Неточные совпадения
«В ней действительно есть много простого, бабьего. Хорошего, дружески бабьего», — нашел он подходящие слова. «Завтра уедет…» — скучно
подумал он, допил вино, встал и подошел к окну. Над городом стояли облака цвета красной меди, очень скучные и тяжелые. Клим Самгин должен был сознаться, что ни одна из женщин не возбуждала в нем такого волнения, как эта —
рыжая. Было что-то обидное в том, что неиспытанное волнение это возбуждала женщина, о которой он
думал не лестно для нее.
Часы осенних вечеров и ночей наедине с самим собою, в безмолвной беседе с бумагой, которая покорно принимала на себя все и всякие слова, эти часы очень поднимали Самгина в его глазах. Он уже начинал
думать, что из всех людей, знакомых ему, самую удобную и умную позицию в жизни избрал смешной,
рыжий Томилин.
Девушка так быстро шла, как будто ей необходимо было устать, а Клим испытывал желание забиться в сухой, светлый угол и уже там
подумать обо всем, что плыло перед глазами, поблескивая свинцом и позолотой,
рыжей медью и бронзой.
Лихач тряхнул вожжами,
рыжая лошадь стремительно ворвалась в поток резкого холода, Самгин сжался и, спрятав лицо в воротник пальто,
подумал уныло...
«Действительно, — когда она говорит, она кажется старше своих лет», —
подумал он, наблюдая за блеском ее
рыжих глаз; прикрыв глаза ресницами, Марина рассматривала ладонь своей правой руки. Самгин чувствовал, что она обезоруживает его, а она, сложив руки на груди, вытянув ноги, глубоко вздохнула, говоря...
«Он мстит мне? За что? —
подумал Самгин, вспомнил, как этот
рыжий сластоежка стоял на коленях пред его матерью, и решил: — Не может быть. Варавка любил издеваться над ним…»
— Да
думает, что ты пренебрегаешь ею. Я говорю ей, вздор, он не горд совсем, — ведь ты не горд? да? Но он, говорю, поэт, у него свои идеалы — до тебя ли,
рыжей, ему? Ты бы ее побаловал, Борис Павлович, зашел бы к ней когда-нибудь без меня, когда я в гимназии.
Долго еще в эту ночь не могла заснуть Маслова, а лежала с открытыми глазами и, глядя на дверь, заслонявшуюся то взад, то вперед проходившею дьячихой, и слушая сопенье
рыжей,
думала.
Не спала Маслова и всё
думала о том, что она каторжная, — и уж ее два раза назвали так: назвала Бочкова и назвала
рыжая, — и не могла привыкнуть к этой мысли. Кораблева, лежавшая к ней спиной, повернулась.
После говорит он мне: «Ну, Акулина, гляди же: дочери у тебя больше нет нигде, помни это!» Я одно свое
думаю: ври больше,
рыжий, — злоба — что лед, до тепла живет!
Как светская женщина, говорила она с майором, скромно старалась уклониться от благодарности старика-нищего; встретила, наконец, своих господ, графа и графиню, хлопотала, когда граф упал в воду; но в то же время каждый, не выключая, я
думаю, вон этого сиволапого мужика, свесившего из райка свою
рыжую бороду, — каждый чувствовал, как все это тяжело было ей.
«Что делать? Поверить Шамилю и вернуться к нему? —
думал Хаджи-Мурат. — Он лисица — обманет. Если же бы он и не обманул, то покориться ему,
рыжему обманщику, нельзя было. Нельзя было потому, что он теперь, после того как я побыл у русских, уже не поверит мне», —
думал Хаджи-Мурат.
Письмоносец вошел в горницу. Он рылся в сумке и притворялся, что ищет письмо. Варвара налила в большую рюмку водки и отрезала кусок пирога. Письмоносец посматривал на ее действия с вожделением. Меж тем Передонов все
думал, на кого похож почтарь. Наконец он вспомнил, — это же ведь тот
рыжий, прыщеватый хлап, что недавно подвел его под такой крупный ремиз.
Он мне сколько раз кричал: «Ты, говорит,
рыжий,
думаешь я на тебя работаю?
Ведь моя
рыжая борода — не преступление, и никто не может спросить у меня отчета, как я смею иметь такой большой носу Значит, тут мне и
думать не о чем: нравится или нет моя фигура, это дело вкуса, и высказывать мнение о ней я никому запретить не могу; а с другой стороны, меня и не убудет от того, что заметят мою неразговорчивость, ежели я действительно молчалив.
«В морду даст!» —
подумал Евсей, глядя на суровое лицо и нахмуренные
рыжие брови. Он попробовал встать, уйти — и не мог, окованный страхом.
— Ты сядешь рядом со мной, — сказал он, — поэтому сядь на то место, которое будет от меня слева, — сказав это, он немедленно удалился, и в скором времени, когда большинство уселось, я занял кресло перед столом, имея по правую руку Дюрока, а по левую — высокую, тощую, как жердь, даму лет сорока с лицом
рыжего худого мужчины и такими длинными ногтями мизинцев, что, я
думаю, она могла смело обходиться без вилки.
«Вежливый человек», — с удовольствием
подумал я. Фигура мне очень понравилась, и даже
рыжая густая борода произвела хорошее впечатление. Видимо, борода эта пользовалась некоторым уходом. Владелец ее не только подстригал, но даже и смазывал каким-то веществом, в котором врачу, пробывшему в деревне хотя бы короткий срок, нетрудно угадать постное масло.
Сидел он широко расставив колена, и на одном держал графин кваса, на другом — стакан, до половины налитый
рыжею влагой. Я с досадой посматривал на его бесформенное лицо, склоненное к черному, как земля, полу, и
думал...
«Дам тому
рыжему, пусть прочтет в церкви…» —
думал он.
«Должно быть, с попадьей… —
подумал Кунин. — Интересно бы поглядеть, какая у этого
рыжего попадья…»
Верно,
рыжий, плотный, с короткими ногами, —
думаю я, — вроде Федора Филиппыча, нашего старого буфетчика».
Пока этот враждебный гений, с лицом ровного розового цвета и с
рыжими волосами, свернутыми у висков в две котелки, пошел доложить Тихону Ларионовичу о прибывшем госте, Горданов окинул взором ряд комнат, открывавшихся из передней, и
подумал: «однако этот уж совсем подковался.
Но всякому, читавшему повести в журнале «Семья и школа», хорошо известно, что выдающимся людям приходилось в молодости упорно бороться с родителями за право отдаться своему призванию, часто им даже приходилось покидать родительский кров и голодать. И я шел на это. Помню: решив окончательно объясниться с папой, я в гимназии, на большой перемене, с грустью ел
рыжий треугольный пирог с малиновым вареньем и
думал: я ем такой вкусный пирог в последний раз.
«Пойду выскажу ей всё, —
думал он, идя домой, — а потом лишу себя жизни… Пусть будет счастлива со своим
рыжим, а я мешать не буду…»
Затем он вышел из трактира и опустил письмо в почтовый ящик. До четырех часов утра блуждал он по городу и
думал о своем горе. Бедняга похудел, осунулся и пришел к заключению, что жизнь — это горькая насмешка судьбы, что жить — глупо и недостойно порядочного немца. Он решил не мстить ни жене, ни
рыжему человеку. Самое лучшее, что он мог сделать, это — наказать жену великодушием.
— Нет, нет, вы душонок, прелесть, не то что Розка! Недаром мы ее «выкурили» злючку, крысу противную. Постоянно на нас maman ябедничала. Ужасная дрянь! Мы ей раз за это её накладку
рыжую в черный цвет выкрасили, так что надеть было нельзя.
Подумайте, сама
рыжая, a накладка, как уголь. Ха, ха, ха! A вы, mademoiselle, не носите накладки? А? Вон y вас сколько волос на голове, ай, ай, что-то подозрительно, душончик!
Рыжий глинистый обрыв, баржа, река, чужие, недобрые люди, голод, холод, болезни — быть может, всего этого нет на самом деле. Вероятно, всё это только снится, —
думал татарин. Он чувствовал, что спит, и слышал свой храп… Конечно, он дома, в Симбирской губернии, и стоит ему только назвать жену по имени, как она откликнется; а в соседней комнате мать… Однако, какие бывают страшные сны! К чему они? Татарин улыбнулся и открыл глаза. Какая это река? Волга?
«Чтó они делают? —
думал князь Андрей, глядя на них: — зачем не бежит
рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».