Неточные совпадения
Деревни наши бедные,
А в них крестьяне хворые
Да
женщины печальницы,
Кормилицы, поилицы,
Рабыни, богомолицы
И труженицы вечные,
Господь прибавь им
сил!
Он не верит и в мою любовь к сыну или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но он знает, что я не брошу сына, не могу бросить сына, что без сына не может быть для меня жизни даже с тем, кого я люблю, но что, бросив сына и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая
женщина, — это он знает и знает, что я не в
силах буду сделать этого».
— Простить я не могу, и не хочу, и считаю несправедливым. Я для этой
женщины сделал всё, и она затоптала всё в грязь, которая ей свойственна. Я не злой человек, я никогда никого не ненавидел, но ее я ненавижу всеми
силами души и не могу даже простить ее, потому что слишком ненавижу за всё то зло, которое она сделала мне! — проговорил он со слезами злобы в голосе.
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я чувствовал себя совсем молодым человеком. Увижу
женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка —
сила, бодрость. Приехал в Россию, — надо было к жене да еще в деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат, перестал одеваться к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал старик. Только душу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.
Она чувствовала, что то положение в свете, которым она пользовалась и которое утром казалось ей столь ничтожным, что это положение дорого ей, что она не будет в
силах променять его на позорное положение
женщины, бросившей мужа и сына и соединившейся с любовником; что, сколько бы она ни старалась, она не будет сильнее самой себя.
Она вверилась мне снова с прежней беспечностью, — я ее не обману: она единственная
женщина в мире, которую я не в
силах был бы обмануть.
— Нет, я не в
силах ничем возблагодарить тебя, великодушный рыцарь, — сказала она, и весь колебался серебряный звук ее голоса. — Один Бог может возблагодарить тебя; не мне, слабой
женщине…
Вы не так понимаете; я даже думал, что если уж принято, что
женщина равна мужчине во всем, даже в
силе (что уже утверждают), то, стало быть, и тут должно быть равенство.
Аркадий оглянулся и увидал
женщину высокого роста, в черном платье, остановившуюся в дверях залы. Она поразила его достоинством своей осанки. Обнаженные ее руки красиво лежали вдоль стройного стана; красиво падали с блестящих волос на покатые плечи легкие ветки фуксий; спокойно и умно, именно спокойно, а не задумчиво, глядели светлые глаза из-под немного нависшего белого лба, и губы улыбались едва заметною улыбкою. Какою-то ласковой и мягкой
силой веяло от ее лица.
— Я хочу понять: что же такое современная
женщина,
женщина Ибсена, которая уходит от любви, от семьи? Чувствует ли она необходимость и
силу снова завоевать себе былое значение матери человечества, возбудителя культуры? Новой культуры?
— «Тлением истлеет земля и расхищением расхищена будет земля», — с большой
силой и все более мстительно читала
женщина.
Было совершенно ясно, что эти изумительно нарядные
женщины, величественно плывущие в экипажах, глубоко чувствуют
силу своего обаяния и что сотни мужчин, любуясь их красотой, сотни
женщин, завидуя их богатству, еще более, если только это возможно, углубляют сознание
силы и власти красавиц, победоносно и бесстыдно показывающих себя.
«Родится человек, долго чему-то учится, испытывает множество различных неприятностей, решает социальные вопросы, потому что действительность враждебна ему, тратит
силы на поиски душевной близости с
женщиной, — наиболее бесплодная трата
сил. В сорок лет человек становится одиноким…»
Но это его настроение держалось недолго. Елена оказалась
женщиной во всех отношениях более интересной, чем он предполагал. Искусная в технике любви, она легко возбуждала его чувственность, заставляя его переживать сладчайшие судороги не испытанной им
силы, а он был в том возрасте, когда мужчина уже нуждается в подстрекательстве со стороны партнерши и благодарен
женщине за ее инициативу.
— Вы, Анфимьевна, — замечательная
женщина! Вы, в сущности, великий человек! Жизнь держится кроткой и неистощимой
силою таких людей, как вы! Да, это — так…
— Моя мысль проста: все имена злому даны
силою ненависти Адама к Еве, а источник ненависти — сознание, что подчиниться
женщине — неизбежно.
Именно оттуда учение: мужчина — день, небо,
сила, благо;
женщина — ночь, земля, слабость, зло.
Разгорался спор, как и ожидал Самгин. Экипажей и красивых
женщин становилось как будто все больше. Обогнала пара крупных, рыжих лошадей, в коляске сидели, смеясь, две
женщины, против них тучный, лысый человек с седыми усами; приподняв над головою цилиндр, он говорил что-то, обращаясь к толпе, надувал красные щеки, смешно двигал усами, ему аплодировали. Подул ветер и, смешав говор, смех, аплодисменты, фырканье лошадей, придал шуму хоровую
силу.
Никонова наклонила голову, а он принял это как знак согласия с ним. Самгин надеялся сказать ей нечто такое, что поразило бы ее своей
силой, оригинальностью, вызвало бы в
женщине восторг пред ним. Это, конечно, было необходимо, но не удавалось. Однако он был уверен, что удастся, она уже нередко смотрела на него с удивлением, а он чувствовал ее все более необходимой.
Эти два часа и следующие три-четыре дня, много неделя, сделали на нее глубокое действие, двинули ее далеко вперед. Только
женщины способны к такой быстроте расцветания
сил, развития всех сторон души.
Она видит его
силы, способности, знает, сколько он может, и покорно ждет его владычества. Чудная Ольга! Невозмутимая, неробкая, простая, но решительная
женщина, естественная, как сама жизнь!
Положим, Ольга не дюжинная девушка, у которой сердце можно пощекотать усами, тронуть слух звуком сабли; но ведь тогда надо другое…
силу ума, например, чтобы
женщина смирялась и склоняла голову перед этим умом, чтоб и свет кланялся ему…
Сначала ему снилась в этом образе будущность
женщины вообще; когда же он увидел потом, в выросшей и созревшей Ольге, не только роскошь расцветшей красоты, но и
силу, готовую на жизнь и жаждущую разумения и борьбы с жизнью, все задатки его мечты, в нем возник давнишний, почти забытый им образ любви, и стала сниться в этом образе Ольга, и далеко впереди казалось ему, что в симпатии их возможна истина — без шутовского наряда и без злоупотреблений.
Даже если муж и превышает толпу умом — этой обаятельной
силой в мужчине, такие
женщины гордятся этим преимуществом мужа, как каким-нибудь дорогим ожерельем, и то в таком только случае, если ум этот остается слеп на их жалкие, женские проделки. А если он осмелится прозирать в мелочную комедию их лукавого, ничтожного, иногда порочного существования, им делается тяжело и тесно от этого ума.
У него не было идолов, зато он сохранил
силу души, крепость тела, зато он был целомудренно-горд; от него веяло какою-то свежестью и
силой, перед которой невольно смущались и незастенчивые
женщины.
А она, совершив подвиг, устояв там, где падают ничком мелкие натуры, вынесши и свое и чужое бремя с разумом и величием, тут же, на его глазах, мало-помалу опять обращалась в простую
женщину, уходила в мелочи жизни, как будто пряча свои
силы и величие опять — до случая, даже не подозревая, как она вдруг выросла, стала героиней и какой подвиг совершила.
«Да умна ли она? Ведь у нас часто за ум, особенно у
женщин, считают одну только, донельзя изощренную низшую его степень — хитрость, и
женщины даже кичатся, что владеют этим тонким орудием, этим умом кошки, лисы, даже некоторых насекомых! Это пассивный ум, способность таиться, избегать опасности, прятаться от
силы, от угнетения».
Женщины того мира казались ему особой породой. Как пар и машины заменили живую
силу рук, так там целая механика жизни и страстей заменила природную жизнь и страсти. Этот мир — без привязанностей, без детей, без колыбелей, без братьев и сестер, без мужей и без жен, а только с мужчинами и
женщинами.
Она была счастлива — и вот причина ее экстаза, замеченного Татьяной Марковной и Райским. Она чувствовала, что
сила ее действует пока еще только на внешнюю его жизнь, и надеялась, что, путем неусыпного труда, жертв, она мало-помалу совершит чудо — и наградой ее будет счастье
женщины — быть любимой человеком, которого угадало ее сердце.
Такую великую
силу — стоять под ударом грома, когда все падает вокруг, — бессознательно, вдруг, как клад найдет, почует в себе русская
женщина из народа, когда пламень пожара пожрет ее хижину, добро и детей.
Вдохновляясь вашей лучшей красотой, вашей неодолимой
силой — женской любовью, — я слабой рукой писал
женщину, с надеждой, что вы узнаете в ней хоть бледное отражение — не одних ваших взглядов, улыбок, красоты форм, грации, но и вашей души, ума, сердца — всей прелести ваших лучших
сил!
— Ну, я боролся что было
сил во мне, — ты сама видела, — хватался за всякое средство, чтоб переработать эту любовь в дружбу, но лишь пуще уверовал в невозможность дружбы к молодой, прекрасной
женщине — и теперь только вижу два выхода из этого положения…
«Из логики и честности, — говорило ему отрезвившееся от пьяного самолюбия сознание, — ты сделал две ширмы, чтоб укрываться за них с своей „новой
силой“, оставив бессильную
женщину разделываться за свое и за твое увлечение, обещав ей только одно: „Уйти, не унося с собой никаких „долгов“, „правил“ и „обязанностей“… оставляя ее: нести их одну…“
«Откуда
женщины берут
силы?» — думал он, следя за ней, как она извинялась перед гостями, с обыкновенной улыбкой выслушала все выражения участия, сожаления, смотрела подарки Марфеньки.
«А почему ж нет? — ревниво думал опять, —
женщины любят эти рослые фигуры, эти открытые лица, большие здоровые руки — всю эту рабочую
силу мышц… Но ужели Вера!..»
А
женщины, не узнавая своих природных и законных
сил, вторгаются в область мужской
силы — и от этого взаимного захвата — вся неурядица».
— Нет, я бабушку люблю, как мать, — сказал Райский, — от многого в жизни я отделался, а она все для меня авторитет. Умна, честна, справедлива, своеобычна: у ней какая-то
сила есть. Она недюжинная
женщина. Мне кое-что мелькнуло в ней…
«Этот умок помогает с успехом пробавляться в обиходной жизни, делать мелкие делишки, прятать грешки и т. д. Но когда
женщинам возвратят их права — эта тонкость, полезная в мелочах и почти всегда вредная в крупных, важных делах, уступит место прямой человеческой
силе — уму».
Она чувствовала условную ложь этой формы и отделалась от нее, добиваясь правды. В ней много именно того, чего он напрасно искал в Наташе, в Беловодовой: спирта, задатков самобытности, своеобразия ума, характера — всех тех
сил, из которых должна сложиться самостоятельная, настоящая
женщина и дать направление своей и чужой жизни, многим жизням, осветить и согреть целый круг, куда поставит ее судьба.
И только верующая душа несет горе так, как несла его эта
женщина — и одни
женщины так выносят его!» «В женской половине человеческого рода, — думалось ему, — заключены великие
силы, ворочающие миром.
— Дайте мне
силу не ходить туда! — почти крикнула она… — Вот вы то же самое теперь испытываете, что я: да? Ну, попробуйте завтра усидеть в комнате, когда я буду гулять в саду одна… Да нет, вы усидите! Вы сочинили себе страсть, вы только умеете красноречиво говорить о ней, завлекать, играть с
женщиной! Лиса, лиса! вот я вас за это, постойте, еще не то будет! — с принужденным смехом и будто шутя, но горячо говорила она, впуская опять ему в плечо свои тонкие пальцы.
Над этой же
женщиной швейцар, с которым говорил Нехлюдов, кричал изо всех
сил лысому с блестящими глазами арестанту на той стороне.
Затихшее было жестокое чувство оскорбленной гордости поднялось в нем с новой
силой, как только она упомянула о больнице. «Он, человек света, за которого за счастье сочла бы выдти всякая девушка высшего круга, предложил себя мужем этой
женщине, и она не могла подождать и завела шашни с фельдшером», думал он, с ненавистью глядя на нее.
Потерявшаяся в этом вихре одинокая
женщина могла только всеми
силами ненавидеть Сашку, которого считала источником всяких бед и злоключений.
Одним словом, этакая бальзаковская
женщина большую
силу забрала над разными сиятельными старцами.
— Надя, мать — старинного покроя
женщина, и над ней смеяться грешно. Я тебя ни в чем не стесняю и выдавать
силой замуж не буду, только мать все-таки дело говорит: прежде отцы да матери устраивали детей, а нынче нужно самим о своей голове заботиться. Я только могу тебе советовать как твой друг. Где у нас женихи-то в Узле? Два инженера повертятся да какой-нибудь иркутский купец, а Привалов совсем другое дело…
Но я поклоняюсь
женщине не за одну красоту, нет, этого еще мало, а главным образом за то, что
женщина — великая
сила!..
Русский народ не чувствует себя мужем, он все невестится, чувствует себя
женщиной перед колоссом государственности, его покоряет «
сила», он ощущает себя розановским «я на тротуаре» в момент прохождения конницы.
Из всех восточных народов на материке Азии корейцы первые додумались до использования живой
силы воды. У китайцев таких машин нет. Иногда толчеи устраиваются дома или в самой фанзе. В последнем случае вместо ковша коромысло кончается плоской лопатой, а машина приводится в движение давлением ноги. Эту работу обыкновенно исполняют
женщины.
Китайцы приходят в Уссурийский край одинокими и отбирают от инородцев
женщин силой.