Неточные совпадения
Возвращаясь
в город, мы, между деревень, наткнулись на
казармы и на плац. Большие желтые здания,
в которых поместится до тысячи человек, шли по обеим сторонам дороги. Полковник
сидел в креслах на открытом воздухе, на большой, расчищенной луговине, у гауптвахты; молодые офицеры учили солдат. Ученье делают здесь с десяти часов до двенадцати утра и с пяти до восьми вечера.
Разве я не понимаю, что им, бедненьким, несладко,
в казарме запершись,
сидеть, да ничего не поделаешь.
В большой комнате
казармы было пропасть народа: морские, артиллерийские и пехотные офицеры. Одни спали, другие разговаривали,
сидя на каком-то ящике и лафете крепостной пушки; третьи, составляя самую большую и шумную группу за сводом,
сидели на полу, на двух разостланных бурках, пили портер и играли
в карты.
Дежурный унтер-офицер уже не хотел нас пускать
в казарму, но Зухин как-то уговорил его, и тот же самый солдат, который приходил с запиской, провел нас
в большую, почти темную, слабо освещенную несколькими ночниками комнату,
в которой с обеих сторон на нарах, с бритыми лбами,
сидели и лежали рекруты
в серых шинелях.
Но кроме того, что один буквально
сидел на другом, особенно
в задних рядах, заняты были еще нары, кулисы, и, наконец, нашлись любители, постоянно ходившие за театр,
в другую
казарму, и уже оттуда, из-за задней кулисы, высматривавшие представление.
Понемногу все отваливались и уходили наверх по широкой лестнице
в казарму. Я все еще не мог расстаться с кашей. Со мной рядом
сидел — только ничего не ел — огромный старик, который сразу, как только я вошел, поразил меня своей фигурой. Почти саженного роста, с густыми волосами
в скобку, с длинной бородой, вдоль которой двумя ручьями пробегали во всю ее длину серебряные усы.
Большая
казарма. Кругом столы, обсаженные народом.
В углу, налево, печка с дымящимися котлами. На одном
сидит кашевар и разливает
в чашки щи. Направо, под лестницей, гуськом, один за одним,
в рваных рубахах и опорках на босу ногу вереницей стоят люди, подвигаясь по очереди к приказчику, который черпает из большой деревянной чашки водку и подносит по стакану каждому.
Было еще темно, но кое-где
в домах уже засветились огни и
в конце улицы из-за
казармы стала подниматься бледная луна. Лаптев
сидел у ворот на лавочке и ждал, когда кончится всенощная
в церкви Петра и Павла. Он рассчитывал, что Юлия Сергеевна, возвращаясь от всенощной, будет проходить мимо, и тогда он заговорит с ней и, быть может, проведет с ней весь вечер.
— Говорит, что все они — эти несчастные декабристы, которые были вместе, иначе ее и не звали, как матерью: идем, говорит, бывало, на работу из
казармы — зимою,
в поле темно еще, а она
сидит на снежку с корзиной и лепешки нам раздает — всякому по лепешке. А мы, бывало: мама, мама, мама, наша родная, кричим и лезем хоть на лету ручку ее поцеловать.
— Вот штука-то была, братец мой!
Сижу я сейчас
в казарме и того… задремал, должно быть, немножко… И какой мне это… чудной сон приснился.
Данная Фридрихом Вильгельмовичем — так звали лекаря — микстура подействовала на больную оживляющим образом. Казалось, силы ее окрепли — она даже несколько часов
в сутки
сидела в подушках. Возвращающемуся из
казарм Александру Васильевичу Марья Петровна ежедневно сообщала все более радостные и радостные известия.