Неточные совпадения
Климу стало неловко. От выпитой водки и странных стихов дьякона он вдруг почувствовал прилив
грусти: прозрачная и легкая, как синий воздух солнечного дня поздней осени, она, не отягощая, вызывала желание говорить всем приятные слова. Он и говорил, стоя
с рюмкой в руках против дьякона, который, согнувшись,
смотрел под ноги ему.
Бывали дни, когда она
смотрела на всех людей не своими глазами, мягко, участливо и
с такой
грустью, что Клим тревожно думал: вот сейчас она начнет каяться, нелепо расскажет о своем романе
с ним и заплачет черными слезами.
Но,
смотришь, промелькнет утро, день уже клонится к вечеру, а
с ним клонятся к покою и утомленные силы Обломова: бури и волнения смиряются в душе, голова отрезвляется от дум, кровь медленнее пробирается по жилам. Обломов тихо, задумчиво переворачивается на спину и, устремив печальный взгляд в окно, к небу,
с грустью провожает глазами солнце, великолепно садящееся на чей-то четырехэтажный дом.
Он перечитал, потом вздохнул и, положив локти на стол, подпер руками щеки и
смотрел на себя в зеркало. Он
с грустью видел, что сильно похудел, что прежних живых красок, подвижности в чертах не было. Следы молодости и свежести стерлись до конца. Не даром ему обошлись эти полгода. Вон и седые волосы сильно серебрятся. Он приподнял рукой густые пряди черных волос и тоже не без
грусти видел, что они редеют, что их темный колорит мешается
с белым.
Не могу выразить того,
с каким сильным чувством он выговорил это. Чрезвычайная
грусть, искренняя, полнейшая, выразилась в чертах его. Удивительнее всего было то, что он
смотрел как виноватый: я был судья, а он — преступник. Все это доконало меня.
Голиковский как-то особенно внимательно
смотрел все время на Нюрочку, а потом
с грустью в голосе заметил...
Сердце у меня опять замерло, и я готов был заплакать; но мать приласкала меня, успокоила, ободрила и приказала мне идти в детскую — читать свою книжку и занимать сестрицу, прибавя, что ей теперь некогда
с нами быть и что она поручает мне
смотреть за сестрою; я повиновался и медленно пошел назад: какая-то
грусть вдруг отравила мою веселость, и даже мысль, что мне поручают мою сестрицу, что в другое время было бы мне очень приятно и лестно, теперь не утешила меня.
Мысеич опять дремал, прислонясь к окошку; я опять помолился богу и даже поклонился в землю, опять
с грустью посмотрел на дедушкину кровать — и мы вышли.
Вихров между тем
с грустью смотрел на сцену.
Хохол
посмотрел на него своими круглыми глазами, мельком взглянул на мать и
с грустью, но твердо ответил...
Он ходил по комнате, взмахивая рукой перед своим лицом, и как бы рубил что-то в воздухе, отсекал от самого себя. Мать
смотрела на него
с грустью и тревогой, чувствуя, что в нем надломилось что-то, больно ему. Темные, опасные мысли об убийстве оставили ее: «Если убил не Весовщиков, никто из товарищей Павла не мог сделать этого», — думала она. Павел, опустив голову, слушал хохла, а тот настойчиво и сильно говорил...
Оба стали
смотреть, как она загорится, Петр Иваныч, по-видимому,
с удовольствием, Александр
с грустью, почти со слезами. Вот верхний лист зашевелился и поднялся, как будто невидимая рука перевертывала его; края его загнулись, он почернел, потом скоробился и вдруг вспыхнул; за ним быстро вспыхнул другой, третий, а там вдруг несколько поднялись и загорелись кучей, но следующая под ними страница еще белелась и через две секунды тоже начала чернеть по краям.
— Бедненькая!
посмотрите: она умрет, — говорила Наденька
с грустью, — что я сделала?
На подзеркальнике лежали три книги; та, которую я принес, была самая толстая. Я
смотрел на нее
с грустью. Закройщица протянула мне маленькую розовую руку.
— А ты не
грусти: чужие земли похвалой стоят, а наша и хайкой крепка будет. Да нам
с тобою и говорить довольно, а то я уж устала. Прощай; а если что худое случится, то прибеги, пожалуйся. Ты не
смотри на меня, что я такой гриб лафертовский: грибы-то и в лесу живут, а и по городам про них знают. А что если на тебя нападают, то ты этому радуйся; если бы ты льстив или глуп был, так на тебя бы не нападали, а хвалили бы и другим в пример ставили.
Всю дорогу
грусть томила Передонова. Враждебно все
смотрело на него, все веяло угрожающими приметами. Небо хмурилось. Ветер дул навстречу и вздыхал о чем-то. Деревья не хотели давать тени, — всю себе забрали. Зато поднималась пыль длинною полупрозрачно-серою змеею. Солнце
с чего-то пряталось за тучи, — подсматривало, что ли?
Любовь Александровна
смотрела на него
с глубоким участием; в его глазах, на его лице действительно выражалась тягостная печаль;
грусть его особенно поражала, потому что она не была в его характере, как, например, в характере Круциферского; внимательный человек понимал, что внешнее, что обстоятельства, долго сгнетая эту светлую натуру, насильственно втеснили ей мрачные элементы и что они разъедают ее по несродности.
Круциферская поняла его
грусть, поняла ту острую закваску, которая бродила в нем и мучила его, она поняла и шире и лучше в тысячу раз, нежели Крупов, например, — понявши, она не могла более
смотреть на него без участия, без симпатии, а глядя на него так, она его более и более узнавала,
с каждым днем раскрывались для нее новые и новые стороны этого человека, обреченного уморить в себе страшное богатство сил и страшную ширь понимания.
Нервная раздражительность поддерживала его беспрерывно в каком-то восторженно-меланхолическом состоянии; он всегда готов был плакать,
грустить — он любил в тихие вечера долго-долго
смотреть на небо, и кто знает, какие видения чудились ему в этой тишине; он часто жал руку своей жене и
смотрел на нее
с невыразимым восторгом; но к этому восторгу примешивалась такая глубокая
грусть, что Любовь Александровна сама не могла удержаться от слез.
Лёжа на спине, мальчик
смотрел в небо, не видя конца высоте его.
Грусть и дрёма овладевали им, какие-то неясные образы зарождались в его воображении. Казалось ему, что в небе, неуловимо глазу, плавает кто-то огромный, прозрачно светлый, ласково греющий, добрый и строгий и что он, мальчик, вместе
с дедом и всею землёй поднимается к нему туда, в бездонную высь, в голубое сиянье, в чистоту и свет… И сердце его сладко замирало в чувстве тихой радости.
Грусть окутывала сердце Лунёва; он
смотрел в овраг и думал: «Было мне хорошо сейчас… улыбнулось, и — нет…» Вспомнилось, как неприязненно говорил
с ним сегодня Яков, — стало ещё грустнее от этого…
Уставшие глаза Долинского
смотрели с тихою
грустью и беспредельною добротою, и как-то совсем ничего земного не было в этом взгляде; в лице его тоже ни один мускул не двигался, и даже, кажется, самое сердце не билось.
Дети и девушки часто приходят и
с любопытством и
с грустью смотрят на меня.
Мы все взошли на скрипучий дощатый паром; Тюлин — последний. По-видимому, он размышлял несколько секунд, поддаваясь соблазну: уж не достаточно ли народу и без него. Однако все-таки взошел, шлепая по воде, потом
с глубокою
грустью посмотрел на колья, за которые были зачалены чалки, и сказал
с кроткой укоризной, обращенной ко всем вообще...
— Пора, пора, Зиночка, пора! ах! я заболталась! — схватилась Марья Александровна. — Они там хотят совсем сманить князя. Сейчас же сажусь и еду! Подъеду, вызову Мозглякова, а там… Да я его силой увезу, если надо! Прощай, Зиночка, прощай, голубчик, не тужи, не сомневайся, не
грусти, главное — не
грусти! все прекрасно, преблагородно обделается! Главное,
с какой точки
смотреть… ну, прощай, прощай!..
Лето провел я в таком же детском упоении и ничего не подозревал, но осенью, когда я стал больше сидеть дома, больше слушать и больше
смотреть на мою мать, то стал примечать в ней какую-то перемену: прекрасные глаза ее устремлялись иногда на меня
с особенным выражением тайной
грусти; я подглядел даже слезы, старательно от меня скрываемые.
— Ты задумчив! — сказала она. — Но отчего? — опасность прошла; я
с тобою… Ничто не противится нашей любви… Небо ясно, бог милостив… зачем
грустить, Юрий!.. это правда, мы скитаемся в лесу как дикие звери, но зато, как они, свободны. Пустыня будет нашим отечеством, Юрий, — а лесные птицы нашими наставниками:
посмотри, как они счастливы в своих открытых, тесных гнездах…
Так пленник бедный мой уныло,
Хоть сам под бременем оков,
Смотрел на гибель казаков.
Когда ж полночное светило
Восходит, близ забора он
Лежит в ауле — тихий сон
Лишь редко очи закрывает.
С товарищами — вспоминает
О милой той родной стране;
Грустит; но больше чем оне…
Оставив там залог прелестный,
Свободу, счастье, что любил;
Пустился он в край неизвестный,
И… всё в краю том погубил.
Было и ещё одно, чего должен я был избежать; показала мне Христя подругу свою: тоненькая девочка, белокурая и голубоглазая, похожа на Ольгу мою. Личико чистое, и
с великой
грустью смотрит она на всё. Потянуло меня к ней, а Христя всё уговаривает. Для меня же тут дело иначе стояло: ведь Христина не девушка, а Юлия невинна, стало быть, и муж её должен быть таков. И не имел я веры в себя, не знал, кто я такой;
с Христей это мне не мешало, а
с той — могло помешать; почему — не знаю, но могло.
Петр Дмитрич уходил за нею и
смотрел ей вслед
с умилением и
грустью. Должно быть, глядя на нее, он думал о своем хуторе, об одиночестве и — кто знает? — быть может, даже думал о том, как бы тепло и уютно жилось ему на хуторе, если бы женой его была эта девочка — молодая, чистая, свежая, не испорченная курсами, не беременная…
Уже совсем стемнело. Небо, пышно расцвеченное бесчисленными роями звёзд,
смотрело на землю
с торжественной
грустью, в поле было тихо, точно в небе.
И вот еще шаг, и еще шаг, и, наконец, оно близко, оно подошло к гробу, но прежде, чем подняться на ступени катафалка, оно остановилось, взяло К-дина за ту руку, у которой, отвечая лихорадочной дрожи его тела, трепетал край волновавшейся гробовой кисеи, и своими тонкими, сухими пальцами отцепило эту кисею от обшлажной пуговицы шалуна; потом
посмотрело на него
с неизъяснимой
грустью, тихо ему погрозило и… перекрестило его…
Трилецкий (вскакивая). Да, да, да… Будет теперь плакать… Кстати, глаза на мокром месте… Выпороть бы тебя хорошенько! Одевай шапку! Едем! Муж! Хорош муж! Погубил женщину ни за что, ни про что! Довел до чего! А эти и держат его здесь! Нравится он им! Оригинальный человек, интересный субъект,
с грустью благородной на лице! Со следами когда-то бывшей красоты! Поедем-ка!
Посмотришь, что ты наделал, интересный субъект, оригинал!
Чистяков устало уселся в углу, на сложенных кучею пальто, и
с дружелюбной
грустью смотрел на собравшихся: всего только через месяц он уезжал надолго — навсегда.
С грустью,
с досадой
смотрел работящий, домовитый отец на непутное чадо, сам про себя раздумывал и хозяйке говаривал: «Не быть пути в Гараньке, станет он у Бога даром небо коптить, у царя даром землю топтать.
С грустью прошелся я мимо гимназии, в которой учился,
с грустью погулял по очень знакомому городскому саду, сделал грустную попытку
посмотреть поближе людей, которых давно не видел, но помнил…
Магнус
с грустью, даже как будто
с сочувствием
посмотрел на меня и медленно ответил...
Шумно ужинали, смеялись. Пили пиво и коньяк. Воронько молчаливо сидел, — прямой,
с серьезными, глядящими в себя глазами,
с нависшим на очки крутым лбом. Такая обычная, седенькая, слегка растрепанная бородка… Сколько сотен, может быть, тысяч жизней на его совести! А все так просто, по-товарищески, разговаривают
с ним, и он
смотрит так спокойно… Катя искала в этих глазах за очками скрытой, сладострастной жестокости, — не было. Не было и «великой тайной
грусти».
Пирожков, измученный, поднялся в свою комнату. Он
с грустью посмотрел на свои книги, покрытые пылью, на микроскоп и атласы. День за днем уплывали у него в заботах"
с боку припека", Бог знает за кого и за что, точно будто сам он не имеет никакой личной жизни.
Не
грустью, не печалью веяло со стен запустелого жилища былой роскоши и чудовищного своенравия: будто
с насмешкой и сожалением
смотрели эти напудренные пастухи и пастушки, что виднелись на обветшалых дырявых гобеленах, а в портретной галерее потемневшие лики людей старых годов спесиво и презрительно глядели из потускневших резных рам…
Я
посмотрел: не рисуется ли князь? Но лицо его было кротко и глаза
с грустью следили за движениями убегавшей рыжей лошадки, точно вместе
с нею убегало его счастье.
Несколько раз не ее светлые глазки набегало какое-то облачко
грусти… и она особенно пристально,
с какой-то затаенной мыслью
смотрела на друга своего мужа. Урбанов веселый и счастливый, не замечал ничего…
Он
с нежной
грустью смотрел ей прямо в глаза. В ее взоре, неотводно устремленном на него, появилось выражение тревожного упрека.
С грустью смотрела государыня в будущее.
— Отчего же? — спросил Калачев,
с грустью посмотрев на него.
Побеседовав
с матерью еще некоторое время, Домаша вернулась в светлицу и села за пяльцы. Верная данному няне слову, Ксения Яковлевна тоже усердно работала за пяльцами. Домаша только однажды
с грустью посмотрела на нее, но тотчас же заставила себя улыбнуться, боясь, чтобы она не заметила этого взгляда и не потребовала объяснений.
Когда один из карауливших тело крестьян сдернул покрывало
с трупа, Егор Никифоров вместо того, чтобы отступить при виде жертвы своего преступления, подошел близко к столу, на котором лежал покойный, и
с выражением неподдельной
грусти несколько минут
смотрел на него, истово осеняя себя крестным знамением. Из глаз его брызнули слезы, и он чуть слышно прошептал...
M-lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она
смотрела на них
с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и
грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
Князь Андрей
с удивлением и
грустью разочарования слушал его смех и
смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что́ прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
Денисов, отставной, недовольный настоящим положением генерал, приехавший в эти последние две недели,
с удивлением и
грустью, как на непохожий портрет когда-то любимого человека,
смотрел на Наташу. Унылый, скучающий взгляд, ответы невпопад и разговоры о детской, было всё, что он видел и слышал от прежней волшебницы.