Неточные совпадения
Горница была большая, с голландскою печью и перегородкой. Под образами стоял раскрашенный узорами стол, лавка и два стула. У входа был шкафчик с посудой. Ставни были закрыты, мух было мало, и так чисто, что Левин позаботился о том, чтобы Ласка, бежавшая дорогой и купавшаяся в лужах, не натоптала пол, и указал ей место в углу у двери. Оглядев горницу, Левин вышел на задний двор. Благовидная молодайка в калошках, качая пустыми ведрами на коромысле,
сбежала впереди его зa
водой к колодцу.
Стоны и шумы, завывающая пальба огромных взлетов
воды и, казалось, видимая струя ветра, полосующего окрестность, — так силен был его ровный
пробег, — давали измученной душе Лонгрена ту притупленность, оглушенность, которая, низводя горе
к смутной печали, равна действием глубокому сну.
Но лодки было уж не надо: городовой
сбежал по ступенькам схода
к канаве, сбросил с себя шинель, сапоги и кинулся в
воду. Работы было немного: утопленницу несло
водой в двух шагах от схода, он схватил ее за одежду правою рукою, левою успел схватиться за шест, который протянул ему товарищ, и тотчас же утопленница была вытащена. Ее положили на гранитные плиты схода. Она очнулась скоро, приподнялась, села, стала чихать и фыркать, бессмысленно обтирая мокрое платье руками. Она ничего не говорила.
«Кошмар», — подумал он, опираясь рукою о стену, нащупывая ногою ступени лестницы. Пришлось снова зажечь спичку. Рискуя упасть, он
сбежал с лестницы, очутился в той комнате, куда сначала привел его Захарий, подошел
к столу и жадно выпил стакан противно теплой
воды.
После чая все займутся чем-нибудь: кто пойдет
к речке и тихо бродит по берегу, толкая ногой камешки в
воду; другой сядет
к окну и ловит глазами каждое мимолетное явление:
пробежит ли кошка по двору, пролетит ли галка, наблюдатель и ту и другую преследует взглядом и кончиком своего носа, поворачивая голову то направо, то налево. Так иногда собаки любят сидеть по целым дням на окне, подставляя голову под солнышко и тщательно оглядывая всякого прохожего.
Сбежал он вниз
к воде, люди видели, сплеснул руками, у самого того места, где паром пристает, да ужаснулся, что ли, перед
водой — стал как вкопанный.
По берегу моря, по песку, у самой
воды,
бегали грациозные кулички-песочники; они тоже готовились
к перелету.
Дорога в Багрово, природа, со всеми чудными ее красотами, не были забыты мной, а только несколько подавлены новостью других впечатлений: жизнью в Багрове и жизнью в Уфе; но с наступлением весны проснулась во мне горячая любовь
к природе; мне так захотелось увидеть зеленые луга и леса,
воды и горы, так захотелось
побегать с Суркой по полям, так захотелось закинуть удочку, что все окружающее потеряло для меня свою занимательность и я каждый день просыпался и засыпал с мыслию о Сергеевке.
Отец приказал сделать мне голубятню или огромную клетку, приставленную
к задней стене конюшни, и обтянуть ее старой сетью; клетка находилась близехонько от переднего крыльца, и я беспрестанно
к ней
бегал, чтоб посмотреть — довольно ли корму у моих голубей и есть ли
вода в корытце, чтобы взглянуть на них и послушать их воркованье.
Я спустился
к самой
воде. В этом месте дневное движение еще не кончилось. Чиновники только что воротились с вечерних занятий и перед ужином расселись по крылечкам, в виду завтрашнего праздничного дня, обещающего им отдых. Тут же
бегали и заканчивали свои игры и чиновничьи дети.
Некоторые из них
бегали по платформе
к кадке с
водой, чтобы напиться, и, встречая офицеров, умеряя шаг, делали свои глупые жесты прикладывания руки ко лбу и с серьезными лицами, как будто делали что-то не только разумное, но и очень важное, проходили мимо них, провожая их глазами, и потом еще веселее пускались рысью, топая по доскам платформы, смеясь и болтая, как это свойственно здоровым, добрым молодым ребятам, переезжающим в веселой компании из одного места в другое.
Софья Николавна перепугалась, что так небережно поступают с ее бесценным сокровищем, а повивальная бабка испугалась, чтоб новорожденного не сглазил немец; она хотела было его отнять, но Клоус буянил; он
бегал с ребенком по комнате, потребовал корыто, губку, мыло, пеленок, теплой
воды, засучил рукава, подпоясался передником, сбросил парик и принялся мыть новорожденного, приговаривая: «А, варваренок, теперь не кричишь: тебе хорошо в тепленькой-то водице!..» Наконец, прибежал не помнивший себя от восхищения Алексей Степаныч; он отправлял нарочного с радостным известием
к Степану Михайлычу, написал письмо
к старикам и
к сестре Аксинье Степановне, прося ее приехать как можно скорее крестить его сына.
«Вы так легки, — сказал он, — что, при желании, могли бы
пробежать к острову по
воде и вернуться обратно, не замочив ног».
Когда кузнеца увели в острог, никто не позаботился о его сыне, кроме сапожника. Он тотчас же взял Пашку
к себе, Пашка сучил дратву, мёл комнату,
бегал за
водой и в лавочку — за хлебом, квасом, луком. Все видели сапожника пьяным в праздники, но никто не слыхал, как на другой день, трезвый, он разговаривал с женой...
Она
пробежала по жидкому мостику и минуту глядела в
воду, чтобы закружилась голова, потом вскрикнула и со смехом побежала на ту сторону
к сушильне, и ей казалось, что все мужчины и даже Кербалай любовались ею.
К вечеру воевода исчез из монастыря. Забегала монастырская братия, разыскивая по всем монастырским щелям живую пропажу,
сбегали в Служнюю слободу
к попу Мирону, — воевода как в
воду канул. Главное дело, как объявить об этом случае игумену? Братия перекорялась, кому идти первому, и все подталкивали друг друга, а свою голову под игуменский гнев никому не хотелось подставлять. Вызвался только один новый ставленник Гермоген.
Шлюпка придвинулась
к берегу, своды ветвей повисли над головой Аяна. Он ухватился за них, и шум листьев глухо
пробежал над
водой. И снова почудилось Аяну, что тишина одолевает его; тогда первые пришедшие на ум возгласы, обычные в корабельной жизни, звонко понеслись над проливом и стихли, как трепет крыльев ночных всполохнутых птиц...
«Слышь, как ревет? — обратился Буран
к Василию. — Вот оно: кругом-то
вода, посередке беда… Беспременно море переплывать надо, да еще до переправы островом сколько идти придется… Гольцы, да тайга, да кордоны!.. На сердце у меня что-то плохо; нехорошо море-то говорит, неблагоприятно. Не избыть мне, видно, Соколиного острова, не избыть будет — стар! Два раза
бегал; раз в Благовещенске, другой-то раз в Расее поймали, — опять сюда… Видно, судьба мне на острову помереть».
Постников бросился
к сходням,
сбежал с сильно бьющимся сердцем на лед, потом в наплывшую
воду полыньи и, скоро рассмотрев, где бьется заливающийся утопленник, протянул ему ложу своего ружья.
Через час! Ура! Значит, целый час оставался в моем распоряжении. Чего только нельзя было сделать в продолжении часа! Не теряя ни минуты, я выскочила в сени и,
сбежав с крыльца, помчалась
к колодцу, из которого черпал ведром
воду старый Николай.
И я вижу почему-то пруд, усталых дворовых, которые по колено в
воде тянут невод, и опять Федор Филиппыч с лейкой, крича на всех,
бегает по берегу и только изредка подходит
к воде, чтобы, придержав рукой золотистых карасей, спустить мутную
воду и набрать свежей.
Положим, теперь бы и отец не подбросил девочку — подросла Дуня. Бабушке в избе помогает, за
водой ходит
к колодцу, в лес
бегает с ребятами. Печь умеет растопить, коровушке корм задать, полы вымыть…
Сбегали к самой
воде Дуная…
Я стал торопливо одеваться. По груди и спине
бегала мелкая, частая дрожь, во рту было сухо; я выпил
воды. «Нужно бы поесть чего-нибудь, — мелькнула у меня мысль. — На тощий желудок нельзя выходить… Впрочем, нет; я всего полтора часа назад ужинал». Я оделся и суетливо стал пристегивать
к жилетке цепочку часов. Харлампий Алексеевич стоял, подняв брови и неподвижно уставясь глазами в одну точку. Взглянул я на его растерянное лицо, — мне стадо смешно, и я сразу овладел собою.
Я велел принести таз теплой
воды и мыла. Глаза японца радостно заблестели. Он стал мыться. Боже мой, как он мылся! С блаженством, с вдохновением… Он вымыл голову, шею, туловище; разулся и стал мыть ноги. Капли сверкали на крепком, бронзовом теле, тело сверкало и молодело от охватывавшей его чистоты. Всех кругом захватило это умывание. Палатный служитель
сбегал к баку и принес еще
воды.
Самая река смутно шлет
к северу свои желтоватые
воды; изредка
пробежит по ним торговое судно или плот с лесом, или мелькнет рыбачья лодка.
— А, помню, помню, как ты колошматил турок, одного, другого, третьего. Вот тут мне турецкая пуля сделала дырочку, — Суворов указал на левую руку, — ты с другим товарищем свели меня
к морю, вымыли рану морскою
водой и перевязали… А ты помнишь, как ты за мною следом
бегал во все время сражения?
— Сбегай-ка мне за спиртом да принеси
воды, — ровным голосом, в котором не слышалось ни смущения, ни тревоги, обратилась мать Досифея
к Серафиме.