Неточные совпадения
Как буря, влетает
в крохотную
редакцию Гиляй —
В.А. Гиляровский, — схватывает стул, на котором
сидит сотрудник, поднимает его выше головы и относит
в другой угол.
«Оршава. 29 июня.
В Белграде полное осадное положение. Установлен военно-полевой суд. Судьи назначаются Миланом Обреновичем. Лучшие, выдающиеся люди Сербии, закованные
в кандалы,
сидят в подземных темницах.
Редакция радикальной газеты „Одъек“, находящейся
в оппозиции к Милану, закрыта. Все сотрудники и наборщики арестованы. Остальные газеты поют Милану хвалебные гимны. Если не последует постороннее вмешательство, — начнутся казни.
В. Гиляровский».
Субботы
в редакции были сборными днями: получали гонорар, сдавали и обсуждали всей компанией материал на следующий номер, а постоянный художник и карикатурист
редакции Д.Н. Чичагов
сидел обыкновенно молча
в углу и делал зарисовки.
Кормились объявлениями два мелких репортерчика Козин и Ломоносов. Оба были уже весьма пожилые. Козин служил писцом когда-то
в участке и благодаря знакомству с полицией добывал сведения для газеты. Это был маленький, чистенький старичок, живой и быстрый, и всегда с ним неразлучно ходила всюду серенькая собачка-крысоловка, обученная им разным премудростям. И ее и Козина любили все. Придет
в редакцию — и всем весело. Сядет. Молчит. Собачка
сидит, свернувшись клубочком, у его ноги. Кто-нибудь подходит.
—
В субботу, выпустив номер, — рассказал Пятницкий, — я пошел сюда,
в «Палермо» (
редакция была почти рядом, на Петровке).
Сижу за пивом, вдруг вбегает взбешенный Миллер — глаза сверкают, губы дрожат,
в руках газета. Сел со мной, больше никого
в комнате этой не было, положил передо мной газету, левой рукой тычет
в нос, а правой вцепился мне
в плечо и шепчет, точь-в-точь как Отелло Дездемоне: «Платок! Платок...
В «Русских ведомостях» изредка появлялись мои рассказы. Между прочим, «Номер седьмой», рассказ об узнике
в крепости на острове среди озер. Под заглавием я написал: «Посвящаю Г.А. Лопатину», что, конечно, прочли
в редакции, но вычеркнули. Я посвятил его
в память наших юных встреч Герману Лопатину, который тогда
сидел в Шлиссельбурге, и даже моего узника звали
в рассказе Германом. Там была напечатана даже песня «Слушай, Герман, друг прекрасный…»
Как-то,
в четвертом часу утра, заезжаю
в редакцию, вхожу
в кабинет к Ф.К. Иванову и вижу: он
сидит один
в кабинете и хохочет, как сумасшедший.
Нашлись смельчаки, протащившие его сквозь маленькое окно не без порчи костюма. А слон разносил будку и ревел. Ревела и восторженная толпа,
в радости, что разносит слон будку, а полиция ничего сделать не может. По Москве понеслись ужасные слухи. Я
в эти часы мирно
сидел и писал какие-то заметки
в редакции «Русской газеты». Вдруг вбегает издатель-книжник И.М. Желтов и с ужасом на лице заявляет...
Двадцатого февраля 1886 года — юбилей С. А. Юрьева, празднуется
в Колонном зале «Эрмитажа». Глаголями стояли сверкающие серебром и цветами столы
в окружении темной зелени лавров и пальм. Я был командирован
редакцией «Русских ведомостей» дать отчет о юбилее, и когда явился, то уже все
сидели за столом. По правую сторону юбиляра
сидела Г. Н. Федотова, а по левую — М. Н. Ермолова. Обед был сервирован на сто пятьдесят персон. Здесь были все крупные представители ученой, литературной и артистической Москвы…
Тогда
в один прелестный день Кишенский, посетив свои
редакции, где
в одной он гремел против распущенности современных нравов, а
в другой — настрочил сквозной намек о некоей очаровательной княгине
В., возвратился домой и,
сидя за ширмой
в закладной комнате, слышал, как кто-то толкнулся с просьбой ссуды под вексель г. Бодростина.
Но я и на такие курбеты была неспособна:
сидеть с вашими стрижеными, грязношеими барышнями и слушать их бесконечные сказки «про белого бычка», Да склонять от безделья слово «труд», мне наскучило; ходить по вашим газетным
редакциям и не выручать тяжелою работой на башмаки я считала глупым, и
в том не каюсь…
Сижу я сегодня
в редакции и читаю корректуру своей передовой.
В этих ужинах я никогда не участвовал, потому, вероятно, что
в редакции не
сидел даже и
в денные часы, а только наезжал туда, привозя свои фельетоны.
Пишущая братия
сидела по
редакциям. Не устраивалось ни обедов, ни банкетов, ни чтений
в известном духе. Все это было бы гораздо труднее и устраивать. Правительство, как всегда, делало из мухи слона. Неизвестно, по каким донесениям своих агентов оно вообразило себе, что ко дню объявления воли произойдут уличные беспорядки.
Выбрал два самых лучших своих стихотворения и понес
в редакцию «Нивы», на Большой Морской. Вошел. У конторки
сидит господин средних лет. Я покраснел, сердце затрепыхалось; подошел и дрожащею рукою протянул листок.
В ноябре 1856 г. Толстой выходит
в отставку. Ну, теперь жизнь писателя определена. Общепризнанный талант,
редакции наперебой приглашают его
в свои журналы. Человек он обеспеченный, о завтрашнем дне думать не приходится, —
сиди спокойно и твори, тем более, что жизнь дала неисчерпаемый запас наблюдений. Перебесился, как полагается молодому человеку, теперь впереди — спокойная и почетная жизнь писателя. Гладкий, мягкий ход по проложенным рельсам. Конец биографии.