Неточные совпадения
Разве так можно
сидеть над погибелью, прямо над смрадною
ямой,
в которую уже ее втягивает, и махать руками и уши затыкать, когда ей говорят об опасности?
—
В непосредственную близость с врагом не вступал.
Сидим в длинной мокрой
яме и сообщаемся посредством выстрелов из винтовок. Враг предпочитает пулеметы и более внушительные орудия истребления жизни. Он тоже не стремится на героический бой штыками и прикладами, кулаками.
В школе мне снова стало трудно, ученики высмеивали меня, называя ветошником, нищебродом, а однажды, после ссоры, заявили учителю, что от меня пахнет помойной
ямой и нельзя
сидеть рядом со мной. Помню, как глубоко я был обижен этой жалобой и как трудно было мне ходить
в школу после нее. Жалоба была выдумана со зла: я очень усердно мылся каждое утро и никогда не приходил
в школу
в той одежде,
в которой собирал тряпье.
Я пошел
в сад и там,
в яме, увидал его; согнувшись, закинув руки за голову, упираясь локтями
в колена, он неудобно
сидел на конце обгоревшего бревна; бревно было засыпано землею, а конец его, лоснясь углем, торчал
в воздухе над жухлой полынью, крапивой, лопухом.
«Каково сидеть-то
в яме (говорит он), каково по улице-то идти с солдатом!
Издали островок не отличишь
в болотной заросли, а ближе
в снегу чернеет что-то, не то волчье логово, не то
яма,
в какой
сидят смолу и деготь.
Большов. Оно точно, дочка, не Бог знает что, а все-таки отец твой
в яме сидит.
Однажды, ослепленный думами, я провалился
в глубокую
яму, распоров себе сучком бок и разорвав кожу на затылке.
Сидел на дне,
в холодной грязи, липкой, как смола, и с великим стыдом чувствовал, что сам я не вылезу, а пугать криком бабушку было неловко. Однако я позвал ее.
Несколько шагов мы прошли молча и вдруг
в яме от палатки увидали человека: он
сидел на дне
ямы, склонясь набок, опираясь плечом на стенку окопа, пальто у него с одной стороны взъехало выше ушей, точно он хотел снять его и не мог.
Сидя в вонючей
яме и видя все одних и тех же несчастных, грязных, изможденных, с ним вместе заключенных, большей частью ненавидящих друг друга людей, он страстно завидовал теперь тем людям, которые, пользуясь воздухом, светом, свободой, гарцевали теперь на лихих конях вокруг повелителя, стреляли и дружно пели «Ля илляха иль алла».
Семья Хаджи-Мурата вскоре после того, как он вышел к русским, была привезена
в аул Ведено и содержалась там под стражею, ожидая решения Шамиля. Женщины — старуха Патимат и две жены Хаджи-Мурата — и их пятеро малых детей жили под караулом
в сакле сотенного Ибрагима Рашида, сын же Хаджи-Мурата, восемнадцатилетний юноша Юсуф,
сидел в темнице, то есть
в глубокой, более сажени,
яме, вместе с четырьмя преступниками, ожидавшими, так же как и он, решения своей участи.
Поп пришёл и даже испугал его своим видом — казалось, он тоже только что поборол жестокую болезнь: стал длиннее, тоньше, на костлявом лице его,
в тёмных
ямах, неустанно горели почти безумные глаза, от него жарко пахло перегоревшей водкой.
Сидеть же как будто вовсе разучился, всё время расхаживал, топая тяжёлыми сапогами, глядя
в потолок, оправляя волосы, ряса его развевалась тёмными крыльями, и, несмотря на длинные волосы, он совершенно утратил подобие церковнослужителя.
Тонкий, как тростинка, он
в своём сером подряснике был похож на женщину, и странно было видеть на узких плечах и гибкой шее большую широколобую голову, скуластое лицо, покрытое неровными кустиками жёстких волос. Под левым глазом у него
сидела бородавка, из неё тоже кустились волосы, он постоянно крутил их пальцами левой руки, оттягивая веко книзу, это делало один глаз больше другого. Глаза его запали глубоко под лоб и светились из тёмных
ям светом мягким, безмолвно говоря о чём-то сердечном и печальном.
«Зря всё это затеяла попадья, — говорил сам себе Кожемякин. — Настроила меня, и вот теперь —
сиди, как
в яме! Дура…»
В качестве войска я держался на некотором расстоянии от Дюрока, а он прошел к середине двора и остановился, оглядываясь. На камне у одного порога
сидел человек, чиня бочонок; женщина развешивала белье. У помойной
ямы тужился, кряхтя, мальчик лет шести, — увидев нас, он встал и мрачно натянул штаны.
Мы остановились. Он лёг
в яму, вырытую ветром
в сухом песке недалеко от берега, и, с головой закутавшись
в чекмень, скоро заснул. Я
сидел рядом с ним и смотрел
в море.
Говорил он осторожно, опасаясь сказать что-то лишнее, и, слушая себя, находил, что он говорит, как серьёзный, деловой человек, настоящий хозяин. Но он чувствовал, что все эти слова какие-то наружные, они скользят по мыслям, не вскрывая их, не
в силах разгрызть, и ему казалось, что
сидит он на краю
ямы, куда
в следующую минуту может столкнуть его кто-то, кто, следя за его речью, нашёптывает...
В его глазах, провалившихся
в темные
ямы, сверкала гордость маниака, счастливого сознанием своего величия. Изредка к нему приходил маленький горбатый уродец, с вывернутой ногою,
в сильных очках на распухшем носу, седоволосый, с хитрой улыбкой на желтом лице скопца. Они плотно прикрывали дверь и часами
сидели молча,
в странной тишине. Только однажды, поздно ночью, меня разбудил хриплый яростный крик математика...
Согнувшись, упираясь руками
в колени, я смотрю
в окно; сквозь кружево занавески мне видно квадратную
яму, серые стены ее освещает маленькая лампа под голубым абажуром, перед нею, лицом к окну,
сидит девушка и пишет.
Перед сидящими развешено было большое полотнище, из чистых простынь сшитое (так рассказывали батенька), и впереди того горело свечей с десяток.
В вырытой нарочно перед полотнищем
яме сидели музыканты: кто на скрипке, кто на басу, кто на цымбалах и кто с бубном. Когда собралось много, музыка грянула марш на взятие Дербента, тогда еще довольно свежий. Потом играли казачка, свадебные песни, а более строились. Собравшиеся, наслушавшись музыки, желали скорее потешиться комедным зрелищем.
— А неизвестно… На свадьбе, как Поликарп Тарасыч женились, он и объявил себя. Точно из-под земли вынырнул… А теперь обошел всех, точно клад какой. Тарас Ермилыч просто жить без него не может. И ловок только Ардальон Павлыч: медведь у нас
в саду
в яме сидит, так он к нему за бутылку шампанского прямо
в яму спустился. Удалый мужик, нечего сказать: все на отличку сделает. А пить так впереди всех… Все лоском лежат, а он и не пошатнется. У нас его все даже весьма уважают…
В одну из таких резиденций приехали мы
в этот мглистый вечер, начавшийся для нас
в освещенной костром
яме временного станка… Мы то и дело смеялись, беспричинно и бессмысленно,
сидя за покрытым чистою скатертью столом, на котором кипел блестящий самовар.
Я
сижу вот
в яме, работаю, а ничего нет у меня.
…На дворе темно. Над ним сияет, весь
в блеске звёзд, квадратный кусок синего неба, и, окружённый высокими стенами, двор кажется глубокой
ямой, когда с него смотришь вверх.
В одном углу этой
ямы сидит маленькая женская фигурка, отдыхая от побоев, ожидая пьяного мужа…
Во всей природе чувствовалось что-то безнадежное, больное; земля, как падшая женщина, которая одна
сидит в темной комнате и старается не думать о прошлом, томилась воспоминаниями о весне и лете и апатично ожидала неизбежной зимы. Куда ни взглянешь, всюду природа представлялась темной, безгранично глубокой и холодной
ямой, откуда не выбраться ни Кирилову, ни Абогину, ни красному полумесяцу…
Сидит он раз
в яме на корточках, думает об вольном житье, и скучно ему. Вдруг прямо ему на коленки лепешка упала, другая, и черешни посыпались. Поглядел кверху, а там Дина. Поглядела на него, посмеялась и убежала. Жилин и думает: «не поможет ли Дина?»
За круглым столом, развалясь на диване,
сидел какой-то молодой человек с щетинистыми волосами и синими мутными глазами, с холодным потом на лбу и с таким выражением, как будто вылезал из глубокой
ямы,
в которой ему было и темно и страшно.
Пролетка переваливалась из
ямы в яму по немощеной, изрытой промоинами улице. Под заборами,
в бурьяне, валялись дохлые кошки и арбузные корки. Пролетка остановилась у покосившихся ворот небольшого дома. На скамеечке
сидел подслеповатый, бритый старик
в жилетке и железных очках. Таня крикнула...
— Нет! — махнул рукой старик. — Баба не пустит, да и сам не хочу. Раз сто вы пытались вытащить меня из
ямы, и сам я пытался, да ни черта не вышло. Бросьте!
В яме и околевать мне. Сейчас вот
сижу с тобой, гляжу на твое ангельское лицо, а самого так и тянет домой
в яму. Такая уж, знать, судьба. Навозного жука не затащишь на розу. Нет. Однако, братец, мне пора уж. Темно становится.
Когда тела были свалены
в яму и засыпаны, казаки возвратились на пригорок, где
сидел задумчиво атаман, наблюдая за работой людей, а быть может, даже и не замечая ее.
— Да вот, будто ты, да пан этот, — ребенок указал рукой на Зверженовского, — хватаете меня мохнатыми руками и хотите стащить с собой
в яму, оттуда тятенькин голос слышится, да такой слезливый, и он будто,
сидя на стрелах, манит меня к себе.
Стефания Павловна, порядком скучавшая
в этой «чухонской
яме», как она прозвала Лахту, даже очень ей обрадовалась. Приезжая застала всех завтракающими на террасе. Ее усадили за стол. Она, впрочем, не могла есть ничего и
сидела как на иголках.