Неточные совпадения
Самгин молча отстранил его. На подоконнике
сидел, покуривая, большой
человек в полумаске, с широкой, фальшивой бородой; на нем костюм средневекового цехового мастера, кожаный передник; это делало его очень заметным
среди пестрых фигур. Когда кончили танцевать и китаец бережно усадил Варвару на стул,
человек этот нагнулся к ней и, придерживая бороду, сказал...
Стоя
среди комнаты, он курил, смотрел под ноги себе, в розоватое пятно света, и вдруг вспомнил восточную притчу о
человеке, который,
сидя под солнцем на скрещении двух дорог, горько плакал, а когда прохожий спросил: о чем он льет слезы? — ответил: «От меня скрылась моя тень, а только она знала, куда мне идти».
С этого момента Самгину стало казаться, что у всех запасных открытые рты и лица
людей, которые задыхаются. От ветра, пыли, бабьего воя, пьяных песен и непрерывной, бессмысленной ругани кружилась голова. Он вошел на паперть церкви; на ступенях торчали какие-то однообразно-спокойные
люди и
среди них старичок с медалью на шее, тот, который
сидел в купе вместе с Климом.
Сердито, звонким голоском Морозов посоветовал ему сначала привести себя в порядок, постричься, помыться. Через минуту Гапон
сидел на стуле
среди комнаты, а
человек с лицом старика начал стричь его. Но, видимо, ножницы оказались тупыми или
человек этот — неловким парикмахером, — Гапон жалобно вскрикнул...
И вот, безболезненно порвав связь с женщиной, закончив полосу жизни, чувствуя себя свободным, настроенный лирически мягко, он — который раз? —
сидит в вагоне второго класса
среди давно знакомых, обыкновенных
людей, но сегодня в них чувствуется что-то новое и они возбуждают не совсем обыкновенные мысли.
Когда Самгин протер запотевшие очки, он увидел в классной,
среди беспорядочно сдвинутых парт, множество
людей, они
сидели и стояли на партах, на полу,
сидели на подоконниках, несколько десятков голосов кричало одновременно, и все голоса покрывала истерическая речь лысоватого
человека с лицом обезьяны.
Войдя в кабинет, Нехлюдов очутился перед среднего роста коренастым, коротко остриженным
человеком в сюртуке, который
сидел в кресле у большого письменного стола и весело смотрел перед собой. Особенно заметное своим красным румянцем
среди белых усов и бороды добродушное лицо сложилось в ласковую улыбку при виде Нехлюдова.
И много таких мстителей было
среди богатого московского купечества, чему доказательством служило существование долгового отделения, в котором
сидело почти постоянно около тридцати
человек.
«Вот, — подумала юна, — где-то в одиночестве, на пустынном мысе,
среди ночи и бури,
сидит человек и следит внимательно за этими вспышками огня, и, может быть, вот сейчас, когда я думаю о нем, может быть, и он мечтает о сердце, которое в это мгновение за много верст на невидимом пароходе думает о нем с благодарностью».
Но для того, чтобы убедиться в этом, мне пришлось пережить много тяжелых лет, многое сломать в душе своей, выбросить из памяти. А в то время, когда я впервые встретил учителей жизни
среди скучной и бессовестной действительности, — они показались мне
людьми великой духовной силы, лучшими
людьми земли. Почти каждый из них судился,
сидел в тюрьме, был высылаем из разных городов, странствовал по этапам с арестантами; все они жили осторожно, все прятались.
Старику стало тяжело
среди этих
людей, они слишком внимательно смотрели за кусками хлеба, которые он совал кривою, темной лапой в свой беззубый рот; вскоре он понял, что лишний
среди них; потемнела у него душа, сердце сжалось печалью, еще глубже легли морщины на коже, высушенной солнцем, и заныли кости незнакомою болью; целые дни, с утра до вечера, он
сидел на камнях у двери хижины, старыми глазами глядя на светлое море, где растаяла его жизнь, на это синее, в блеске солнца, море, прекрасное, как сон.
А. А. Блока до этого я видел только раз в «Славянском базаре», в компании с молодыми
людьми. Они проходили мимо нас к выходу, и
среди них я невольно залюбовался Блоком. Сюртук ловко
сидел на его фигуре, и его свежее лицо показалось мне знакомым: где это я его видел? Лицо, глаза и рамка курчавых волос, будто с портрета Байрона, пластические движения стройного тела — все вместе напоминало мне кого-то близкого.
Купцы один за другим подвигались к Фоме, и на лицах их он видел гнев, любопытство, злорадное чувство удовольствия, боязнь… Кто-то из тех скромных
людей,
среди которых он
сидел, шептал Фоме...
Он был владельцем канатного завода, имел в городе у пристаней лавочку. В этой лавочке, до потолка заваленной канатом, веревкой, пенькой и паклей, у него была маленькая каморка со стеклянной скрипучей дверью. В каморке стоял большой, старый, уродливый стол, перед ним — глубокое кресло, и в нем Маякин
сидел целыми днями, попивая чай, читая «Московские ведомости».
Среди купечества он пользовался уважением, славой «мозгового»
человека и очень любил ставить на вид древность своей породы, говоря сиплым голосом...
У Ежова на диване
сидел лохматый
человек в блузе, в серых штанах. Лицо у него было темное, точно копченое, глаза неподвижные и сердитые, над толстыми губами торчали щетинистые солдатские усы.
Сидел он на диване с ногами, обняв их большущими ручищами и положив на колени подбородок. Ежов уселся боком в кресле, перекинув ноги через его ручку.
Среди книг и бумаг на столе стояла бутылка водки, в комнате пахло соленой рыбой.
Обыкновенно он
сидел среди комнаты за столом, положив на него руки, разбрасывал по столу свои длинные пальцы и всё время тихонько двигал ими, щупая карандаши, перья, бумагу; на пальцах у него разноцветно сверкали какие-то камни, из-под чёрной бороды выглядывала жёлтая большая медаль; он медленно ворочал короткой шеей, и бездонные, синие стёкла очков поочерёдно присасывались к лицам
людей, смирно и молча сидевших у стен.
Тяжело было
сидеть среди этих
людей и боязливо думалось...
Хозяин с семьёй и немногими гостями
сидел за столом
среди старых ткачей, солоно шутил с дерзкими на язык шпульницами, много пил, искусно подзадоривал
людей к веселью и, распахивая рукою поседевшую бороду, кричал возбуждённо...
Молодожёны, истомлённые бессонными ночами и усталостью, безвольно, напоказ
людям плавали по улицам
среди пёстрой, шумной, подпившей толпы, пили, ели, конфузились, выслушивая бесстыдные шуточки, усиленно старались не смотреть друг на друга и, расхаживая под руку,
сидя всегда рядом, молчали, как чужие. Это очень нравилось Матрёне Барской, она хвастливо спрашивала Илью и Ульяну...
Самое жуткое, что осталось в памяти ослепляющим пятном, это — женщина, Паула Менотти. Он видел её в большой, пустой комнате с голыми стенами; треть комнаты занимал стол, нагруженный бутылками, разноцветным стеклом рюмок и бокалов, вазами цветов и фрукт, серебряными ведёрками с икрой и шампанским.
Человек десять рыжих, лысых, седоватых
людей нетерпеливо
сидели за столом;
среди нескольких пустых стульев один был украшен цветами.
Мы
сидели среди могил, в тени густых кустов.
Человек говорил сухо, деловито и весь, насквозь, не понравился мне. Строго расспросив меня, что я читал, он предложил мне заниматься в кружке, организованном им, я согласился, и мы расстались, — он ушел первый, осторожно оглядывая пустынное поле.
— У вас нет водки? — громко спросил я. Она не ответила, раскладывая по столу карты.
Человек, которого я привел,
сидел на стуле, низко наклонив голову, свесив вдоль туловища красные руки. Я положил его на диван и стал раздевать, ничего не понимая, живя как во сне. Стена предо мною над диваном была сплошь покрыта фотографиями,
среди них тускло светился золотой венок в белых бантах ленты, на конце ее золотыми буквами было напечатано...
Среди развалу нашего веселья, когда молодые танцуют, а степенные
люди сидят и угощаются жидкостями, вдруг подают письмо моему новому батеньке.
Но в общем говоре, веселом и дружном, эти слова остались незамеченными, как незаметен был
среди людей и сам
человек, сказавший их: уже пьяненький, он
сидел в полудремоте, глаза его погасли, больное, угловатое лицо напоминало увядший лист клена.
На пне
сидел человек, и его фигура одна чернела
среди общей белизны темным пятном…
Всё время суда Авдеев солидно и с достоинством, как это подобает
человеку почтенному и невинно пострадавшему,
сидел среди товарищей по несчастью, слушал и ровно ничего не понимал.
Они сел и в поезд. Дали третий звонок. Поезд свистнул и стал двигаться. Начальник станции, с толстым, бородатым лицом, что-то сердито кричал сторожу и указывал пальцем на конец платформы. Там
сидели и лежали
среди узлов
человек десять мужиков, в лаптях и пыльных зипунах. Сторож, с злым лицом, подбежал к ним, что-то крикнул и вдруг, размахнув ногою, сильно ударил сапогом лежавшего на узле старика. Мужики испуганно вскочили и стали поспешно собирать узлы.
Ляхов
сидел у верстака, лицом к окну, и, наклонившись, резал на подушечке золото.
Среди ходивших
людей,
среди двигавшихся машин и дрожащих передаточных ремней Андрей Иванович видел только наклоненную вихрастую голову Ляхова и его мускулистый затылок над синею блузою. Сжимая в руке палку, он подбежал к Ляхову.
Вечером Катя одиноко
сидела на скамеечке у пляжа и горящими глазами смотрела в вольную даль моря. Крепкий лед, оковывавший ее душу, давал странные, пугавшие ее трещины. Она вспомнила, как ее охватило страстное желание остаться там, где
люди,
среди бодрящей прохлады утра, собирались бороться и умирать. И она спрашивала себя: если бы она верила в их дело, отступилась ли бы она от него из-за тех злодейств, какие сегодня видела?
Не одно это его тешило.
Сидит он
среди помещичьей семьи, с гонором, — он — мужичий подкидыш, разночинец, которого Павла Захаровна наверное зовет „кошатником“ и „хамом“… Нет! от них следует отбирать вотчины
людям, как он, у кого есть любовь к родному краю, к лесным угодьям, к кормилице реке. Не собственной мошной он силен, не ею он величается, а добился всего этого головой и волей, надзором за собственной совестью.
Прохаживаясь по платформе, я заметил, что большинство гулявших пассажиров ходило и стояло только около одного вагона второго класса, и с таким выражением, как будто в этом вагоне
сидел какой-нибудь знаменитый
человек.
Среди любопытных, которых я встретил около этого вагона, между прочим, находился и мой спутник, артиллерийский офицер, малый умный, теплый и симпатичный, как все, с кем мы знакомимся в дороге случайно и не надолго.
И тогда все
люди в вагоне показались Юрасову злыми и чуждыми, и странно стало, что он
сидит во II классе на мягком пружинном диване, и с глухой тоской и злобой вспоминалось, как постоянно и всюду
среди порядочных
людей он встречал эту иногда затаенную, а часто открытую, прямую вражду.
Я же сделал всё, что может сделать слабый
человек, кроме добра ближнему ничего не желающий, и,
сидя теперь
среди домашнего очага своего, благодарю со слезами Того, кто не допустил до кровопролития.
«Я с гостями
сидел на великолепной террасе, перед разбитыми клумбами, с урнами
среди цветочных горок, — вообще
среди той роскошной обстановки, за которую всегда стыдно перед
людьми рабочего народа, когда вступаешь с ними в человеческие сношения».
Вечером привезли с позиции 15 раненых дагестанцев. Это были первые раненые, которых мы принимали. В бурках и алых башлыках, они
сидели и лежали с смотрящими исподлобья, горящими черными глазами. И
среди наполнявших приемную больных солдат, — серых, скучных и унылых, — ярким, тянущим к себе пятном выделялась эта кучка окровавленных
людей, обвеянных воздухом боя и опасности.
В большой столовой, куда вошли офицеры, на одном краю длинного стола
сидело за чаем с десяток мужчин и дам, пожилых и молодых. За их стульями, окутанная легким сигарным дымом, темнела группа мужчин;
среди нее стоял какой-то худощавый молодой
человек с рыжими бачками и, картавя, о чем-то громко говорил по-английски. Из-за группы, сквозь дверь, видна была светлая комната с голубою мебелью.
Кстати могу сообщить из полученного сегодня одним из моих знакомых москвичей письма из Иркутска, что от него до станции «Маньчжурия» начали ходить, ввиду опасности от хунхузов, блиндированные поезда, Статских
людей пускают с трудом. В Иркутске
сидят восемь газетных корреспондентов,
среди которых несколько от московских газет.
Ватага двинулась, Ермак Тимофеевич отъехал в сторону и пропустил мимо себя
людей. Они прошли, они уже были далеко, а конь Ермака все стоял как вкопанный
среди степи. Умное животное чувствовало, что всадник тоже как завороженный
сидит в седле и не намерен покидать своего наблюдательного поста.
Долго неслись они по голубому небу,
среди белых перистых облачков, высматривая, где бы им спуститься. Спустились они прямо на луг, окруженный лесом, непроходимым и дремучим. На лужайке, вокруг костров,
сидели большие, плечистые
люди. Их было несколько тысяч.
Среди них стоял юноша выше, красивее и стройнее других. У всех за спиною были стрелы, лук, топорики и копья. Они говорили своему вождю, стройному юноше, вооруженному лучше и богаче других...
Нестарый мужик с бритым лицом ввел Юрку в избу. Горница была полна народа. Сразу стало Юрке уютно и все близко: в красном углу, вместо икон, висели портреты Маркса, Ленина и Фрунзе. За столом,
среди мужиков и баб,
сидела чернобровая дивчина в кожанке, с двумя толстыми русыми косами, с обликом своего, родного душе
человека.
Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и
среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные
люди, шопотом переговариваясь,
сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает того, чтó делается теперь и имеет еще совершиться в спальне.
Он ясно видел Катю Реймер: как она, чистая и невинная,
сидит среди чистых
людей и улыбается, и читает хорошую книгу, ничего не знает об улице, в грязи и холоде которой стоит погибающий
человек.