Неточные совпадения
Напрягая зрение, он различил высоко под потолком лампу, заключенную
в черный колпак, — ниже, под лампой, висело что-то неопределенное, похожее на птицу с развернутыми
крыльями, и это ее
тень лежала на воде.
— То же самое желание
скрыть от самих себя скудость природы я вижу
в пейзажах Левитана,
в лирических березках Нестерова,
в ярко-голубых
тенях на снегу. Снег блестит, как обивка гробов,
в которых хоронят девушек, он — режет глаза, ослепляет, голубых
теней в природе нет. Все это придумывается для самообмана, для того, чтоб нам уютней жилось.
Между тем наступил вечер. Засветили лампу, которая, как луна, сквозила
в трельяже с плющом. Сумрак
скрыл очертания лица и фигуры Ольги и набросил на нее как будто флёровое покрывало; лицо было
в тени: слышался только мягкий, но сильный голос, с нервной дрожью чувства.
Ночь была ясная. Одна сторона реки была освещена, другая —
в тени. При лунном свете листва деревьев казалась посеребренной, стволы — белесовато-голубыми, а
тени — черными. Кусты тальника низко склонились над водой, точно они хотели
скрыть что-то около своих берегов. Кругом было тихо, безмолвно, только река слабо шумела на перекатах.
И все это говорилось без малейшей
тени негодования, без малейшей попытки
скрыть гнусный смысл слов, как будто речь шла о самом обыденном факте.
В слове «шельма» слышалась не укоризна, а скорее что-то ласкательное, вроде «молодца». Напротив, «простофиля» не только не встречал ни
в ком сочувствия, но возбуждал нелепое злорадство, которое и формулировалось
в своеобразном афоризме: «Так и надо учить дураков!»
И захолонул: внизу — вписанная
в темный квадрат
тени от оконного переплета, размахивая розовыми крыльями-ушами, неслась голова S.
В то время фамилия «М.М. Чемоданов», после его карикатуры
в журнале Пушкарева «Свет и
тени», за которую слетел цензор Никотин, была страшной, и он стал подписываться «Лилин», чтобы
скрыть от цензуры свое имя.
Тихими ночами мне больше нравилось ходить по городу, из улицы
в улицу, забираясь
в самые глухие углы. Бывало, идешь — точно на
крыльях несешься; один, как луна
в небе; перед тобою ползет твоя
тень, гасит искры света на снегу, смешно тычется
в тумбы,
в заборы. Посредине улицы шагает ночной сторож, с трещоткой
в руках,
в тяжелом тулупе, рядом с ним — трясется собака.
Особенно невыносимой становилась жизнь с вечера, когда
в тишине стоны и плач звучали яснее и обильнее, когда из ущелий отдаленных гор выползали сине-черные
тени и,
скрывая вражий стан, двигались к полуразбитым стенам, а над черными зубцами гор являлась луна, как потерянный щит, избитый ударами мечей.
Иногда, уставая от забот о деле, он чувствовал себя
в холодном облаке какой-то особенной, тревожной скуки, и
в эти часы фабрика казалась ему каменным, но живым зверем, зверь приник, прижался к земле, бросив на неё
тени, точно
крылья, подняв хвост трубою, морда у него тупая, страшная, днём окна светятся, как ледяные зубы, зимними вечерами они железные и докрасна раскалены от ярости.
Когда же полдень над главою
Горел
в лучах, то пленник мой
Сидел
в пещере, где от зною
Он мог сокрыться. Под горой
Ходили табуны. — Лежали
В тени другие пастухи,
В кустах,
в траве и близ реки,
В которой жажду утоляли…
И там-то пленник мой глядит:
Как иногда орел летит,
По ветру
крылья простирает,
И видя жертвы меж кустов,
Когтьми хватает вдруг, — и вновь
Их с криком кверху поднимает…
Так! думал он, я жертва та,
Котора
в пищу им взята.
— Сердечная сумка, надо полагать, задета, — шепнула Марья Власьевна, цепко взялась за край стола и стала всматриваться
в бескровные веки раненого (глаза его были закрыты).
Тени серо-фиолетовые, как
тени заката, все ярче стали зацветать
в углублениях у
крыльев носа, и мелкий, точно ртутный, пот росой выступал на
тенях.
В полночь Успеньева дня я шагаю Арским полем, следя, сквозь тьму, за фигурой Лаврова, он идет сажен на пятьдесят впереди. Поле — пустынно, а все-таки я иду «с предосторожностями», — так советовал Лавров, — насвистываю, напеваю, изображая «мастерового под хмельком». Надо мною лениво плывут черные клочья облаков, между ними золотым мячом катится луна,
тени кроют землю, лужи блестят серебром и сталью. За спиною сердито гудит город.
Белый господский дом и церковь, расположенные на горе, вдруг ярко засияли посреди темных, покрытых еще густою
тенью дерев и избушек;
в свою очередь сверкнуло за ними дальнее озеро; с каждою минутой выскакивали из мрака новые предметы: то ветряная мельница с быстро вращающимися
крыльями, то клочок озими, который как бы мгновенно загорался; правда, слева все еще клубились сизые хребты туч и местами косая полоса ливня сливала сумрачное небо с отдаленным горизонтом; но вот и там мало-помалу начало светлеть…
Потрясает он меня речью своей, поднимает на ноги и как бы оружие
в руки даёт, трепещет вокруг меня лёгкая
тень, задевая
крыльями лицо моё, — страшно мне, кружится земля подо мной, и думаю я...
Идут по небу облака,
кроют нас своими
тенями,
в серых волнах плавает и прячется светлая луна. Шуршат деревья, тихо плещет вода, лес и земля ещё дышат теплом, а воздух прозрачен по-осеннему. За деревней, у мельниц, девки песню запели — их крикливые, сухие голоса издали кажутся мягкими и сочными, как свирель.
Но вот лежавшая
в тени у ног Памфалона длинномордая серая собака чутьем почуяла близость стороннего человека, подняла свою голову и, заворчав, встала на ноги, а с этим ее движением на ее медном ошейнике зазвонили звонцы, и от них сейчас же проснулась и вынула из-под
крыла голову разноперая птица. Она встрепенулась и не то свистнула, не то как-то резко проскрипела клювом. Памфалон разогнулся, отнял на минуту губы от паяла и крикнул...
Но когда свет
в плошке, ослабевая, трепетал, как
крылья приколотой бабочки, тогда все фигуры погружались
в какую-то смешанную, уродливую группу, которая представляла скачущую сатурналию [Сатурналии — ежегодные праздники
в Древнем Риме
в честь бога Сатурна.] и над нею господствующую широкую
тень исполина-капитана.
Но у нее волосы самого"воронова
крыла", как до сих пор еще называют
в провинции и у нее на Волге. И теперешняя прическа покрывает ее голову как шапкой. Глаза темные-темные, и ресницы бросают
тень — так они длинны. Рот немного крупен, но из-за свежих губ выглядывают чудесные зубы.
По временам, впрочем, на него находило сомнение, если не
в правильности, то
в практической целесообразности его взглядов на жизнь, сомнение, которое, подобно
крылу летучей мыши, затмевающему свет лампы, набрасывало
тень на светлый горизонт его мечты.
Весь он, от края до края, куда только хватало зрение, был густо запружен всякого рода телегами, кибитками, фургонами, арбами, колымагами, около которых толпились темные и белые лошади, рогатые волы, суетились люди, сновали во все стороны черные, длиннополые послушники; по возам, по головам людей и лошадей двигались
тени и полосы света, бросаемые из окон, — и все это
в густых сумерках принимало самые причудливые, капризные формы: то поднятые оглобли вытягивались до неба, то на морде лошади показывались огненные глаза, то у послушника вырастали черные
крылья…
Летним вечером, когда гладью станут воды озера, ни ветер рябью не
кроет их, ни рыба, играючи, не пускает широких кругов, — сокровенный град кажет
тень свою:
в водном лоне виднеются церкви божьи златоглавыя, терема княженецкие, хоромы боярския…