Неточные совпадения
И
человечество, не просветившее в себе божественным светом этой темной древней стихии, неизбежно проходит через крестный ужас и
смерть войны.
— Нет, отец протоиерей, относятся! — торопливо перебивает Гаврило. — Потому что: «блажен иже и по
смерти»… Так этот англичанин… Он говорит: какая, говорит, масса человеческих костей пропадает, говорит, напрасно… Без всякой пользы для
человечества…
Но если христианское
человечество соединится для общего братского дела победы над
смертью и всеобщего воскресения, то оно может избежать фатального конца мира, явления антихриста, страшного суда и ада.
Гнет позитивизма и теории социальной среды, давящий кошмар необходимости, бессмысленное подчинение личности целям рода, насилие и надругательство над вечными упованиями индивидуальности во имя фикции блага грядущих поколений, суетная жажда устроения общей жизни перед лицом
смерти и тления каждого человека, всего
человечества и всего мира, вера в возможность окончательного социального устроения
человечества и в верховное могущество науки — все это было ложным, давящим живое человеческое лицо объективизмом, рабством у природного порядка, ложным универсализмом.
— Ах, да не все ли равно! — вдруг воскликнул он сердито. — Ты вот сегодня говорил об этих женщинах… Я слушал… Правда, нового ты ничего мне не сказал. Но странно — я почему-то, точно в первый раз за всю мою беспутную жизнь, поглядел на этот вопрос открытыми глазами… Я спрашиваю тебя, что же такое, наконец, проституция? Что она? Влажной бред больших городов или это вековечное историческое явление? Прекратится ли она когда-нибудь? Или она умрет только со
смертью всего
человечества? Кто мне ответит на это?
Неверная, быть может, изможденная болезнью рука его (завещание было писано на одре
смерти, при общем плаче друзей и родных… когда же тут было думать о соблюдении юридических тонкостей!) писала выражение, составляющее ныне предмет споров, но бодрая его мысль несомненно была полна другим выражением, — выражением, насчет которого, к счастию для
человечества, не может быть двух разных мнений.
Но и без всяких возвышенных соображений, просто по
человечеству, нам отрадно видеть избавление Катерины — хоть через
смерть, коли нельзя иначе.
И, кто знает (поручиться нельзя), может быть, что и вся-то цель на земле, к которой
человечество стремится, только и заключается в одной этой беспрерывности процесса достижения, иначе сказать — в самой жизни, а не собственно в цели, которая, разумеется, должна быть не иное что, как дважды два — четыре, то есть формула, а ведь дважды два — четыре есть уже не жизнь, господа, а начало
смерти.
Борьба за неудовлетворенное самолюбие, борьба за оскорбленное и униженное
человечество, наконец, борьба за существование все это такие мотивы, которые имеют полное право на разрешение посредством
смерти.
Дарвин перед
смертью не без основания высказывал Уоллесу весьма безнадежный взгляд на будущее
человечества, ввиду того что в современной цивилизации нет места естественному отбору и переживанию наиболее способных.
Бесприютный человек может замерзнуть на подъезде никем не занятой квартиры, может умереть с голода под окном булочной, — и закон равнодушно отправит труп в полицейский приемный покой и ограничится констатированием причины
смерти погибшего, владельцы дома и булочной могут быть спокойны: они не обязаны быть человеколюбивыми и уважать страждущее
человечество.
Бог есть. Нам не нужно этого доказывать. Доказывать бога — кощунство; отрицать его — безумие. Бог живет в нашей совести, в сознании всего
человечества, в окружающей нас вселенной. Отрицать бога под сводом звездного неба, у гроба дорогих людей или при радостной
смерти казнимого мученика может только или очень жалкий, или очень развращенный человек.
Я отыскивал его в истории
человечества и в моем собственном сознании, и я пришел к ненарушимому убеждению, что
смерти не существует; что жизнь не может быть иная, как только вечная; что бесконечное совершенствование есть закон жизни, что всякая способность, всякая мысль, всякое стремление, вложенное в меня, должно иметь свое практическое развитие; что мы обладаем мыслями, стремлениями, которые далеко превосходят возможности нашей земной жизни; что то самое, что мы обладаем ими и не можем проследить их происхождения от наших чувств, служит доказательством того, что они происходят в нас из области, находящейся вне земли, и могут быть осуществлены только вне ее; что ничто не погибает здесь на земле, кроме видимости, и что думать, что мы умираем, потому что умирает наше тело, — всё равно что думать, что работник умер потому, что орудия его износились.
Прияв всю полноту
человечества, Он понес на Себе и всю тяжесть его смертной природы и победил
смерть славным Своим Воскресением.
История есть, прежде всего, рождение
человечества, объективное время, наполненное рождениями, а потому и
смертями, и внутренно связанное их последованием.
Но для этой цели недостаточно было усвоения лишь отдельных сторон
человечества, надо было принять его всецело, в наибольшей полноте и силе, со всеми страданиями, мукой богооставленности и
смерти.
Порча и растление, при отсутствии
смерти, с течением времени овладели бы человеческой жизнью настолько, что никакая праведность не могла бы оградиться от его влияния: греховному
человечеству, наделенному даром бессмертия, угрожало превращение в дьяволов или, по крайней мере, приближение к тому совершенству во зле, которое присуще лишь отцу лжи и его клевретам.
Лишенный благодеяния
смерти, греховный мир, населенный растленным
человечеством, гораздо более удовлетворял бы стремлениям сатаны, который мог бы превратить его в болото самодовольной пошлости и ад неисходных терзаний.
Смена поколений, во образе коей только и существует теперь единое
человечество, представляет собой, конечно, некое пожирание детьми отцов, своего рода dance macabre, пляску
смерти, но именно в чередовании поколений возникает история как конкретное время.
Человек в своем восстании против страданий и несправедливости легко проникается «маратовской» любовью к
человечеству и восклицает: «Свобода или
смерть!» Белинский предвосхищает диалектику Достоевского, и Ив.
В истории
человечества ни у кого нельзя найти такой боли о
смерти, как у Федорова, и такой пламенной жажды вернуть жизнь всем умершим.
В большем и большем уяснении этого несомненного, ненарушимого борьбою, страданиями и
смертью блага человека и состоит всё движение вперед
человечества с тех пор, как мы знаем его жизнь.
Прочтите биографии поэтов, писателей, художников, изобретателей, ученых, и вы убедитесь воочию, что неизвестность и нищета, или унижение и ползанье перед сильными и богатыми был удел при жизни этих благодетелей
человечества, оцененных по достоинству лишь после
смерти.
И кто знает, может быть, что и вся-то цель на земле, к которой
человечество стремится, только и заключается в одной этой беспрерывности процесса достижения, иначе сказать в самой жизни, а не собственно в цели, которая, разумеется, должна быть не иное что, как дважды два четыре, т. е. формула, а ведь дважды два четыре есть уже не жизнь, господа, а начало
смерти» (курсив мой. — Н.Б.).
Им славословит он природу,
человечество, бога; оно союз его с Русью, ковчег его жизни и
смерти.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность, соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к
человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к
смерти.