Неточные совпадения
Городничий. Батюшки, не милы мне теперь ваши зайцы:
у меня инкогнито проклятое
сидит в голове. Так и ждешь, что вот отворится
дверь и — шасть…
Константин Левин заглянул в
дверь и увидел, что говорит с огромной шапкой волос молодой человек в поддевке, а молодая рябоватая женщина, в шерстяном платье без рукавчиков и воротничков,
сидит на диване. Брата не видно было.
У Константина больно сжалось сердце при мысли о том, в среде каких чужих людей живет его брат. Никто не услыхал его, и Константин, снимая калоши, прислушивался к тому, что говорил господин в поддевке. Он говорил о каком-то предприятии.
На другой день, дамы еще не вставали, как охотничьи экипажи, катки и тележка стояли
у подъезда, и Ласка, еще с утра понявшая, что едут на охоту, навизжавшись и напрыгавшись досыта,
сидела на катках подле кучера, взволнованно и неодобрительно за промедление глядя на
дверь, из которой все еще не выходили охотники.
Туровцын
сидел с кружкой питья на высоком диване в бильярдной, и Степан Аркадьич с Вронским о чем-то разговаривали
у двери в дальнем углу комнаты.
— Отчего же вы обиделись? ведь там были и другие дамы, были даже такие, которые первые захватили стул
у дверей, чтобы
сидеть к нему поближе.
«Увидеть барский дом нельзя ли?» —
Спросила Таня. Поскорей
К Анисье дети побежали
У ней ключи взять от сеней;
Анисья тотчас к ней явилась,
И
дверь пред ними отворилась,
И Таня входит в дом пустой,
Где жил недавно наш герой.
Она глядит: забытый в зале
Кий на бильярде отдыхал,
На смятом канапе лежал
Манежный хлыстик. Таня дале;
Старушка ей: «А вот камин;
Здесь барин
сиживал один.
Направо от
двери были два окна, завешенные платками;
у одного из них
сидела Наталья Савишна, с очками на носу, и вязала чулок.
Хотя час был ранний, в общем зале трактирчика расположились три человека.
У окна
сидел угольщик, обладатель пьяных усов, уже замеченных нами; между буфетом и внутренней
дверью зала, за яичницей и пивом помещались два рыбака. Меннерс, длинный молодой парень, с веснушчатым, скучным лицом и тем особенным выражением хитрой бойкости в подслеповатых глазах, какое присуще торгашам вообще, перетирал за стойкой посуду. На грязном полу лежал солнечный переплет окна.
— Сюрпризик-с, вот тут, за
дверью у меня
сидит, хе-хе-хе! (Он указал пальцем на запертую
дверь в перегородке, которая вела в казенную квартиру его.) — Я и на замок припер, чтобы не убежал.
Сидят они
у батюшки теперь,
Вот кабы вы порхнули в
дверьС лицом веселым, беззаботно:
Когда нам скажут, что хотим, —
Куда как верится охотно!
И Александр Андреич, — с ним
О прежних днях, о тех проказах
Поразвернитесь-ка в рассказах:
Улыбочка и пара слов,
И кто влюблен — на всё готов.
Арина Власьевна
сидела на низенькой скамеечке возле
двери и только по временам уходила молиться; несколько дней тому назад туалетное зеркальце выскользнуло
у ней из рук и разбилось, а это она всегда считала худым предзнаменованием; сама Анфисушка ничего не умела сказать ей.
«Уж не несчастье ли какое
у нас дома?» — подумал Аркадий и, торопливо взбежав по лестнице, разом отворил
дверь. Вид Базарова тотчас его успокоил, хотя более опытный глаз, вероятно, открыл бы в энергической по-прежнему, но осунувшейся фигуре нежданного гостя признаки внутреннего волнения. С пыльною шинелью на плечах, с картузом на голове,
сидел он на оконнице; он не поднялся и тогда, когда Аркадий бросился с шумными восклицаниями к нему на шею.
Он вытянул шею к
двери в зал, откуда глухо доносился хриплый голос и кашель. Самгин сообразил, что происходит нечто интересное, да уже и неловко было уйти. В зале рычал и кашлял Дьякон;
сидя у стола, он сложил руки свои на груди ковшичками, точно умерший, бас его потерял звучность, хрипел, прерывался глухо бухающим кашлем; Дьякон тяжело плутал в словах, не договаривая, проглатывая, выкрикивая их натужно.
За церковью, в углу небольшой площади, над крыльцом одноэтажного дома, изогнулась желто-зеленая вывеска: «Ресторан Пекин». Он зашел в маленькую, теплую комнату, сел
у двери, в угол, под огромным старым фикусом; зеркало показывало ему семерых людей, — они
сидели за двумя столами
у буфета, и до него донеслись слова...
Он ощущал позыв к женщине все более определенно, и это вовлекло его в приключение, которое он назвал смешным. Поздно вечером он забрел в какие-то узкие, кривые улицы, тесно застроенные высокими домами. Линия окон была взломана, казалось, что этот дом уходит в землю от тесноты, а соседний выжимается вверх. В сумраке, наполненном тяжелыми запахами, на панелях,
у дверей сидели и стояли очень демократические люди, гудел негромкий говорок, сдержанный смех, воющее позевывание. Чувствовалось настроение усталости.
Недалеко от
двери, направо
у стены,
сидел Владимир Лютов с Алиной, Лютов взорвался со стула и, протягивая руку, закричал...
Клим заглянул в
дверь: пред квадратной пастью печки, полной алых углей, в низеньком, любимом кресле матери, развалился Варавка, обняв мать за талию, а она
сидела на коленях
у него, покачиваясь взад и вперед, точно маленькая. В бородатом лице Варавки, освещенном отблеском углей, было что-то страшное, маленькие глазки его тоже сверкали, точно угли, а с головы матери на спину ее красиво стекали золотыми ручьями лунные волосы.
— Вчера хромой приглашал Лютова на мельницу, — сказал Клим девушке, — она уже
сидела у стола, торопливо отхлебывая кофе, обжигаясь и шипя, а Макаров, поставив недопитый стакан, подошел к
двери на террасу и, стоя там, тихонько засвистал.
В августе, хмурым вечером, возвратясь с дачи, Клим застал
у себя Макарова; он
сидел среди комнаты на стуле, согнувшись, опираясь локтями о колени, запустив пальцы в растрепанные волосы;
у ног его лежала измятая, выгоревшая на солнце фуражка. Клим отворил
дверь тихо, Макаров не пошевелился.
Сидели они
у двери в комнату, где гудела и барабанила музыкальная машина.
Это было недели за две до того, как он, гонимый скукой, пришел к Варваре и удивленно остановился в
дверях столовой, —
у стола пред самоваром
сидела с книгой в руках Сомова, толстенькая и серая, точно самка снегиря.
На него смотрели человек пятнадцать, рассеянных по комнате, Самгину казалось, что все смотрят так же, как он: брезгливо, со страхом, ожидая необыкновенного.
У двери сидела прислуга: кухарка, горничная, молодой дворник Аким; кухарка беззвучно плакала, отирая глаза концом головного платка. Самгин сел рядом с человеком, согнувшимся на стуле, опираясь локтями о колена, охватив голову ладонями.
Когда он вошел в магазин Марины, красивенький Миша, низко поклонясь, указал ему молча на
дверь в комнату. Марина
сидела на диване, за самоваром, в руках
у нее — серебряное распятие, она ковыряла его головной шпилькой и терла куском замши. Налила чаю, не спросив — хочет ли он, затем осведомилась...
Он понимал, что обыск не касается его, чувствовал себя спокойно, полусонно.
У двери в прихожую
сидел полицейский чиновник, поставив шашку между ног и сложив на эфесе очень красные кисти рук,
дверь закупоривали двое неподвижных понятых. В комнатах, позванивая шпорами, рылись жандармы, передвигая мебель, снимая рамки со стен; во всем этом для Самгина не было ничего нового.
Самгин отметил, что только он
сидит за столом одиноко, все остальные по двое, по трое, и все говорят негромко, вполголоса, наклоняясь друг к другу через столы.
У двери в биллиардную, где уже щелкали шары, за круглым столом завтракают пятеро военных, они, не стесняясь, смеются, смех вызывает дородный, чернобородый интендант в шелковой шапочке на голове, он рассказывает что-то, густой его бас звучит однотонно, выделяется только часто повторяемое...
Но — передумал и, через несколько дней, одетый алхимиком, стоял в знакомой прихожей Лютова
у столика, за которым
сидела, отбирая билеты, монахиня, лицо ее было прикрыто полумаской, но по неохотной улыбке тонких губ Самгин тотчас же узнал, кто это.
У дверей в зал раскачивался Лютов в парчовом кафтане, в мурмолке и сафьяновых сапогах; держа в руке, точно зонтик, кривую саблю, он покрякивал, покашливал и, отвешивая гостям поклоны приказчика, говорил однообразно и озабоченно...
— Я Варваре Кирилловне служу, и от нее распоряжений не имею для вас… — Она ходила за Самгиным, останавливаясь в
дверях каждой комнаты и, очевидно, опасаясь, как бы он не взял и не спрятал в карман какую-либо вещь, и возбуждая
у хозяина желание стукнуть ее чем-нибудь по голове. Это продолжалось минут двадцать, все время натягивая нервы Самгина. Он курил, ходил,
сидел и чувствовал, что поведение его укрепляет подозрения этой двуногой щуки.
— Пусти, дурак, — тоже негромко пробормотала Дуняша, толкнула его плечом. — Ничего не понимают, — прибавила она, протаскивая Самгина в
дверь. В комнате
у окна стоял человек в белом с сигарой в зубах, другой, в черном, с галунами,
сидел верхом на стуле, он строго спросил...
Огня в комнате не было, сумрак искажал фигуру Лютова, лишив ее ясных очертаний, а Лидия, в белом,
сидела у окна, и на кисее занавески видно было только ее курчавую, черную голову. Клим остановился в
дверях за спиною Лютова и слушал...
Это было так называемое «заведение»,
у дверей которого всегда стояло двое-трое пустых дрожек, а извозчики
сидели в нижнем этаже, с блюдечками в руках. Верхний этаж назначался для «господ» Выборгской стороны.
Обязанность ее, когда Татьяна Марковна
сидела в своей комнате, стоять, плотно прижавшись в уголке
у двери, и вязать чулок, держа клубок под мышкой, но стоять смирно, не шевелясь, чуть дыша и по возможности не спуская с барыни глаз, чтоб тотчас броситься, если барыня укажет ей пальцем, подать платок, затворить или отворить
дверь, или велит позвать кого-нибудь.
Она взяла меня за сюртук, провела в темную комнату, смежную с той, где они
сидели, подвела чуть слышно по мягкому ковру к
дверям, поставила
у самых спущенных портьер и, подняв крошечный уголок портьеры, показала мне их обоих.
Мы дошли до китайского квартала, который начинается тотчас после европейского. Он состоит из огромного ряда лавок с жильем вверху, как и в Сингапуре. Лавки небольшие, с материями, посудой, чаем, фруктами. Тут же помещаются ремесленники, портные, сапожники, кузнецы и прочие.
У дверей сверху до полу висят вывески: узенькие, в четверть аршина, лоскутки бумаги с китайскими буквами. Продавцы, все решительно голые,
сидят на прилавках, сложа ноги под себя.
Вот я на другой вечер
сижу у себя дома, как вдруг отворяется моя
дверь и входит ко мне этот самый господин.
Сама она
сидела тогда в креслах
у дверей.
— «А спроси, — отвечаю ей, — всех господ офицеров, нечистый ли во мне воздух али другой какой?» И так это
у меня с того самого времени на душе
сидит, что намеднись
сижу я вот здесь, как теперь, и вижу, тот самый генерал вошел, что на Святую сюда приезжал: «Что, — говорю ему, — ваше превосходительство, можно ли благородной даме воздух свободный впускать?» — «Да, отвечает, надо бы
у вас форточку али
дверь отворить, по тому самому, что
у вас воздух несвежий».
Сидел я тогда дома, были сумерки, и только что хотел выходить, оделся, причесался, платок надушил, фуражку взял, как вдруг отворяется
дверь и — предо мною,
у меня на квартире, Катерина Ивановна.
Митя
сидел на стульчике
у входной
двери и в нервном нетерпении ждал своей участи.
Отец Ферапонт
сидел в этот раз
у дверей келейки, на низенькой скамеечке.
Приехал я к нему летом, часов в семь вечера.
У него только что отошла всенощная, и священник, молодой человек, по-видимому весьма робкий и недавно вышедший из семинарии,
сидел в гостиной возле
двери, на самом краюшке стула. Мардарий Аполлоныч, по обыкновению, чрезвычайно ласково меня принял: он непритворно радовался каждому гостю, да и человек он был вообще предобрый. Священник встал и взялся за шляпу.
Прочие дворяне
сидели на диванах, кучками жались к
дверям и подле окон; один, уже, немолодой, но женоподобный по наружности помещик, стоял в уголку, вздрагивал, краснел и с замешательством вертел
у себя на желудке печаткою своих часов, хотя никто не обращал на него внимания; иные господа, в круглых фраках и клетчатых панталонах работы московского портного, вечного цехового мастера Фирса Клюхина, рассуждали необыкновенно развязно и бойко, свободно поворачивая своими жирными и голыми затылками; молодой человек, лет двадцати, подслеповатый и белокурый, с ног до головы одетый в черную одежду, видимо робел, но язвительно улыбался…
Когда
у него нет посещения, он обыкновенно
сидит, как мешок, на земле перед
дверью своей избы, подвернув под себя свои тонкие ножки, и перекидывается ласковыми словцами со всеми прохожими.
Царь Берендей
сидит на золотом стуле, расписывает красками один из столбов,
у ног царя
сидят на полу два скомороха; несколько поодаль — слепые гусляры с гуслями, на переходах и
у дверей стоят царские отроки.
В передней
сидели седые лакеи, важно и тихо занимаясь разными мелкими работами, а иногда читая вполслуха молитвенник или псалтырь, которого листы были темнее переплета.
У дверей стояли мальчики, но и они были скорее похожи на старых карликов, нежели на детей, никогда не смеялись и не подымали голоса.
Грянула музыка horse guards'oa, [конногвардейцев (англ.).] я постоял, постоял и вышел сначала в залу, а потом вместе с потоком кринолинных волн достиг до каскады и с нею очутился
у дверей комнаты, где обыкновенно
сидели Саффи и Мордини.
Сидит он, скорчившись, на верстаке, а в голове
у него словно молоты стучат. Опохмелиться бы надобно, да не на что. Вспоминает Сережка, что давеча
у хозяина в комнате (через сени) на киоте он медную гривну видел, встает с верстака и, благо хозяина дома нет, исчезает из мастерской. Но главный подмастерье пристально следит за ним, и в то мгновенье, как он притворяет
дверь в хозяйскую комнату, вцепляется ему в волоса.
Агаша продолжала
сидеть на низенькой скамеечке
у дверей матушкиной комнаты и тоже дремала.
Именно под этим впечатлением Галактион подъезжал к своему Городищу. Начинало уже темниться, а в его комнате светился огонь.
У крыльца стоял чей-то дорожный экипаж. Галактион быстро взбежал по лестнице на крылечко, прошел темные сени, отворил
дверь и остановился на пороге, — в его комнате
сидели Михей Зотыч и Харитина за самоваром.
Проходя мимо
двери в столовую, Кочетов увидел Галактиона, который
сидел у стола, схватившись за голову.