Неточные совпадения
На этот раз ему удалось добраться почти к руке девушки, державшей угол страницы; здесь он застрял на слове «смотри», с сомнением остановился, ожидая нового шквала, и действительно едва избег неприятности, так как Ассоль уже воскликнула: «Опять жучишка… дурак!..» — и хотела решительно сдуть гостя в траву, но вдруг случайный переход взгляда от одной
крыши к другой открыл ей на
синей морской щели уличного пространства белый корабль с алыми парусами.
В городе, подъезжая к дому Безбедова, он увидал среди улицы забавную группу: полицейский, с разносной книгой под мышкой, старуха в клетчатой юбке и с палкой в руках, бородатый монах с кружкой на груди, трое оборванных мальчишек и педагог в белом кителе — молча смотрели на
крышу флигеля; там, у трубы, возвышался, качаясь, Безбедов в
синей блузе, без пояса, в полосатых брюках, — босые ступни его ног по-обезьяньи цепко приклеились к тесу
крыши.
Крыша мастерской уже провалилась; торчали в небо тонкие жерди стропил, курясь дымом, сверкая золотом углей; внутри постройки с воем и треском взрывались зеленые,
синие, красные вихри, пламя снопами выкидывалось на двор, на людей, толпившихся пред огромным костром, кидая в него снег лопатами. В огне яростно кипели котлы, густым облаком поднимался пар и дым, странные запахи носились по двору, выжимая слезы из глаз; я выбрался из-под крыльца и попал под ноги бабушке.
Я влезал на
крышу сарая и через двор наблюдал за ним в открытое окно, видел
синий огонь спиртовой лампы на столе, темную фигуру; видел, как он пишет что-то в растрепанной тетради, очки его блестят холодно и синевато, как льдины, — колдовская работа этого человека часами держала меня на
крыше, мучительно разжигая любопытство.
С одного угла крошечного дворика на
крышу прыгнул зайцем
синий огонек и, захлопав длинным языком, сразу охватил постройку.
В сумерках я вернулся к себе, домой. На западе небо каждую секунду стискивалось бледно-синей судорогой — и оттуда глухой, закутанный гул.
Крыши усыпаны черными потухшими головешками: птицы.
Старая часовня сильно пострадала от времени. Сначала у нее провалилась
крыша, продавив потолок подземелья. Потом вокруг часовни стали образовываться обвалы, и она стала еще мрачнее; еще громче завывают в ней филины, а огни на могилах темными осенними ночами вспыхивают
синим зловещим светом.
Ромашов выгреб из камышей. Солнце село за дальними городскими
крышами, и они черно и четко выделялись в красной полосе зари. Кое-где яркими отраженными огнями играли оконные стекла. Вода в сторону зари была розовая, гладкая и веселая, но позади лодки она уже сгустилась,
посинела и наморщилась.
Слушая, он смотрел через
крышу пристани на спокойную гладь тихой реки; у того её берега, чётко отражаясь в сонной воде, стояли хороводы елей и берёз, далее они сходились в плотный
синий лес, и, глядя на их отражения в реке, казалось, что все деревья выходят со дна её и незаметно, медленно подвигаются на край земли.
Залаяла собака. Между поредевшими стволами мелькают мазаные стены.
Синяя струйка дыма вьется под нависшею зеленью; покосившаяся изба с лохматою
крышей приютилась под стеной красных стволов; она как будто врастает в землю, между тем как стройные и гордые сосны высоко покачивают над ней своими головами. Посредине поляны, плотно примкнувшись друг к другу, стоит кучка молодых дубов.
Два окна второй комнаты выходили на улицу, из них было видно равнину бугроватых
крыш и розовое небо. В углу перед иконами дрожал огонёк в
синей стеклянной лампаде, в другом стояла кровать, покрытая красным одеялом. На стенах висели яркие портреты царя и генералов. В комнате было тесно, но чисто и пахло, как в церкви.
Был солнечный, прозрачный и холодный день; выпавший за ночь снег нежно лежал на улицах, на
крышах и на плешивых бурых горах, а вода в заливе
синела, как аметист, и небо было голубое, праздничное, улыбающееся. Молодые рыбаки в лодках были одеты только для приличия в одно исподнее белье, иные же были голы до пояса. Все они дрожали от холода, ежились, потирали озябшие руки и груди. Стройно и необычно сладостно неслось пение хора по неподвижной глади воды.
Из окна чердака видна часть села, овраг против нашей избы, в нем —
крыши бань, среди кустов. За оврагом — сады и черные поля; мягкими увалами они уходили к
синему гребню леса, на горизонте. Верхом на коньке
крыши бани сидел
синий мужик, держа в руке топор, а другую руку прислонил ко лбу, глядя на Волгу, вниз. Скрипела телега, надсадно мычала корова, шумели ручьи. Из ворот избы вышла старуха, вся в черном, и, оборотясь к воротам, сказала крепко...
Размахнул лес зелёные крылья и показывает обитель на груди своей. На пышной зелени ярко вытканы зубчатые белые стены,
синие главы старой церкви, золотой купол нового храма, полосы красных
крыш; лучисто и призывно горят кресты, а над ними — голубой колокол небес, звонит радостным гомоном весны, и солнце ликует победы свои.
Две звезды большие сторожами в небесах идут. Над горой в
синем небе чётко видно зубчатую стену леса, а на горе весь лес изрублен, изрезан, земля изранена чёрными ямами. Внизу — завод жадно оскалил красные зубы: гудит, дымит, по-над
крышами его мечется огонь, рвётся кверху, не может оторваться, растекается дымом. Пахнет гарью, душно мне.
Поддавшись какому-то грустному обаянию, я стоял на
крыше, задумчиво следя за слабыми переливами сполоха. Ночь развернулась во всей своей холодной и унылой красе. На небе мигали звезды, внизу снега уходили вдаль ровною пеленой, чернела гребнем тайга,
синели дальние горы. И от всей этой молчаливой, объятой холодом картины веяло в душу снисходительною грустью, — казалось, какая-то печальная нота трепещет в воздухе: «Далеко, далеко!»
В одном месте мы увидали на той стороне угловатые
крыши станка, и над снегами вилась
синяя струйка дыма.
У околицы, оглянувшись назад, я увидел только белые
крыши резиденции, резко выступавшие на фоне густого и холодного сибирского морока, состоявшего из
синего тумана и едва угадываемых очертаний горных громад.
На мысу рос тальник, стояла маленькая грязная водокачка, с тонкой высокой трубой на
крыше, а за мысом, уютно прикрытая зеленью, встала полосатая купальня,
синяя и белая. Берег укреплён фашинником, по склону его поло́го вырезана дорожка, он весь густо усажен молодым березняком, а с верха, через зелёную гриву, смотрит вниз, на реку и в луга, небольшой дом, приземистый, опоясанный стеклянной террасой, точно подавленный антресолями, неуклюжей башенкой и красным флюгером над нею.
Дымно, парно и душно в землянке, по
крыше хлещет дождь. Гудит лес, и откуда-то быстро, как бабья речь, ручьём стекает вода. Над углями в очаге дрожит, умирая,
синий огонь. Егор достаёт пальцами уголь, чтобы закурить папиросу, пальцы у него дрожат и лицо дикое.
Солнышко поднялось выше
крыш, народ сновал по улицам, купцы давно отворили лавки, дворяне и чиновники ездили по улицам, барыни ходили по гостиному двору, когда ватага цыган, исправник, кавалерист, красивый молодой человек, Ильин и граф, в
синей медвежьей шубе, вышли на крыльцо гостиницы.
Бледный молодой месяц стоял над местечком, освещая занесенные снегом
крыши и белые, казавшиеся нежно-синими стены.
Зимою, около Крещения, в 1839 году в Петербурге была сильная оттепель. Так размокропогодило, что совсем как будто весне быть: снег таял, с
крыш падали днем капели, а лед на реках
посинел и взялся водой. На Неве перед самым Зимним дворцом стояли глубокие полыньи. Ветер дул теплый, западный, но очень сильный: со взморья нагоняло воду, и стреляли пушки.
Давно стою, волнуясь, на часах,
И смотрит ярко месяц с тверди
синей,
Спит монастырский двор в его лучах,
С церковных
крыш блестит колючий иней.
Удастся ли ей вырваться-то? Ах!
И олуха такого быть рабыней!
На колокольне ровно восемь бьет;
Вот заскрипел слегка снежок… Идет!
По чистому, глубоко
синему небу плыли белые облака. Над сжатыми полями большими стаями носились грачи и особенно громко, не по-летнему, кричали. Пролетка взъехала на гору. Вдали, на конце равнины, среди густого сада серел неуклюжий фасад изворовского дома с зеленовато-рыжею, заржавевшею
крышею. С странным чувством, как на что-то новое, Токарев смотрел на него.
Помню: сидим мы все в тесной избе; папиросы мои давно вышли, курим мы махорку из трубок, волнами ходит
синий, едкий дым, керосинка на столе коптит и чадит. Мы еще и еще выпиваем и поем песни. По соломенной
крыше шуршит дождь, за лесом вспыхивают
синие молнии, в оконце тянет влажностью. На печи сидит лесникова старуха и усталыми глазами смотрит Мимо нас.