Неточные совпадения
Савельич едва мог
следовать за мною издали и кричал мне поминутно: «Потише, сударь, ради
бога потише.
Но, на беду инквизиции, первым членом был назначен московский комендант Стааль. Стааль — прямодушный воин, старый, храбрый генерал, разобрал дело и нашел, что оно состоит из двух обстоятельств, не имеющих ничего общего между собой: из дела о празднике,
за который
следует полицейски наказать, и из ареста людей, захваченных
бог знает почему, которых вся видимая вина в каких-то полувысказанных мнениях,
за которые судить и трудно и смешно.
— Признаться сказать, я и забыла про Наташку, — сказала она. — Не
следовало бы девчонку баловать, ну да уж, для дорогих гостей, так и быть — пускай
за племянничка
Бога молит. Ах, трудно мне с ними, сестрица, справляться! Народ все сорванец — долго ли до греха!
Ванька сейчас же повернулся и пошел: он по горькому опыту знал, что у барина
за этаким взглядом такой иногда
следовал взрыв гнева, что спаси только
бог от него!
— Я тоже родителей чтил, — продолжал он прерванную беседу, —
за это меня и
бог благословил. Бывало, родитель-то гневается, а я ему в ножки! Зато теперь я с домком; своим хозяйством живу. Всё у меня как
следует; пороков
за мной не состоит. Не пьяница, не тать, не прелюбодей. А вот братец у меня, так тот перед родителями-то фордыбаченьем думал взять — ан и до сих пор в кабале у купцов состоит. Курицы у него своей нет!
Только наказал же меня
за него
бог! После уж я узнал, что
за ним шибко следили и что тот же Андрияшка-антихрист нас всех выдал. Жил я в Крутогорске во всем спокойствии и сумнения никакого не имел, по той причине, что плата от меня, кому
следует, шла исправно. Сидим мы это вечером, ни об чем не думаем; только вдруг словно в ворота тук-тук. Посмотрел я в оконце, ан там уж и дом со всех сторон окружен. Обернулся, а в комнате частный."Что, говорит, попался, мошенник!"
— Господи! Иван Перфильич! и ты-то! голубчик! ну, ты умница! Прохладись же ты хоть раз, как
следует образованному человеку! Ну, жарко тебе — выпей воды, иль выдь, что ли, на улицу… а то водки! Я ведь не стою
за нее, Иван Перфильич! Мне что водка! Христос с ней! Я вам всем завтра утром по два стаканчика поднесу… ей-богу! да хоть теперь-то ты воздержись… а! ну, была не была! Эй, музыканты!
И
за всем тем чтоб было с чиновниками у него фамильярство какое — упаси
бог! Не то чтобы водочкой или там «братец» или «душка», а явись ты к нему в форме, да коли на обед звать хочешь, так зови толком: чтоб и уха из живых стерлядей была, и тосты по порядку, как
следует.
— Что ж
за глупость! Известно, папенька из сидельцев вышли, Аксинья Ивановна! — вступается Боченков и, обращаясь к госпоже Хрептюгиной, прибавляет: — Это вы правильно, Анна Тимофевна, сказали: Ивану Онуфричу денно и нощно
бога молить
следует за то, что он его, царь небесный, в большие люди произвел. Кабы не
бог, так где бы вам родословной-то теперь своей искать? В червивом царстве, в мушином государстве? А теперь вот Иван Онуфрич, поди-кось, от римских цезарей, чай, себя по женской линии производит!
— Мне на что деньги, — говорит он, — на свечку
богу да на лампадное маслице у меня и своих хватит! А ты вот что, друг: с тебя
за потраву
следует рубль, так ты мне, вместо того, полдесятинки вспаши да сдвой, — ну, и заборони, разумеется, — а уж посею я сам. Так мы с тобой по-хорошему и разойдемся.
— А не знаю, право, как вам на это что доложить? Не
следует, говорят, будто бы
за них
бога просить, потому что они самоуправцы, а впрочем, может быть, иные, сего не понимая, и о них молятся. На Троицу, не то на Духов день, однако, кажется, даже всем позволено
за них молиться. Тогда и молитвы такие особенные читаются. Чудесные молитвы, чувствительные; кажется, всегда бы их слушал.
—
Бог их ведает! Я спрашивал: ребята смеются, говорят: так, слышь, родятся. И что
за кушанья? Сначала горячее подадут, как
следует, с пирогами, да только уж пироги с наперсток; возьмешь в рот вдруг штук шесть, хочешь пожевать, смотришь — уж там их и нет, и растаяли… После горячего вдруг чего-то сладкого дадут, там говядины, а там мороженого, а там травы какой-то, а там жаркое… и не ел бы!
— Так-то-с, Николай Петрович, — говорил мне старик,
следуя за мной по комнате, в то время как я одевался, и почтительно медленно вертя между своими толстыми пальцами серебряную, подаренную бабушкой, табакерку, — как только узнал от сына, что вы изволили так отлично выдержать экзамен — ведь ваш ум всем известен, — тотчас прибежал поздравить, батюшка; ведь я вас на плече носил, и
бог видит, что всех вас, как родных, люблю, и Иленька мой все просился к вам. Тоже и он привык уж к вам.
Догадавшись, что сглупил свыше меры, — рассвирепел до ярости и закричал, что «не позволит отвергать
бога»; что он разгонит ее «беспардонный салон без веры»; что градоначальник даже обязан верить в
бога, «а стало быть, и жена его»; что молодых людей он не потерпит; что «вам, вам, сударыня,
следовало бы из собственного достоинства позаботиться о муже и стоять
за его ум, даже если б он был и с плохими способностями (а я вовсе не с плохими способностями!), а между тем вы-то и есть причина, что все меня здесь презирают, вы-то их всех и настроили!..» Он кричал, что женский вопрос уничтожит, что душок этот выкурит, что нелепый праздник по подписке для гувернанток (черт их дери!) он завтра же запретит и разгонит; что первую встретившуюся гувернантку он завтра же утром выгонит из губернии «с казаком-с!».
— Я первый раз в жизни вижу, как люди любят друг друга… И тебя, Павел, сегодня оценил по душе, — как
следует!.. Сижу здесь… и прямо говорю — завидую… А насчёт… всего прочего… я вот что скажу: не люблю я чуваш и мордву, противны они мне! Глаза у них — в гною. Но я в одной реке с ними купаюсь, ту же самую воду пью, что и они. Неужто из-за них отказаться мне от реки? Я верю —
бог её очищает…
— Молчи! — продолжал Лежнев. — Каждый остается тем, чем сделала его природа, и больше требовать от него нельзя! Ты назвал себя Вечным Жидом… А почему ты знаешь, может быть, тебе и
следует так вечно странствовать, может быть, ты исполняешь этим высшее, для тебя самого неизвестное назначение: народная мудрость гласит недаром, что все мы под
Богом ходим. Ты едешь, — продолжал Лежнев, видя, что Рудин брался
за шапку. — Ты не останешься ночевать?
Этого уж никак не
следовало делать! Спаси
бог, будучи в море, предупреждать события или радоваться успеху, не дойдя до берега. И старая таинственная примета тотчас же оправдалась на Ване Андруцаки. Он уже видел не более как в полуаршине от поверхности воды острую, утлую костистую морду и, сдерживая бурное трепетание сердца, уже готовился подвести ее к борту, как вдруг… могучий хвост рыбы плеснул сверх волны, и белуга стремительно понеслась вниз, увлекая
за собою веревку и крючки.
Нет, сударь, не
следует;
за это
бог тебе всю жизнь не даст счастия!
Домине Галушкинский, как
следует при получении от благотворителя какой милости, встал, поклонился батеньке низко, благодарил
за лестное ободрение посильных трудов его, сел с повторением поклонов и усладился выпитием рюмки до дна и заключил похвалу сему напитку риторическою фигурою:"Таковый напиток едва ли и
боги на Олимпе пьют в праздничные дни".
В тот же день он отверг и приношение капустных баб, пришедших к нему на поклон по касающему, и еще объявил, что ему по касающему ни от кого ничего и не
следует, потому что
за все его касающее ему «царь жалует, а мзду брать
Бог запрещает».
Но это был случай единственный. О других подобных я даже и не слыхал никогда. Потому что, — говорю это, как перед
богом, положа руку на сердце, — потому что люди, если только их брать не гуртом, а по отдельности, большею частью хорошие, добрые, славные люди, отзывчивые к бедности. Правда, помогают они чаще не тем, кому
следует. Ну, что ж поделаешь: наглость всегда правдоподобнее нужды. Чему вы смеетесь?
За ваше здоровье!..
Бурмистр(пожимая плечами). Седьмой десяток теперь живу на свете, а таких господ не привидывал, ей-богу: мучают, терзают себя из-за какого-нибудь мужика — дурака необразованного. Ежели позвать его теперь сюда, так я его при вас двумя словами обрезонлю. Вы сами теперь, Сергей Васильич, помещик и изволите знать, что мужику коли дать поблажку, так он возьмет ее вдвое. Что ему так оченно в зубы-то смотреть?.. Досконально объяснить ему все, что
следует, и баста: должен слушаться, что приказывают.
После сего мы вымели от гостюшкиных следков горенку; заменные образа опять на их место
за перегородку в коробья уклали, а оттуда достали свои настоящие иконы; разместили их по тяблам, как было по-старому, покропили их святою водой; положили начал и пошли каждый куда ему
следовало на ночной покой, но только
бог весть отчего и зачем всем что-то в ту ночь не спалось, и было как будто жутко и неспокойно.
— Бога-то? — усмехнулся бродяга и тряхнул головой. — Давненько что-то я с ним, с богом-то, не считался… А надо бы! Может, еще
за ним сколько-нибудь моего замоленного осталось… Вот что, господин, — сказал он, переменив тон, — ничего этого нам не требуется. Что ты пристал? Говорю тебе: линия такая. Вот теперь я с тобой беседую как
следует быть, аккуратно. А доведись, в тайге-матушке или хоть тот раз, в логу, — тут опять разговор был бы иного роду… Потому — линия другая… Эхма!
Надя (улыбается). В самом деле, какая у вас привязанность ко мне, Платон Алексеич! Если бы только было можно, ей-богу,
следовало бы мне итти
за вас. (Переходя к серьезности.) Разумеется не найдется другого человека такого доброго ко мне. Только этому не
следует быть, Платон Алексеич.
—
Следуйте все
за мною в храм принести жертву великому
богу!
Благодарение
богам, Хамоизит. Вот первая радостная весть, которую я от тебя услыхал; и живот мой теперь ноет поменьше. А что до царских могил, то в конце концов ведь это — не наше дело. Я вижу, что гость мой проснулся и идет сюда. Если он пожелает осмотреть город,
следуй за ним, прислуживай ему и смотри, чтобы я не услышал от него ни единой жалобы на тебя.
— Мать Таифа, — сказала игуменья, вставая с места. — Тысячу двадцать рублев на ассигнации разочти как
следует и, по чем придется, сиротам раздай сегодня же. И ты им на Масленицу сегодня же все раздай, матушка Виринея… Да голодных из обители не пускай, накорми сирот чем
Бог послал. А я
за трапезу не сяду. Неможется что-то с дороги-то, — лечь бы мне, да боюсь: поддайся одной боли да ляг — другую наживешь; уж как-нибудь, бродя, перемогусь. Прощайте, матери, простите, братия и сестры.
— Они
Богу молятся
за мир христианский, — заметила жена удельного головы. — Нам-то самим как молиться?.. Дело непривычное, неумелое. У нас и делá, и заботы, и все, а пуще всего не суметь нам
Бога за грехи умолить, а матушки, Христос их спаси, на том уж стоят — молятся как
следует и тем творят дело нашего спасения.
— Вот это уж нехорошо, — заметила Татьяна Андревна. — Грех!.. Божьих угодников всуе поминать не
следует. И перед
Богом грех, и люди
за то не похвалят… Да… Преподобный Никита Сокровенный великий был угодник. Всю жизнь в пустыне спасался, не видя людей, раз только один Созонт диакон его видел. Читал ли ты, сударь, житие-то его?
«Но, милостивый государь, что же такое, прости господи, романтика, если ваша книга не романтика? Ведь
за вашим пессимизмом уже прелюдирует и обычный романтический финал — разрыв, крушение, возвращение и падение ниц перед старой верой, перед старым
богом… Да разве ваша пессимистическая книга не есть сама часть антиэллинизма и романтики, сама нечто «столь же охмеляющее, сколь и отуманивающее», наркотик во всяком случае?» И в самом деле, послушаем (
следует цитата из «Рождения трагедии...
И если сила почитания загадочного
бога все же не ослабевала, а даже усиливалась, то причину этого теперь
следует видеть в другом:
за изменчивого в своих настроениях, страдающего от жизни
бога жадно ухватилась душа человека, потому что
бог этот отображал существо собственной души человеческой — растерзанной, неустойчивой, неспособной на прочное счастье, не умеющей жить собственными своими силами.
— Вот так подарил!
За такой подарок по справедливости
следует сказать: благодарю, не ожидал! Ну, да
Бог с ним!
Кузьма, озлобленный более на Степана не
за ругань в застольной, а
за то, что он, в качестве любимца барыни, стал иметь вид на Фимку и даже не раз хвастался, что поклонится барыне о браке с Афимьей — действительно поучил его как
следует. Замертво унесли Степана из конюшни на палати в людскую избу, где через пять дней он отдал
Богу Душу. Отцу Варфоломею сказали, что он умер от пьянства, и он даже, укоризненно покачав головой, заметил...
Попенны деньги, те на серебро берет, а насчет иных сборов, которы ему
следуют:
за троицки березки,
за веники, грибной сбор, ореховый,
за стрельбу дичины, дровяные, лучинные, харчевые, это все дай
бог ему здоровья, с лажем принимает.
Предмет зависти боярских детей, окруженный довольством и негою, утешая царевну и придворных ее игрою на гуслях и пением, нередко, среди детских игр, похищая пыл первой страсти с уст прекрасных женщин, которые обращались тем свободнее со мною, что не опасались ни лет моих, ни ревнивого надзора родственников, не дерзавших
следовать за ними ко двору властолюбивой правительницы; вознагражденный тайною любви одной прекрасной, умной, чувствительной женщины, которой имя знает и будет знать только один
Бог, — на таком пиру жизни я не мог желать ничего, кроме продолжения его.
Под присягою, где
следовало быть подписи присягающего, написано было крючковатым, нечетким крупным почерком отречение и в заключение сказано: «Хотя
за это и царский гнев на мя проилиется, буди в том воля Господа
Бога нашего Иисуса Христа, и по воли Его святой
за истину аз раб Христов Иларион Докукин страдати готов.
Христос говорит: кто хочет
следовать мне, тот оставь дом, поля, братьев и иди
за мной —
богом, и тот получит в мире этом во сто раз больше домов, полей, братьев и, сверх того, жизнь вечную.