Неточные совпадения
— Благодарствуйте, что сдержали
слово, — начала она, — погостите у меня: здесь, право, недурно. Я вас познакомлю с моей сестрою, она хорошо играет на фортепьяно. Вам, мсьё Базаров, это все равно; но вы, мсьё Кирсанов, кажется, любите музыку; кроме сестры, у меня живет старушка
тетка, да сосед один иногда наезжает в карты играть: вот и все наше общество. А теперь сядем.
Появление Обломова в доме не возбудило никаких вопросов, никакого особенного внимания ни в
тетке, ни в бароне, ни даже в Штольце. Последний хотел познакомить своего приятеля в таком доме, где все было немного чопорно, где не только не предложат соснуть после обеда, но где даже неудобно класть ногу на ногу, где надо быть свежеодетым, помнить, о чем говоришь, —
словом, нельзя ни задремать, ни опуститься, и где постоянно шел живой, современный разговор.
Притом
тетка слышала, как Штольц накануне отъезда говорил Ольге, чтоб она не давала дремать Обломову, чтоб запрещала спать, мучила бы его, тиранила, давала ему разные поручения —
словом, распоряжалась им. И ее просил не выпускать Обломова из вида, приглашать почаще к себе, втягивать в прогулки, поездки, всячески шевелить его, если б он не поехал за границу.
— Никому ни
слова! — сказала она, приложив палец к губам и грозя ему, чтоб он тише говорил, чтоб
тетка не услыхала из другой комнаты. — Еще не пора!
От него я добился только — сначала, что кузина твоя — a pousse la chose trop loin… qu’elle a fait un faux pas… а потом — что после визита княгини Олимпиады Измайловны, этой гонительницы женских пороков и поборницы добродетелей,
тетки разом слегли, в окнах опустили шторы, Софья Николаевна сидит у себя запершись, и все обедают по своим комнатам, и даже не обедают, а только блюда приносятся и уносятся нетронутые, — что трогает их один Николай Васильевич, но ему запрещено выходить из дома, чтоб как-нибудь не проболтался, что граф Милари и носа не показывает в дом, а ездит старый доктор Петров, бросивший давно практику и в молодости лечивший обеих барышень (и бывший их любовником, по
словам старой, забытой хроники — прибавлю в скобках).
— Петров, сыщик, жандарм и большой негодяй, — вставила
тетка, объясняя Нехлюдову
слова племянницы.
— Нет, оставьте, Дмитрий Петрович, не надо, — спокойно ответила Лиза, не глядя на
тетку, и Розанов ушел, давши Бахаревым
слово навещать их часто.
Слыша часто
слово «Парашино», я спросил, что это такое? и мне объяснили, что это было большое и богатое село, принадлежавшее
тетке моего отца, Прасковье Ивановне Куролесовой, и что мой отец должен был осмотреть в нем все хозяйство и написать своей тетушке, все ли там хорошо, все ли в порядке.
При этих неожиданных
словах Александр встряхнул головой, как будто его ранили, и устремил полный упрека взгляд на
тетку. Она тоже не ожидала такого крутого приступа к делу и сначала опустила голову на работу, потом также с упреком поглядела на мужа; но он был под двойной эгидою пищеварения и дремоты и оттого не почувствовал рикошета этих взглядов.
Однажды он пришел к
тетке в припадке какого-то злобного расположения духа на весь род людской. Что
слово, то колкость, что суждение, то эпиграмма, направленная и на тех, кого бы нужно уважать. Пощады не было никому. Досталось и ей, и Петру Иванычу. Лизавета Александровна стала допытываться причины.
— Ну, в твоих пяти
словах все есть, чего в жизни не бывает или не должно быть. С каким восторгом твоя
тетка бросилась бы тебе на шею! В самом деле, тут и истинные друзья, тогда как есть просто друзья, и чаша, тогда как пьют из бокалов или стаканов, и объятия при разлуке, когда нет разлуки. Ох, Александр!
Говоря этим высоким слогом,
слово за
слово, он добрался наконец до
слова: супружество. Юлия вздрогнула, потом заплакала. Она подала ему руку с чувством невыразимой нежности и признательности, и они оба оживились, оба вдруг заговорили. Положено было Александру поговорить с
теткой и просить ее содействия в этом мудреном деле.
Тетка встретила его приветливо, с чувством благодарности за то, что он решился для нее покинуть свое затворничество, но ни
слова о его образе жизни и занятиях.
Из
слов того оказалось, что мальчик отправлен был семейством, вдовою матерью, сестрами и
тетками, из деревни их в город, чтобы, под руководством проживавшей в городе родственницы, сделать разные покупки для приданого старшей сестры, выходившей замуж, и доставить их домой.
Катя ее ненавидела и все говорила о том, как она убежит от
тетки, как будет жить на всей Божьей воле; с тайным уважением и страхом внимала Елена этим неведомым, новым
словам, пристально смотрела на Катю, и все в ней тогда — ее черные быстрые, почти звериные глаза, ее загорелые руки, глухой голосок, даже ее изорванное платье — казалось Елене чем-то особенным, чуть не священным.
С этой определенной целью он удвоил свои заискиванья к бабушке и
тетке Прасковьи Ивановны и добился до того, что они в нем, как говорится, души не чаяли; да и за молодой девушкой начал так искусно ухаживать, что она его полюбила, разумеется как человека, который потакал всем ее
словам, исполнял желания и вообще баловал ее.
Дочери
тетки — три провинциальные грации, из которых старшая года два-три уже стояла на роковом двадцать девятом году, — если не говорили с такою патриархальною простотою, то давали в каждом
слове чувствовать Любе всю снисходительность свою, что они удостоивают ее своей лаской.
Одним
словом, он ее выпроваживал; но
тетка тоже была не из уступчивых, и дворецкий, побеседовав с ней, возвратился к дяде с докладом, что старая княжна приехала к нему как к новорожденному.
Если б не мать, они подошли бы, вероятно, к самым избам никем не замеченные: семейство сидело за обедом;
тетка Анна, несмотря на весь страх, чувствуемый ею в присутствии мужа, который со вчерашнего дня ни с кем не перемолвил
слова, упорно молчал и сохранял на лице своем суровое выражение, не пропускала все-таки случая заглядывать украдкою в окна, выходившие, как известно, на Оку; увидев сыновей, она забыла и самого Глеба — выпустила из рук кочергу, закричала пронзительным голосом: «Батюшки, идут!» — и сломя голову кинулась на двор.
Во время этого объяснения лукавые глаза Гришки быстро перебегали от отца к
тетке Анне; с последними
словами старушки испуг изобразился в каждой черте плутовского лица; он ухватил дядю Акима за рукав и принялся дергать его изо всей мочи.
Во время завтрака веселье рыбака не прерывалось ни на минуту. Со всем тем он не коснулся ни одного пункта, имевшего какое-нибудь отношение к разговору с хозяйкой; ни взглядом, ни
словом не выдал он своих намерений. С окончанием трапезы, как только Петр и Василий покинули избу, а жена Петра и
тетка Анна, взяв вальки и коромысла, отправились на реку, Глеб обратился к Акиму...
Тетка Анна и за ней поочередно все присутствующие прикладывали поминутно уши свои к губам его, в надежде услышать последнее
слово, последнюю волю умирающего.
— Да бросьте его, бросьте его, Ростислав Ардалионыч, — вмешалась Суханчикова, — бросьте! Вы видите, что он за человек; и весь его род такой.
Тетка у него есть; сначала мне показалась путною, а третьего дня еду я с ней сюда — она перед тем только что приехала в Баден, и глядь! уж назад летит, ну-с, еду я с ней, стала ее расспрашивать… Поверите ли,
слова от гордячки не добилась. Аристократка противная!
Тут его мысль остановилась на жалобах Любови. Он пошел тише, пораженный тем, что все люди, с которыми он близок и помногу говорит, — говорят с ним всегда о жизни. И отец, и
тетка, крестный, Любовь, Софья Павловна — все они или учат его понимать жизнь, или жалуются на нее. Ему вспомнились
слова о судьбе, сказанные стариком на пароходе, и много других замечаний о жизни, упреков ей и горьких жалоб на нее, которые он мельком слышал от разных людей.
Это
слово было знакомо ему: им
тетка Анфиса часто отвечала Фоме на его вопросы, и он вложил в это краткое
слово представление о силе, подобной силе бога. Он взглянул на говоривших: один из них был седенький старичок, с добрым лицом, другой — помоложе, с большими усталыми глазами и с черной клинообразной бородкой. Его хрящеватый большой нос и желтые, ввалившиеся щеки напоминали Фоме крестного.
— Карраул, убили! — заглушили
слова торгующихся дикие крики во весь пласт рухнувшейся на грязный пол «
тетки», которую кулаком хватил по лицу за какое-то
слово невпопад ее возлюбленный.
Только сидим мы этак, разговляемся, а дядя-то Селифон и говорит
тетке: «Мать, где у нас Федор?» А
тетка этак ему сердито ответила: «Где ему, Федьке, быть, на сарае дрыхнет…» Дяде теткины-то
слова и не поглянись, взбурил он на нее, как матерый волчище, а сам опять свое: «Надо позвать Федьку разговляться, а то нехорошо: сегодня всем праздник».
И
Тетка так привыкла к
слову «талант», что всякий раз, когда хозяин произносил его, вскакивала и оглядывалась, как будто оно было ее кличкой.
И, повторив несколько раз
слово «
Тетка», он вышел.
Такие
слова вкрадчиво западали в мой детский ум, и следствием того было, что один раз
тетка уговорила меня посмотреть игрище тихонько; и вот каким образом это сделалось: во все время святок мать чувствовала себя или не совсем здоровою, или не совсем в хорошем расположении духа; общего чтения не было, но отец читал моей матери какую-нибудь скучную или известную ей книгу, только для того, чтоб усыпить ее, и она после чая, всегда подаваемого в шесть часов вечера, спала часа по два и более.
Какое-то предчувствие шепнуло ей, что дело касается до нее, и когда Гаврила Афанасьевич отослал ее, объявив, что должен говорить ее
тетке и деду, она не могла противиться влечению женского любопытства, тихо через внутренние покои подкралась к дверям опочивальни и не пропустила ни одного
слова из всего ужасного разговора; когда же услышала последние отцовские
слова, бедная девушка лишилась чувств и, падая, расшибла голову о кованный сундук, где хранилось ее приданое.
Его угнетала невозможность пропустить мимо себя эти часы уныния. Всё кругом было тягостно, ненужно: люди, их
слова, рыжий конь, лоснившийся в лунном свете, как бронза, и эта чёрная, молча скорбевшая собака. Ему казалось, что
тётка Ольга хвастается тем, как хорошо она жила с мужем; мать, в углу двора, всхлипывала как-то распущенно, фальшиво, у отца остановились глаза, одеревенело лицо, и всё было хуже, тягостнее, чем следовало быть.
— Что ж делать? — ответил Яков, не находя иных
слов. Надобно было сказать что-нибудь и
тётке, а — что скажешь? Он замолчал, глядя в землю, шаркая ногою по ней.
Липа сидела окаменелая, всё с тем же выражением, как в церкви. Анисим, с тех пор как познакомился с ней, не проговорил с ней ни одного
слова, так что до сих пор не знал, какой у нее голос; и теперь, сидя рядом, он всё молчал и пил английскую горькую, а когда охмелел, то заговорил, обращаясь к
тетке, сидевшей напротив...
Тетка, сердившаяся на Павла за то, что он, по
словам ее, не хотел принять участия в погибели сестры, совершенно разобиделась сватовством моего героя без предварительного совета с нею; но, сверх ожидания, вдруг умилостивилась, искренно расположилась к новому родству и приняла живейшее участие в хлопотах племянника.
Василисе и Дарье, по известным причинам, более, нежели остальной родне, ненавистна была женитьба Григория;
тетки, как видно из
слов их, решились даже прибегать в иных случаях к клевете, чтоб только навлекать на Акулину гнев мужа, парня, как ведали они, крутого и буйного.
— И она тоже женщина очень милая, — вставила
тетка своим ласковым голосом, слегка растягивая
слова.
Назарову хотелось говорить о похоронах отца — как лучше сделать их, о необходимости прогнать
тётку, о Христине и своих планах, но он не находил
слов и, отягчённый желаниями, вздыхал, почёсывая мокрую голову. По двору бегали девки, нося воду, точно на пожар, ими хозяйственно командовала Дарья, бесцельно расхаживал скучный, измятый Левон, пиная ногами всё, что попадалось по дороге. Вот Дарья облилась водою и стала встряхивать юбку, высоко обнажая крепкие ноги.
Немалого Аполлосу Михайлычу стоило труда уговорить и Дарью Ивановну принять на себя роль
тетки в «Женитьбе». Несмотря на то, что эта роль была очень маленькая, молодая дама решительно отказывалась, говоря по-прежнему, что она расхохочется на первом
слове; но Аполлос Михайлыч уверял, что если она только выйдет на сцену и постоит, так и то будет прелестно.
«Подноготную», которую я узнал об ней, объясню в одном
слове: отец и мать померли, давно уже, три года перед тем, а осталась она у беспорядочных
теток.
[Всякая свободная,] естественная логика заменяется житейскими правилами, примененными к [рабскому] положению ребенка, вроде тех увещаний, какие
тетка делала Маше, говоря, что «известен нрав барский: будь негодяй, да поклонись — и все ничего; будь и чист и свят, да скажи
слово поперек — и нет тебя хуже».
Эмилия ничего не отвечала и, надув губы, вышла из комнаты вслед за мадам Фритче. Спустя минут десять она вернулась одна, без
тетки, и когда Кузьма Васильевич снова принялся ее расспрашивать, она посмотрела ему в лоб, сказала, что стыдно быть кавалеру любопытным (при этих
словах лицо ее немного изменилось, словно потемнело) и, достав из ломберного стола колоду старых карт, попросила его погадать на ее счастье и на червонного короля.
После этих моих
слов начала
тетка, без всякого зазренья, браниться, я тоже не уступаю… Чем бы между нами кончилось — не ведаю… Только вдруг выходит сама Палагея Ивановна, худая этакая, слабая.
Рассказал он тут, как и что. Рассказывает, а сам горькими слезами разливается. И воротиться-то ему не хочется, и не воротиться нельзя.
Слово, вишь, дал, а заяц своему
слову — господин. Судили тут
тетки и сестрицы — и те в один голос сказали: «Правду ты, косой, молвил: не давши
слова — крепись, а давши — держись! никогда во всем нашем заячьем роду того не бывало, чтобы зайцы обманывали!»
— На ласковом
слове спасибо, сударыня, — снова кланяясь Марье Гавриловне, молвила
тетка Егориха.
Словом не с кем перекинуться: сестра пóходя дремлет, Евпраксеюшка каноны читает, Аксинья Захаровна день-деньской бродит по горницам, охает, хнычет да ключами побрякивает и все дочерей молиться за
тетку заставляет…
Старая
тетка, по его
словам, вполне успокоилась и даже послала свой поклон Хвалынцеву — «буде вы увидите его раньше».
— Здравствуй, душечка! Здравствуй, красавица! — мешая русские
слова с лезгинскими, моя пятнадцатилетняя сверстница-тетка, гремя своими монистами, бросается мне на шею.
Мы обе лежали теперь на пышно взбитых пуховиках старой княжеской постели, не боясь призраков — ни живых, ни мертвых. Гуль-Гуль с увлечением рассказывала мне о Кериме, и я с жадностью ловила каждое
слово моей красавицы-тетки.
Хотел было Абрам заплатить за квас, но
тетка Арина, сколь ни жадна была, удивленными глазами поглядела, поглядела и такое
слово промолвила: «Никак ты, Силыч, в разуме рехнулся с радости-то?