Неточные совпадения
Жизнь в бахаревском доме навсегда осталась для Привалова самой светлой страницей в его воспоминаниях. Все, что он привык уважать и считал лучшим, он
соединял в
своем уме с именем Бахаревых.
Конечно, в других таких случаях Кирсанов и не подумал бы прибегать к подобному риску. Гораздо проще: увезти девушку из дому, и пусть она венчается, с кем хочет. Но тут дело запутывалось понятиями девушки и свойствами человека, которого она любила. При
своих понятиях о неразрывности жены с мужем она стала бы держаться за дрянного человека, когда бы уж и увидела, что
жизнь с ним — мучение.
Соединить ее с ним — хуже, чем убить. Потому и оставалось одно средство — убить или дать возможность образумиться.
Приветствуйте всех однокашников за меня. Может быть, 9-е число
соединит наличных представителей 1817 года. Тут вы вспомните и отсутствующих; между ними не все ходят с звездами, которые светили нам на пороге
жизни. Соединение там, где каждый явится с окончательным
своим итогом.
Все они наскоро после вскрытия были зашиты, починены и обмыты замшелым сторожем и его товарищами. Что им было за дело, если порою мозг попадал в желудок, а печенью начиняли череп и грубо
соединяли его при помощи липкого пластыря с головой?! Сторожа ко всему привыкли за
свою кошмарную, неправдоподобную пьяную
жизнь, да и, кстати, у их безгласных клиентов почти никогда не оказывалось ни родных, ни знакомых…
— Она верно идет! — говорил он. — Вот она привела вас ко мне с открытой душой. Нас, которые всю
жизнь работают, она
соединяет понемногу; будет время —
соединит всех! Несправедливо, тяжело построена она для нас, но сама же и открывает нам глаза на
свой горький смысл, сама указывает человеку, как ускорить ее ход.
Очень много было говорено по случаю моей книги о том, как я неправильно толкую те и другие места Евангелия, о том, как я заблуждаюсь, не признавая троицы, искупления и бессмертия души; говорено было очень многое, но только не то одно, что для всякого христианина составляет главный, существенный вопрос
жизни: как
соединить ясно выраженное в словах учителя и в сердце каждого из нас учение о прощении, смирении, отречении и любви ко всем: к ближним и к врагам, с требованием военного насилия над людьми
своего или чужого народа.
— Да, ты понимаешь меня. Вспомни твои слова, вспомни, что ты мне писала. Я не могу делиться с другим, нет, нет, я не могу согласиться на жалкую роль тайного любовника, я не одну мою
жизнь, я и другую
жизнь бросил к твоим ногам, я от всего отказался, я все разбил в прах, без сожаления и без возврата, но зато я верю, я твердо убежден, что и ты сдержишь
свое обещание и
соединишь навсегда твою участь с моею…
— С тобою в провожатые я не пошлю
своих упреков. Я виноват во всем. Я думал, если я
соединю в одном гнезде два горя, два духа, у которых общего так мало с миром, как у меня и у тебя, то наконец они поймут друг друга. Я, сирота седой, хотел ожить, глядясь в твои глаза, Мария, и как урод обезобразил зеркало
своим лицом. Не ожил я, и ты завяла. Ты хочешь умереть, а я хочу тебе дать
жизнь. Хотела бы ты жить с ним? с тем… кого любила?
То, видно, нас
соединило небо!
Но, милый друг, теперь, когда нашли
Мы оба в
жизни твердую опору,
Скажи, куда направишь ты
свой бег?
Какую цель
своим поставишь силам?
Душе высокой, светлому уму
Какую ты задашь теперь задачу?
Неужели и впрямь не прошли они рука в руку столько годов
своей жизни — одни, вдвоем, отбросив весь мир и
соединив каждый
свой мир,
свою жизнь с
жизнью друга?
Соединяя с такими качествами крайнюю доверчивость, даже легковерие и убеждение, что все люди — прекрасные люди, он, можно сказать, приглашал всякого недоброго человека обмануть Загоскина, и, конечно, приглашение принималось часто охотно, и едва ли какой-нибудь смертный бывал так надуваем во всю
свою жизнь, как Загоскин.
Родители ее принадлежали и к старому и к новому веку; прежние понятия, полузабытые, полустертые новыми впечатлениями
жизни петербургской, влиянием общества, в котором Николай Петрович по чину
своему должен был находиться, проявлялись только в минуты досады, или во время спора; они казались ему сильнейшими аргументами, ибо он помнил их грозное действие на собственный ум, во дни его молодости; Катерина Ивановна была дама не глупая, по словам чиновников, служивших в канцелярии ее мужа; женщина хитрая и лукавая, во мнении других старух; добрая, доверчивая и слепая маменька для бальной молодежи… истинного ее характера я еще не разгадал; описывая, я только буду стараться
соединить и выразить вместе все три вышесказанные мнения… и если выдет портрет похож, то обещаюсь идти пешком в Невский монастырь — слушать певчих!..
Люди говорят: «Нельзя жить, если мы не знаем того, что нас ожидает. Надо готовиться к тому, что будет». Это неправда. Настоящая хорошая
жизнь бывает именно тогда, когда не думаешь о том, что будет с моим телом, а только о том, что мне для
своей души нужно сейчас. А для души нужно только одно: делать то, что
соединяет мою душу со всеми людьми и с богом.
Опять — несколько шагов назад, но тот эмигрант, о котором сейчас пойдет речь,
соединяет в
своем лице несколько полос моей
жизни и столько же периодов русского литературного и общественного движения. Он так и умер эмигрантом, хотя никогда не был ни опасным бунтарем, ни вожаком партии, ни ярым проповедником «разрывных» идей или издателем журнала с громкой репутацией.
В раннем детстве она
соединяла в
своих мечтах с носимым ею титулом княжны роскошную обстановку,
жизнь в ряду веселых празднеств, чудный фимиам поклонений и все эти месяцы прелести высокого положения.
Гориславская. Но решиться мне обманывать, не одну минуту, не один день… обманывать всю
жизнь того, кто доверчиво, с слепою любовию
соединил со мной судьбу
свою? О! тяжело!.. Я изною от этой мысли…
Бира не застал я уже в университете, из которого изгнала его несправедливость, существующая, как видно, везде, где есть люди. Я нашел его в бедности, однако ж не в унынии. Он учил детей
своего прихода читать и писать и этой поденщиной едва снискивал себе пропитание. Письмо Паткуля сблизило нас скоро. С простодушием младенца Бир
соединял в себе ум мудреца и благородство, не покоряющееся обстоятельствам. Счастливым себя считаю, если мог сделать что-нибудь для него в черные дни его
жизни.
Однажды, в один из очаровательных вечерних «приемов», которыми дарила княжна поочередно
своих поклонников, граф Иосиф Янович Свянторжецкий дошел до полного любовного экстаза, и страстное признание и предложение
соединить навек
свою жизнь с
жизнью любимой девушки было уже им начато.
Теперь я не могу содействовать ничему тому, что внешне возвышает меня над людьми, отделяет от них; не могу, как я прежде это делал, признавать ни за собой, ни за другими никаких званий, чинов и наименований, кроме звания и имени человека; не могу искать славы и похвалы, не могу искать таких знаний, которые отделяли бы меня от других, не могу не стараться избавиться от
своего богатства, отделяющего меня от людей, не могу в
жизни своей, в обстановке ее, в пище, в одежде, во внешних приемах не искать всего того, что не разъединяет меня, а
соединяет с большинством людей.
Он чувствовал в себе такую силу
жизни, что не мог представить себе смерти: не мог
соединить сознания
своего «я» с смертью, с отсутствием «я».
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели
соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничего в
жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни
своею свободою, ни
своим упорством в наказании жены.