Неточные совпадения
— Собирались в доме ювелира Марковича, у его сына, Льва, — сам Маркович — за границей. Гасили огонь и в темноте читали… бесстыдные стихи, при огне их нельзя было бы читать.
Сидели парами
на широкой тахте и
на кушетке, целовались. Потом, когда зажигалась лампа, — оказывалось, что некоторые девицы почти раздеты. Не все — мальчики, Марковичу — лет двадцать, Пермякову — тоже так…
Самгин внимательно наблюдал,
сидя в углу
на кушетке и пережевывая хлеб с ветчиной. Он видел, что Макаров ведет себя, как хозяин в доме, взял с рояля свечу, зажег ее, спросил у Дуняши бумаги и чернил и ушел с нею. Алина, покашливая, глубоко вздыхала, как будто поднимала и не могла поднять какие-то тяжести. Поставив локти
на стол, опираясь скулами
на ладони, она спрашивала Судакова...
Мы дошли до какого-то вала и воротились по тропинке, проложенной по берегу прямо к озерку. Там купались наши, точно в купальне, под сводом зелени.
На берегу мы застали живописную суету: варили кушанье в котлах, в палатке накрывали…
на пол, за неимением стола. Собеседники
сидели и лежали. Я ушел в другую палатку, разбитую для магнитных наблюдений, и лег
на единственную бывшую
на всем острове
кушетку, и отдохнул в тени. Иногда врывался свежий ветер и проникал под тент, принося прохладу.
Вечером Галактион поехал к Стабровскому. Старик действительно был не совсем здоров и лежал у себя в кабинете
на кушетке, закутав ноги пледом. Около него
сидела Устенька и читала вслух какую-то книгу. Стабровский, крепко пожимая Галактиону руку, проговорил всего одно слово.
Возвратясь однажды с ученья, я нахожу
на письменном столе развернутый большой лист бумаги.
На этом листе нарисована пером знакомая мне комната, трюмо, две
кушетки.
На одной из
кушеток сидит развалившись претолстая женщина, почти портрет безобразной тетки нашей Анжелики. У ног ее — стрикс,маленькая несносная собачонка.
Когда мы вошли (было около двух часов утра), то глазам нашим представилась следующая картина: Марья Потапьевна, в прелестнейшем дезабилье из какой-то неслыханно дорогой материи, лежала с ножками
на кушетке и играла кистями своего пеньюара; кругом
на стульях
сидело четверо военных и один штатский.
Она полулежала
на кушетке, завернувшись в шаль (elle est frileuse, comme le sont toutes les blondes [она зябкая, как все блондинки (франц.)]), я
сидел несколько поодаль
на стуле, чутко прислушиваясь к малейшему шороху.
Все это трескучее торжество отзывалось
на половине Раисы Павловны похоронными звуками. Сама она, одетая в белый пеньюар с бесчисленными прошивками, лежала
на кушетке с таким истомленным видом, точно только сейчас перенесла самую жестокую операцию и еще не успела хорошенько проснуться после хлороформирования. «Галки»
сидели тут же и тревожно прислушивались к доносившимся с улицы крикам, звукам музыки и треску ракет.
Степан Трофимович
сидел, протянувшись
на кушетке. С того четверга он похудел и пожелтел. Петр Степанович с самым фамильярным видом уселся подле него, бесцеремонно поджав под себя ноги, и занял
на кушетке гораздо более места, чем сколько требовало уважение к отцу. Степан Трофимович молча и с достоинством посторонился.
Одним, если не прекрасным, то совершенно петербургским утром, — утром, в котором соединились неудобства всех четырех времен года, мокрый снег хлестал в окна и в одиннадцать часов утра еще не рассветало, а, кажется, уж смеркалось, —
сидела Бельтова у того же камина, у которого была последняя беседа с женевцем; Владимир лежал
на кушетке с книгою в руке, которую читал и не читал, наконец, решительно не читал, а положил
на стол и, долго просидев в ленивой задумчивости, сказал...
Представьте себе совершенно невероятную картину:
на моей
кушетке сидел Пепко с гитарой, приняв какую-то особую позу жуирующего молодого человека, а перед ним…
— Григорий, — говорила ему два часа спустя Ирина,
сидя возле него
на кушетке и положив ему обе руки
на плечо, — что с тобой? Скажи мне теперь, скорее, пока мы одни.
На широкой
кушетке, подобрав под себя ноги и вертя в руках новую французскую брошюру, расположилась хозяйка; у окна за пяльцами
сидели: с одной стороны дочь Дарьи Михайловны, а с другой m-lle Boncourt [м-ль Бонкур (фр.).] — гувернантка, старая и сухая дева лет шестидесяти, с накладкой черных волос под разноцветным чепцом и хлопчатой бумагой в ушах; в углу, возле двери, поместился Басистов и читал газету, подле него Петя и Ваня играли в шашки, а прислонясь к печке и заложив руки за спину, стоял господин небольшого роста, взъерошенный и седой, с смуглым лицом и беглыми черными глазками — некто Африкан Семеныч Пигасов.
На кушетке сидит сама она, лицо закрыла, перед ней генерал семенит, а рядом столик открытый…
Василий Иванович все время, пока тройка неслась в гору, хохотал как сумасшедший; но когда колокольчик, забившись отчаянно перед самым крыльцом, вдруг смолк, смотритель
сидел уже
на кушетке и, как ни в чем не бывало, курил свою сигару.
В роскошно убранной гостиной,
на кушетке, обитой темно-фиолетовым бархатом,
сидела молодая женщина лет двадцати трех. Звали ее Марьей Ивановной Однощекиной.
Катя вспомнила, как два месяца назад Гребенкин вставлял здесь стекла. Висели
на стенах чудесные снимки Беклина, в полированных рамах из красного дерева;
на бледно-зеленой шелковой
кушетке сидел грузный болгарин, заведовавший нарядом подвод. Агапов помялся и вышел.
Автор пошел за тетрадью в столовую. Актер расположился
на кушетке с ногами и продолжал курить. Тася, вся раскрасневшаяся от неожиданного успеха, еле
сидела на месте.
Перед камином,
на голубой, покрытой кружевной кисеей
кушетке,
сидела парочка влюбленных.
Он вышел. Я, совсем одетая, села
на кушетку… Будь у меня сила, я бы, кажется, изорвала в куски весь сафьян. Он хорошо сделал, что не вернулся сейчас же. Я сунула руки в муфту и опять замерла.
Сидела я в такой позе, как дожидаются
на железных дорогах; или когда, бывало, у нас кто-нибудь уезжает: все соберутся, сядут вдоль стен, молчат и ждут…
Целую неделю я плясала. Опротивели мне танцы до гадости… Я почти не
на шутку собралась в Москву, к тетке. Домбровича все эти дни я не встречала. Тут я почувствовала, что мне от того именно так скучно, что я его не вижу. Три дня я никуда не выходила.
Сидела или лежала
на кушетке, ничего не читала, ничего даже не записывала…
«Он пришел!» — пронеслось в ее уме, и сердце так томительно сжалось, что она должна была вскочить с
кушетки,
на которой
сидела, и несколько раз пройтись по комнате, чтобы успокоиться.
Доктор говорил это,
сидя на краю
кушетки и раскрывая ноги Вадима Петровича, укутанные фланелевым одеялом.