Неточные совпадения
Попробуем признать рабочую
силу не идеальною рабочею
силой, а русским мужиком с его
инстинктами и будем устраивать сообразно с этим хозяйство.
Связь между всеми
силами природы и так чувствуется
инстинктом…
Он скорее допускал тут одну только тупую тягость
инстинкта, которую не ему было порвать и через которую он опять-таки был не в
силах перешагнуть (за слабостию и ничтожностию).
— Это, очевидно, местный покровитель искусств и наук. Там какой-то рыжий человек читал нечто вроде лекции «Об
инстинктах познания», кажется? Нет, «О третьем
инстинкте», но это именно
инстинкт познания. Я — невежда в философии, но — мне понравилось: он доказывал, что познание такая же
сила, как любовь и голод. Я никогда не слышала этого… в такой форме.
— Окруженная стихией зоологических
инстинктов народа, интеллигенция должна вырабатывать не политические теории, которые никогда и ничего не изменяли и не могут изменить, а психическую
силу, которая могла бы регулировать сопротивление вполне естественного анархизма народных масс дисциплине государства.
— А наш общий знакомый Поярков находит, что богатенькие юноши марксуют по
силе интуитивной классовой предусмотрительности, чувствуя, что как ни вертись, а социальная катастрофа — неизбежна. Однако
инстинкт самосохранения понуждает вертеться.
Постепенно начиналась скептическая критика «значения личности в процессе творчества истории», — критика, которая через десятки лет уступила место неумеренному восторгу пред новым героем, «белокурой бестией» Фридриха Ницше. Люди быстро умнели и, соглашаясь с Спенсером, что «из свинцовых
инстинктов не выработаешь золотого поведения», сосредоточивали
силы и таланты свои на «самопознании», на вопросах индивидуального бытия. Быстро подвигались к приятию лозунга «наше время — не время широких задач».
— Загадочных людей — нет, — их выдумывают писатели для того, чтоб позабавить вас. «Любовь и голод правят миром», и мы все выполняем повеления этих двух основных
сил. Искусство пытается прикрасить зоологические требования
инстинкта пола, наука помогает удовлетворять запросы желудка, вот и — все.
Он это видел, гордился своим успехом в ее любви, и тут же падал, сознаваясь, что, как он ни бился развивать Веру, давать ей свой свет, но кто-то другой, ее вера, по ее словам, да какой-то поп из молодых, да Райский с своей поэзией, да бабушка с моралью, а еще более — свои глаза, свой слух, тонкое чутье и женские
инстинкты, потом воля — поддерживали ее
силу и давали ей оружие против его правды, и окрашивали старую, обыкновенную жизнь и правду в такие здоровые цвета, перед которыми казалась и бледна, и пуста, и фальшива, и холодна — та правда и жизнь, какую он добывал себе из новых, казалось бы — свежих источников.
Из
инстинкта самосохранения русский народ привык подчиняться внешней
силе, чтобы она не раздавила его, но внутренно он считает состояние
силы не высшим, а низшим состоянием.
Практически он был выражением того
инстинкта силы, который чувствуют все могучие народы, когда чужие их задевают; потом это было торжественное чувство победы, гордое сознание данного отпора.
Русские крестьяне неохотно сажали картофель, как некогда крестьяне всей Европы, как будто
инстинкт говорил народу, что это дрянная пища, не дающая ни
сил, ни здоровья. Впрочем, у порядочных помещиков и во многих казенных деревнях «земляные яблоки» саживались гораздо прежде картофельного террора. Но русскому правительству то-то и противно, что делается само собою. Все надобно, чтоб делалось из-под палки, по флигельману, по темпам.
Этот бунтарь, отрешенный, еретик из
инстинкта и гордости таков, что он добивается власти, будучи не в
силах переносить над собой опеку.
Я не был человеком с пониженным жизненным
инстинктом, у меня был сильный жизненный
инстинкт, была напряженность жизненной
силы, иногда переливающей через край.
Издали ее совсем трудно было отличить от беспорядочно нагроможденных камней, но
инстинкт подсказал набобу, что этот неясный силуэт принадлежал не камню, а живому существу, которое тянуло его к себе с неудержимой
силой.
Дурные
инстинкты взяли такую
силу, что диффаматор почти фаталистически глубже и глубже погрязает в пучине.
Ибо тупец, в деле защиты
инстинктов, обладает громадной
силой инициативы и никогда ни перед чем не отступает.
Взойдемте же в этот неизбежный, необходимый дворец войны, и мы будем иметь случай наблюдать, каким образом самый упорный из наших
инстинктов, не теряя ничего из своей
силы, преобразовывается, подчиняясь различным требованиям исторических моментов».
Повторяю: я убежден, что честные люди не только пребудут честными, но и победят, и что на стороне человеконенавистничества останутся лишь люди, вконец раздавленные личными интересами. Я, впрочем, отнюдь не отрицаю ни
силы, ни законности личных интересов, но встречаются между ними столь низменные и даже столь подлые, что трудно найти почву, на которой можно было бы примириться с ними. Вот эти-то подлые
инстинкты и обладают человеконенавистниками.
Угадывая
инстинктом природу молодой страсти своего возлюбленного, Ольга Федотовна не решилась ни на какие прямые с ним откровенности. Она правильно сообразила, что этим она его не возьмет, и обратилась к хитрости, к
силе своих чар и своего кокетства.
Понятно, что при такой степени возбуждения художественных
инстинктов всякое вмешательство
сил природы, мало-мальски не соответствующее заранее облюбованным результатам, кажется посягательством и служит поводом для мучений и проклятий.
— На Украине народ, пожалуй, более поэт в религии, — рассказывает Ромась, — а здесь, под верою в бога, я вижу только грубейшие
инстинкты страха и жадности. Такой, знаете, искренней любви к богу, восхищения красотою и
силой его — у здешних нет. Это, может быть, хорошо: легче освободятся от религии, она же — вреднейший предрассудок, скажу вам!
Жгучая мысль об еде не дает покоя безазбучным; она день и ночь грызет их существование. Как добыть еду? — в этом весь вопрос. К счастию, есть штука, называемая безазбучным просвещением, которая ничего не требует, кроме цепких рук и хорошо развитых
инстинктов плотоядности, — вот в эту-то штуку они и вгрызаются всею
силою своих здоровых зубов…
Нам важно уж и то, что под грудою [всякой дряни,] нанесенной с разных сторон на наше простонародье, мы в нем еще находим довольно жизненной
силы, чтобы хранить и заставлять пробиваться наружу добрые человеческие
инстинкты и здравые требования мысли.
Да и всегда бедность назойлива; спать, что ли, мешают их стоны голодные?» И переполненное горечью сердце внушает ему такие мысли, вызывает наружу такие
инстинкты, которых он сам испугался и отрекся бы в обыкновенном положении, но которые теперь, сами собою, неодолимо являются во всей своей
силе.
Вот этакие-то мысли, западая в человека и развиваясь в нем с чрезвычайною быстротою и
силою, при помощи его природных
инстинктов, — и губят всеобщую тишину и спокойствие в том идеальном общественном механизме, который так отрадно рисовался нам выше.
Черпая
силу во всеобщности, она становилась более могущественной, чем машины, орудия и порох; она лишала человека воли и ослепляла самый
инстинкт самосохранения; она расчищала вокруг него свободное пространство для удара, как в лесу очищают пространство вокруг дерева, которое должно срубить.
Одна из таких
сил —
инстинкт.
Тем не менее эта осенняя красота эллинской трагедии слишком громко говорит о студеных ночах души, об увядающих
силах жизни, о замирающем жизненном
инстинкте.
Только в детях силен еще этот
инстинкт жизни, эта «свежая, молодая
сила жизни, какою везде кругом дышит природа».
Жизнью переполнена душа, жизнью пронизан весь мир вокруг — и непонятен странный вопрос: «для чего жизнь?» Только ужасающее разложение в человеке
инстинкта жизни делает возможным этот вопрос — бессмысленный и смешной при наличности
инстинкта жизни, не разрешимый при его отсутствии никакими
силами разума.
И Ницше крепко держится за эти редкие минуты, старается отрешиться от себя и заглушить мрачные похоронные песни, которые поет его увечная душа. Ей нельзя верить, нельзя позволить ей обмануть себя и его. «Я сделал свою волю к здоровью, свою волю к жизни своей философией, — рассказывает он. — Годы полного падения моей жизненной
силы и были теми, когда я перестал быть пессимистом:
инстинкт самосохранения воспретил мне философию нищеты и уныния».
Только по большому недоразумению можно относить Толстого к приверженцам этого «прекрасного зверя». Зверь одинок. Он полон
силы жизни, но познавательною интуицией своего
инстинкта соприкасается с миром только для ближайших, практических своих целей. Высшее, до чего он способен подняться, это — сознание единства со своими детенышами или, — у роевых и стадных животных, — до сознания единства со своей общиной. Живой мир в целом для животного чужд и нем, он для него — только среда, добыча или опасность.
Цельный, самим собою сильный
инстинкт жизни говорить так не может. Ему нет нужды «надувать себя», он верит в свои
силы, не рассчитывает их на определенный срок. Прежде же и главнее всего — для него вполне несомненна святая законность своего существования. Жизненный же
инстинкт, который сам стыдится себя, который сам спешит признать себя «подлым» и «неприличным», — это не жизненный
инстинкт, а только жалкий его обрывок. Он не способен осиять душу жизнью, — способен только ярко осветить ее умирание.
Это судорожное цепляние за жизнь жизненно-бессильных душ очень легко смешать со здоровою
силою несокрушимого жизненного
инстинкта. В такую ошибку впадет Алеша Карамазов в беседе своей с братом Иваном.
Воинская этика вырабатывала всегда
силу характера, противилась изнеженности и размягчению мужского типа, она сумела
инстинктам жестокости придать характер благородства.
И когда душа поворачивается к природе и людям с тираническими
инстинктами, когда она хочет лишь властвовать, а не жертвенно помогать и творчески преображать, она подчиняется одному из самых темных
инстинктов подсознательного и неизбежно подрывает свои творческие
силы, ибо творчество предполагает жертву и отдачу.
Инстинкт в нравственной жизни человека играет двоякую роль: он унаследован от древней природы, от человека архаического, в нем говорит древний ужас и страх, рабство и суеверие, жестокость и звериность, и в нем же есть напоминание о рае, о древней свободе, о древней
силе человека, о древней связи его с космосом, о первобытной стихии жизни.
Так, в русской революции, в которой действуют страстные
силы подсознательных массовых
инстинктов, идейно господствует рационалистическая марксистская идеология, требующая абсолютного порядка и регуляции жизни.
— A la bonne heure! [В добрый час! (фр.).] Эти женщины в своем роде артисты. Мне нечего распространяться, я вижу, что вы лучше меня вашим
инстинктом поняли, в чем их
сила.
И жизнь с телеграфами, телефонами, электричеством, бомбами и аэропланами, и с ненавистью всех против всех, руководимая не каким-либо соединяющим людей духовным началом, а, напротив, разъединяющими всех животными
инстинктами, пользующимися для своего удовлетворения умственными
силами, становится всё безумнее и безумнее, всё бедственнее и бедственнее.
Делатели «революции» обнаружили шпионские
инстинкты, свойственные дряхлеющей и разлагающейся
силе.
Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в
силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в
силе встречался ему, и в ту же минуту
инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по
инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.