Притчи о старце Зосиме

Анна Зубкова, 2012

Это притчи о чудесах больших и малых, сотворяемых Богом через людей, в согласии с Божией Волей живущих, также о том, как научиться жить с любовью в сердце духовном, и о том, как познать тишину сердечную и учиться ощущать Бога.

Притча о жизни души на Ладони у Бога

В монастыре одном жил старец. Звали старца Зосима. И была народная молва о том, что тáк чист сей старец душой, что наделён он от Бога милостью чудеса различные совершать. Говорили, что и чудесные исцеления по слову его происходят, и судьбы людей меняются, и души преображаются! И много народу приходило к старцу с просьбами…

* * *

В небольшой уездный город, где расположен был тот монастырь, по обычной для России разбитой и пыльной дороге вошёл человек.

Он был не молод уже, но и не стар. Телом он был крепок, роста существенно выше среднего. Сила, видно, в теле была недюжинная. А в душе — непокой и надлом были, ощутимые для взгляда внимательного.

При дороге нищий сидел на куче лохмотьев грязных и у входящих просил милостыню.

Человек спросил этого нищего, где бы комнату снять или двор постоялый найти? И рубль ему дал — деньги по тем временам большие.

Нищий, как рубль увидел, — вдруг переменился! Словно что-то в нём на мгновенье проснулось от удивления! И сказал:

— Ты к тётке Аксиньи лучше ступай, у неё — добрее будет! На постоялом дворе — драки там пьяные, шум… А у неё — часто те, кто к старцу Зосиме приезжают, останавливаются. Аксинья — она добрая! Когда не пьян бываю, супу у неё спрошу — так нальёт! Суп — вкусный у неё, хоть и постный всегда…

— Подожди, к какому такому старцу? Я — не к старцу вовсе… Впрочем — всё одно! А как к твоей Аксиньи пройти? Да по батюшке её как величать?

— Аксинья Димитровна. Скажи, что Никодим к ней послал!

На этом мысли нищего переключились на рубль и водку с существенной закуской…

* * *

Путник подошёл к дому Аксиньи. Постучал.

Открыла чуть полноватая средних лет женщина. Лицо её спокойной добротой освещено изнутри было. Смотрела она ласково, будто давнего знакомого, которого ждала, повстречала.

— Нельзя ли у Вас, Аксинья Дмитриевна, комнату снять? Сказали мне, что у Вас комнаты сдаются…

— Отчего же нельзя? Хорошему человеку — всегда рада!

— С чего ж Вы думаете, Аксинья Дмитриевна, что я — человек хороший? Я, может, вовсе наоборот, — с некоторым сарказмом и глубокой горечью произнёс путник.

— Ну коли не очень хороший, то скажи хоть, как звать тебя? — не испугавшись, мягко перевела разговор на шутливый тон хозяйка.

— Зови Николаем.

Путник по имени Николай осмотрел уютную чистую и просто обставленную комнату. Он заплатил за жильё за неделю вперёд, дав денег вдвое больше, чем сумма, которую ему назвала хозяйка.

Он хотел уже удалиться в свою комнату, но Аксинья осторожно произнесла:

— Вы к старцу Зосиме в первый же день не ходите! Помыслите в покое, как и что? У реки погуляйте. Чтобы его слова слышать — нужно успокоиться душевно хоть немного.

— Да что это у вас тут за старец такой? Я не к нему вовсе… Я по монастырям не хожу! Не помогает Бог людям! Вон — что вокруг творится!… Да что там!…

В этот момент разговор прервался: в дверь постучали, Аксинья отворила.

* * *

Вошла бледная усталая женщина с ребёнком на руках. Ребёнок был уже не мал и, видимо, тяжело болен. Это был худенький мальчик лет примерно пяти или шести. Ребёнок был в сознании, но как бы не полностью, словно способность жить в этом теле уже наполовину покинула его.

Женщина держала его на руках из последних сил.

— Вы что ж стоите?! — обратилась к Николаю за помощью Аксинья. — Подержите дитя!

Когда Николай брал мальчика на руки, тот слабо застонал и чуть приоткрыл глаза. Николай очень осторожно и бережно отнёс мальчика в комнату — рядом с той, в которой он расположился.

… Засыпая, Николай слышал сквозь сон мягкий грудной голос Аксиньи и сдавленные рыдания женщины.

— Поможет старец Зосима! — успокаивала Аксинья. — Ты не сомневайся! Утром и пойдёте! Не беда, что нет денег! Не берёт он деньги вовсе! Кто хочет, тот потом на больницу или на монастырь жертвует. И у меня — тáк поживёте. Тут у меня — постоялец щедрый! Так — всё одно к одному славно и сложится!

* * *

Наутро Николай проснулся от приглушённых голосов и сборов за стеной.

«Да… Присоветовал Никодим мне “тихое местечко”!» — подумал он.

Но раздражения почему-то не было. А было тепло на сердце, как в далёком детстве, когда сквозь сон слышал мамин голос…

За окном ещё не рассвело.

Аксинья постучала:

— Вы уж простите, Николай, не спросила вчера, как Вас по отчеству. Ребёнок хворый, не может сам идти, а гостья наша совсем из сил выбилась! Вы бы их проводили до старца?

Николай согласился, не колеблясь. Сейчас это отвлечение от угнетавших его мыслей казалось ему неожиданным и радостным. А старец Зосима со вчерашнего дня всё более и более привлекал его любопытство.

Помогать же людям Николай всегда стремился. В этом — он смысл всей жизни своей видел. И в этом же — и величайшее разочарование в достижении целей намеченных по преобразованию жизни людской получил…

* * *

На улице было прохладно.

Николай нёс ребёнка на руках. Женщина, запыхавшись от скорого шага, рассказывала как случилось, что её сынок Илюшенька повредил ножку.

— Может, мы бы в больницу лучше пошли? — спросил Николай. — Врач бы посмотрел да вылечил! Здесь, говорят, больница есть хорошая.

— Да были мы у лекарей разных… Денег сколько ушло — а не помогли… Говорят, ампутация нужна, да и то поздно может быть уже… А старец — он чудеса от Бога творит! Он — непременно вылечит!

Потом женщина начала подробно рассказывать об их жизни и бедах…

Николай бережно нёс ребёнка и почти не слушал… Он держал хрупкое тельце, в котором едва теплилась жизнь, и думал: «Вот — ребёнок, который, скорее всего, вот-вот умрёт… Или останется калекой на всю жизнь… Так что смерть ему, может быть, и лучше даже… Отчего так? За что? Почему ничего не изменить в этой страшной и бессмысленной жизни человеческой?!… Вот я сам — взрослый и сильный человек, который не видит ни малейшего смысла в продолжении этого существования, — буду жить…, а этот мальчик — умрёт… Если бы можно было: вот так просто взять и отдать свою жизнь, свою силу ему — чтобы он жил и был здоров?… Но это — невозможно… Ну и где же ты, “Всесильный Бог”? Почему такое допускаешь?!…»

Они подошли к монастырю.

Монахи не хотели их пускать:

— Завтра приходите! Тогда старец просящих выслушивать будет. Сегодня — никак нельзя!

Но Николай уверенно прошёл мимо, словно это не его пытались остановить. Он твёрдо решил, что сегодня же, после «аудиенции у святого старца», он уговорит мать — и отнесёт ребёнка в больницу. Может быть, ещё не поздно будет…

* * *

Николай быстро прошёл сквозь монастырский сад к келье старца. Дорожка к келье была явно отличима. Она была утоптана множеством приходящих к старцу просителей и выделялась среди всех других мощёных камнем монастырских проходов.

Николай с ребёнком на руках решительно вошёл в келью. Мать мальчика — за ним.

Старец Зосима был совсем не старым и дряхлым, каким воображал его себе Николай.

Это был стройный и наполненный неким особенным покоем человек. Только его волосы и борода, обрамлявшие лицо, были абсолютно белыми. А глаза…

Николай всего лишь на мгновенье встретился с ним взглядом — и понял, что таких глаз он никогда прежде не видел… Они излучали тёплый, ровный и спокойный Свет и какие-то особенные уверенность и силу, покой и ласку.

Мать мальчика, опустившись на колени, начала свой рассказ о несчастье с сыночком. Она причитала и просила исцелить мальчика…

Старец прервал её:

— Александрой тебя зовут? Ступай в часовню и молись, милая!

Та смолкла, удивлённая, и с поклоном покорно вышла.

Николай положил ребёнка на широкую лавку у стены, и, не перекрестившись, а лишь слегка поклонившись, хотел выйти…

— Помоги мне, Николай! — услышал он слова старца. — Ты ведь вправду хочешь, чтобы Илюша поправился?

— Да, — ответил Николай, не успевая удивляться происходящему. Он вспомнил то, о чём думал по дороге, неся мальчика…

— Подойди сюда.

Старец положил руки Николая на тело мальчика: одну — на грудь, другую — на больную ногу. Свои руки он не отвёл…

… А то, что потом было, Николай не мог осмыслить ещё долго…

Он сам и всё вокруг погрузились в Свет. Это был чистый бело-золотистый Свет, подобный утреннему солнечному… Николай видел, как мягко движутся потоки этого Света… Потом он словно отключился, будто бы заснул…

* * *

Когда же Николай очнулся, то сидел он в углу кельи, а старец Зосима беседовал с матерью мальчика. Самого мальчика в келье не было…

— Вдовая, говоришь?… — спрашивал старец.

— Да, вдовая, одна пятый год мыкаюсь… Всю жизнь за тебя теперь молиться буду! И Илюшеньку научу за тебя, спасителя нашего, молиться!…

— Вот удумала!… Не я, Бог исцелил!

— Богу буду молиться!… Бога буду благодарить!

— Это хорошо — благодарить!… Я вот научу тебя, как первую твою благодарность содеять. Вот тебе от меня записочка. Пойдёшь в больницу к доктору Фёдору Пантелеймонычу, скажешь, что я велел тебе месяца три или четыре поработать сиделкой с больными тяжёлыми. Он тебе за то зарплату положит. Будет вам на что с Илюшей домой ехать.

— Спасибо, тебе!…

— Погоди, дослушай, неугомонная! Есть там человек один, Григорием зовут. Операцию ему сложную сделали. Жизнь телу его спасли, но без ноги он теперь. А калекой он быть не хочет. Уже один раз пытался жизни себя лишить… Вот, если сумеешь душу того человека излечить, — то это первая твоя благодарность Богу и будет! А сын твой — тебе поможет. Бывает, что, когда больные деток видят, то надежда на жизнь светлую — к ним возвращается…

Теперь ступайте!…

Илюшенька, иди сюда! — позвал старец Зосима.

… То, что увидел Николай, поразило его превыше всего: в келью из монастырского сада ещё немножко неловко, но… вбежал, а не вошёл исцелённый мальчик, преобразившийся невероятным образом!

Ребёнок не просто мог теперь ходить! Он словно очнулся от смерти — и явилась в нём жизнь подлинная — ясная, солнечная! Такое редко увидишь среди обычных здоровых людей… Словно радостью и светом изнутри светилось всё теперь в Илюше! Словно тот лучистый дивный Свет, который видел Николай во время исцеления, был теперь и в теле мальчика!

— Мама, мама, я здоров совсем! И нога не болит больше! Я даже бегать могу!

Они оба с благодарностью поклонились старцу и пошли…

* * *

А старец Зосима стоял на пороге кельи и смотрел им в след.

Он смотрел в их будущее — с лаской и Силой Божией.… Видел он человека по имени Григорий, молча лежащего на своей постели… с невидящим взором боли и отчаянья… И видел шепчущую ему слова ласковые Александру, мать Илюшину… И видел, как вбежал в палату больничную, ища мать, маленький Илья… И — как вспыхнуло любовью детское сердце, когда мечта его главная былью стала:

— Мамонька, мамонька! Ты папу нашего нашла! — в радости молвил Илюша и со словами такими обнял Григория… И Григорий со слезами на глазах обнял мальчика… И вернулись любовь и надежда в душу — и душу уврачевали…

И видел старец Зосима троих счастливых людей, уходящих из больницы исцелёнными, хоть мужчина и на костылях шёл. И видел тех, кто им вслед из окон смотрели и счастья желали!

— Сбудется, Господи! По Воле Твоей — всё да будет!… Сердца, любовью наполненные, — Волю Твою сотворят!… — шептал старец Зосима.

* * *

Николай и старец остались в келье одни.

— И часто ты чудеса такие творишь? — удивлённый, не осмысливший ещё всё произошедшее, спросил Николай.

— Такое очень редко бывает… Но то — ведь не только я, но и ты, с Божией Волей сливаясь, Илюшу исцеляли! Видно, и для тебя то нужно было, чтобы полнота Силы Божией явлена пред тобой была!

Ступай теперь! Подумай, о чём спросить хочешь, отчего смысла в жизни своей не видишь… О сокровенном самом, чего сделать хочешь, — подумай — и приходи тогда! Завтра приходи, если захочешь, поговорим! Сможешь ты то совершать, что для людей мечтал сделать! Сможешь — но не сам, а с Божией Силой соединяясь!

Ступай теперь, устал я… — тихо произнёс старец Зосима…

* * *

Николай, возвращаясь от старца, думал о произошедшем.

Всё теперь изменилось каким-то невероятным образом… Смерть о которой он думал, как о выходе из тупика, из бессмысленности и безнадёжности в жизни, вдруг отступила и — открывался неведомый прежде простор…

И теперь он должен понять и сформулировать для самого себя: как же жить дальше?…

Неверие в бытие Бога, которое за непростую его, Николая, жизнь утвердилось в нём, столь, казалось бы, просто, разрушил старец…

Но вера не вошла на освободившееся место, ибо искал Николай не веру, а чёткость понимания и полноту знания.

Все вопросы, мучившие его за всё время его духовных исканий, вновь всколыхнулись в нём.

Это были те вопросы, что отверг он, как заведомо не имеющие ответов. Отверг — вместе с верой в бытие Бога.

Он сáм тогда решил искать пути, чтобы помочь людям стать счастливыми… И много начинаний его потерпели полное поражение… И многие друзья его предали… И многие идеи его светлые — были извращены его бывшими товарищами и обращены во зло…

И принесла эта вся его деятельность многим людям добро, но многим — печали и разрушения…

… Мысли Николая вернулись к чуду исцеления и к тому Свету, который он сам видел: «Значит, есть, всё-таки, Сила, Которая может менять судьбы человеческие? Это — и есть Бог?».

Он понял, что завтра вновь должен пойти к старцу.

* * *

Николай шёл к монастырю, а сомнения и мысли всё ещё угнетали его: «На что я надеюсь? Что изменилось вчера, когда увидел я Свет Лучезарный, соединившись с которым старец исцелил мальчика?… Что я — исповедаться хочу, душу излить? Или “веру Христову” обрести что ли хочу? Или вопросы свои задать? Или, может, найти понимание смысла жизни моей? Впрочем,… может быть, и в самом деле, знает этот старец ту Истину, ради которой жить на Земле стόит, и ведает — как?»

Уже подходя к монастырю, Николай услышал разговор матери и дочери, возвращавшихся от старца.

Мать была весьма упитанной, крупного телосложения женщиной, явно не малого достатка.

Она возмущённо кричала:

— И не совестно ему людей исцелениями соблазнять, чудесами приманивать?! Сам ведь — не может ничего! Кругом — один обман!

— Да будет Вам, мама! — пыталась успокоить её дочь. Она придерживала больную, плохо двигающуюся левую руку, здоровой правой рукой, и продолжала:

— Говорила ж я Вам, матушка, что ерунда всё это, сказки для дураков и детей несмышлёных! А Вы мне не верили!

Но мать всё не могла успокоиться, и продолжала, захлёбываясь от возбуждения:

— Надо ж удумать такое! Каждое утро тесто больной-то ручкой вымесить, испечь хлебы и нищим раздать! И так — три года! Святой выискался! Жулик из жуликов! А к нему — вон дураки за советом тащатся!

— Ну, будет Вам, мама, будет!… — урезонивала дочь.

… Николай слышал удаляющиеся голоса…

Потом он долго сидел среди людей, ожидавших беседы со старцем, разглядывал лица выходивших…

… Когда все разошлись, он вошёл в келью.

А старец Зосима будто бы ждал его. Обрадовался так, будто сáмого близкого человека встретил, словно сын к нему пришёл, а не случайный путник, в Бога полжизни не веровавший.

* * *

— Пришёл всё-таки?

— Пришёл…

— А для чего пришёл?

— Сам ещё не знаю, может, просто поговорить нужно… Может, пойму, кáк ты живёшь и зачем… Зачем чудеса творишь?

— Не я чудеса творю: Бог дела вершит! Хотя и человек сам — тоже вершит…

— А девицу с рукой больной — не получилось сегодня исцелить?

— Не получилось, — с лёгкой печалью сказал старец Зосима.

— А если бы послушалась и три года тесто месила — исцелилась бы?

— Смотря, как исполняла бы… Если бы проснулось сердечко духовное, когда деткам голодным хлебы раздавала, если бы о том, как горю людскому помочь, думала, когда тесто месила, а не о том, как больную руку поправить, — то выздоровела бы! Руки, добро дающие и благо делающие, — завсегда здоровыми становятся!

— А я вот — и руками своими, и мыслями своими, и всеми делами своими — всю жизнь пытался добро делать и до того дотрудился, что даже думать стал: не лучше ли жизни себя вовсе лишить, чем понимать бессилие изменить что-либо в ней к лучшему…

Вот мальчик, тобой исцелённый, думаешь, будет счастливым?

Или так же, как все — подрастёт и во грехах и пороках завершит свой земной путь? Для чего же тогда ты исцелил его?

— Для будущего его исцелил, для любви! А то, как и каким он в то будущее войдёт, — то от многого зависит…

Вот ты, маленький когда был, Бога любил сильно… И юношей — тоже сердце чистое имел!

— Да, любил и верил… Верил — да изверился!… Давно это было. Горячо верил и молился горячо… Да только не исполнял Бог просьбы мои…

А потом увидел я беды людские и страдания — и решил, что не мог Бог добрый, всемогущий и милостивый — такой ад для детей Своих на Земле устроить! И решил: то, что в силах моих, — я сам для людей сделаю… Да вот не вышло то, что задумывал…

— Вижу многое — из того, что с тобой было… Ты прежде жил, словно на лодке по реке против течения грёб. Ты всё трудился да ждал, что приплывёшь к океану великому, а приплыл лишь к малому родничку, с которого река начинается… Но трудился ты не зря: возросла твоя сила! И умений прибавилось, познал многое! И можешь ты теперь лодку направить в нужном направлении. И вся мощь реки будет в помощь силе твоей. Хочешь ли того?

— Не знаю пока, чего хочу… Оттого видно и к тебе пришёл… Ты меня от неверия и бессмысленной пустоты в душе исцелить сможешь?

— Так уже исцелил тебя Бог от неверия твоего! Кабы не исцелил — не пришёл бы ты вновь сюда!

А вот тому, как любовь к Господу обрести и тишину сердечную познать, — тому могу научить тебя, если сам захочешь.

— Объясни же мне тогда прежде всего: зачем я вернулся?

— Чтобы научиться дело Божие вместе с Богом осмысленно совершать, а не поступать, как самому на ум взбредёт!

— Ещё скажи мне: сам-то ты — во что веруешь?

— Верую во Единого Бога-Отца Вседержителя, Творца всего — и видимого, и невидимого… И хоть слова тебе обычные молитвенные произношу, но Бога я всей душой, всем сердцем всегда чувствую, ощущаю. И Присутствие Его мне столь же явственно, как твоё здесь… Только не всех могу научить тому же…

— Ты что, видишь Его?

— И вижу и слышу…

— А я вот не вижу, и не верю тебе… почти…

— А ты видишь сейчас дом Аксиньи, в котором комнату снял?

— Не вижу…

— Так стало быть, нет этого дома вовсе?…

— Есть…

— Вот не видишь сейчас, но говоришь: есть…

Вот так же и Бога не видишь, любовь Его не ощущаешь… Хотя Он есть.

Иисус, когда меж людьми жил вроде бы как человек обыкновенный, — Он с Отцом Небесным всегда говорить мог, Силу Великую, от Отца исходящую, всегда мог ощущать. И многое тогда совершил Он, чтобы показать, как жить человек может на Земле. И главное нам заповедовал, чтобы и мы стали такими, как Он: «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный!» А многие ли пытаются?

Пока человек в унынии, неверии, отчаянии и гневе содержит себя-душу — Бог бессилен помочь ему, ибо по незнанию и неверию отвергает человек Любовь Божию Всемогущую, Помощь и Заботу Его Нежную!

Что же может человек в мире сем изменить? С чего мог бы начать?

Прежде всего — себя самого может выправить: душу очистить, сердце духовное любовью наполнить, жить не по хотениям своим, а по Божией Воле. Вот тогда только — сможет такой человек и ближним своим помогать!

Сделать это — каждый человек может, ибо возможность такая ему Богом дана.

И возносится тогда душа, озарённая любовью сердечной, к иной жизни, хотя и тело имеет. Тело остаётся тем же, руки — те же, но душа преображённая — словно в ином мире — райском — теперь обитает! Живёт она — любовью наполненная, с Богом обо всём совет имеющая! Всё вроде бы то же вокруг — а жизнь человека иной становится!

Ты вот теперь все мысли твои горячие, сомнения тяжкие в речах неудержимых, в спорах — мне на исповеди выплеснуть думал? Думал — от этого полегчает?

Но нет покоя у тебя в душе оттого, что тишины сердечной ты не познал!

Ещё скажу: всё, что ты мне исповедовать хотел, ведь уже знал и знает Бог о тебе!

Знает Он — и прошлое твоё, и мысль каждую!

Каждый человек всегда — как на Ладони у Бога! Но только, лишь когда человек об этом узнаёт, — великая польза ему от этого может настать! Ибо, если знает человек, что видны Богу все его мысли, даже самые сокровенные, и что ведомы Богу все дела его и то даже, что к делам тем человека побудило, — тогда внимательнее будет человек жизнь свою строить!…

Говорят, что страх Божий должен быть у человека, чтобы он не грешил. А я вот — так не думаю. Когда из-за страха — человек добро выбирает, а не зло, — то видит Бог, что не любовь в душе той, но страх… И не идёт то душе в зачёт…

Чистота души пред Богом соблюдаться должна не оттого, что наказание может последовать за грешные дела и мысли! Не в тайне ведь от Бога помыслы наши! И не спрятать нам наши дела от Его взгляда всевидящего!

Но, если видит Бог несовершенства мои, — то стыдно мне должно стать за то. А жить в стыде и сраме — душе непотребно…

Если же понял человек, что помыслил дурно, что поступил неверно и ему за то пред Богом совестно, — то другой раз постарается он не грешить!

Важно также — не позволить лжи в себе возникнуть — той лжи внутренней, что самому человеку закрывает глаза на пороки его… Это — та ложь, когда человек, чтобы голос совести тихий не слышен был, начинает сам себе оправдания вымысливать, к примеру — не себя, но других во всём обвинять!

Но если же захочет человек искренне себя — как душу — исправить, то это — праздник у Бога! Бог тому человеку помогать в исправлении души начинает, работу совместную они тогда ведут.

Пока же человеку не ведомо, что Бог его зрит непрерывно, — ему вроде как равны злое и доброе, что ему на выбор предложено… Так и живёт медленно такая душа, будто спит вовсе или слепа да глуха… И не много пользы от жизни такой…

— Скажи, старец, а ты сам — зачем живёшь? Ведь живёшь — будто не видишь зла, лжи, преступлений? Как прощать можешь мерзость, что вокруг творится?

— Не на все твои вопросы я смогу ответ дать… Ты вот упрёки людям, что именуют себя служителями Божиими, мыслишь. Ты о происходящем в религиях различных, сокрушающем все их устои, слова говорить мне хочешь — и это называешь неверием своим. Но ведь так же и Иисус о вере книжников и фарисеев говорил. Не ново то, что ты мыслишь! Не исчезли и по сию пору “книжники и фарисеи”!…

Вот смотри: криво стенка в келье сей сложена, даже трещина по стене пошла. Может — каменщик неумелый был. Может — время неумолимо разрушает возводимые людьми строения материальные… Сколько церквей для верований разных возведено было людьми — не счесть! Многие разрушены давно, других черёд впереди…

Нерушим же только тот храм, что в сердце своём духовном человек воздвиг! Здесь — тот престол Господа, пред которым полагает человек жертвы свои настоящие: пороки, от которых отрёкся, — чтобы не грешить больше! И пороки те — гордыня, зависть, гнев, осуждение, лень, злоба, раздражение, уныние, страх, любовь к себе и невнимание ко другим… И другое многое дурное…

Сердце духовное есть тот алтарь, на котором возжигается светильник любви неугасимой!

И ведь только очищенная от скверны душа — для Бога трудиться может! И это есть первый дар Господу от человека прекрасный!

И тогда — правила жизни, людскими законами устроенные, — заменятся законам Божиими, которые именно любовью сердечной прочувствовать и понять человек должен.

А Любовь Божия — границ не знает! И нет той силы, что препятствовать могла бы Воле Божией совершиться!

Возможно такое предстояние пред Богом, когда раскрывает всю душу человек — и сердце его отверсто для Любви Божией! Вот только познав это — видит человек воочию и убеждается, что всегда он был и есть пред Очами Бога Любящими!

Тогда лишь — окончательно смиряется гордыня человеческая!

Пока — в уме твоём бурлят мысли бушующие о справедливом и несправедливом… Но лишь тогда только в сердце твоём духовном покой и любовь смогут настать, когда ты раскроешь его, очищенное, для Христа, — и войдёт Христос в сердце твоё!

… Да, может человек заменить в себе осуждающий ум — всепрощающей Любовью Божественной!

Было и со мной когда-то похожее, на то, что с тобой теперь творится.

Искал и я справедливость между людьми. От людей ждал, что уразумеют они слово Божие, как только услышат его! И — что делами они явят всё, что поняли… И, если не так, как мечталось мне, поступали люди, — то охватывало меня иногда отчаяние. Не понимал я, как поступать надо было мне, когда даже среди пастырей фарисейство видел, когда ничто не мог переменить в душах человечьих… И молился я страстно и горячо, и просил Бога о помощи и вразумлении — как жить.

И вот тогда увидел я Иисуса впервые. И услышал от Него всего два слова: СМИРЕНИЕ и БЛАГОДАРНОСТЬ!

Понял я тогда Господа Иисуса — и смирил гордыню свою… И научился принимать всё, приходящее в жизнь мою, — со смирением и благодарностью. И очень многое тогда переменилось. Ибо великая любовь возрастает в душе, когда понимает человек, что значит истинное смирение, — и исполняет сие. Тогда благодарность наполняет сердце духовное: благодарность за всё, что посылает Отец Небесный! И также благодарностью ко всем существам, через которые это приходит от Бога, — наполняется душа! Вот тогда-то мой бунтующий ум навсегда заменила великая тишина духовного сердца!

Так и живу с той поры: то, что пониманию и умению моему посильно, — то совершаю во славу Господа!

А когда готова будет душа — откроет Бог то, что мне теперь не ведомо, научит тому, что не в силах пока совершить…

Живу я теперь среди правил невόлящих — вольный. Стараюсь, по мере сил и разумения, с Волей Божией всегда в согласии, — проявлять Любовь Его Всемогущую…

Это есть то, чему научить тебя смогу, если со мной останешься.

Не за один разговор то происходит, но через жизнь монашескую обретается! Через жизнь — в постоянном предстоянии пред Богом. А то, чему не смогу научить, — тому Господь научит…

Что не во власти моей изменить, что пониманием пока не охватил — про то молчать стану… А когда будут у меня от Бога понимание и знание: что сказать, как поступить — тогда и сила будет дарована для деяний преображающих…

Великое счастье приносит душе — согласие с Волей Божией!

Смирением очищается душа от самости и гордыни. И приходят и понимание, и прощение.

Открывается тогда Источник Любви Бесконечной в сердце обширном духовном!

Кто тот Источник обрёл в глубинах себя-души: в глубине сердца духовного, с Богом соединённого, — тот уже не опечалится от внешнего! Велико счастье его — ибо на земле отверзлись для него Небеса! И Бог — с ним и в нём!

Конец ознакомительного фрагмента.