. Один
присел, выстрелил с колена — мимо. Пуля, ноя, пронеслась над нашими головами.
Солдаты, как маленькие ребята, все забыли, увлекшись охотою. Мелькали огоньки выстрелов, свистели пули…
В приемную прибывали все новые партии больных.
Солдаты были изможденные, оборванные, во вшах; некоторые заявляли, что не ели несколько дней. Шла непрерывная толчея, некогда и негде было
присесть.
Это было тяжелое мгновение! Все как будто
присели или стали ниже… Во всех головах, сколько их было в суде, молнией блеснула одна и та же страшная, невозможная мысль, мысль о могущей быть роковой случайности, и ни один человек не рискнул и не посмел взглянуть на лицо
солдата. Всякий хотел не верить своей мысли и думал, что он ослышался.
Он приподнялся и сел. У костра,
присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского
солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки, с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое, мрачное лицо, с насупленными бровями, ясно виднелось в свете угольев.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что́ происходило перед ним и вокруг него. Пехотный
солдат подошел к костру,
присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
Он отдал лошадей
солдату, мешавшему в котелке, и на корточках
присел у костра рядом с офицером с длинною шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени дорога впереди их безопасна от казаков.
Судьи
присаживаются и тотчас же встают, и председатель, не глядя на подсудимого, ровным, спокойным голосом объявляет решение суда: подсудимый, тот человек, который три года страдал из-за того, чтобы не признавать себя
солдатом, во-первых, лишается военного звания и каких-то прав состояния и преимуществ и присуждается к арестантским ротам на 4 года.