Неточные совпадения
Тогда Самгин, пятясь, не сводя глаз с нее, с ее топающих ног, вышел за дверь, притворил ее, прижался к ней спиною и долго стоял в темноте, закрыв глаза, но четко и ярко видя мощное тело женщины, напряженные, точно раненые, груди, широкие,
розоватые бедра, а рядом с нею — себя с растрепанной прической, с открытым ртом на сером потном
лице.
Ослепительно блестело золото ливрей идолоподобно неподвижных кучеров и грумов, их головы в лакированных шляпах казались металлическими, на
лицах застыла суровая важность, как будто они правили не только лошадьми, а всем этим движением по кругу, над небольшим озером; по спокойной, все еще
розоватой в лучах солнца воде, среди отраженных ею облаков плавали лебеди, вопросительно и гордо изогнув шеи, а на берегах шумели ярко одетые дети, бросая птицам хлеб.
Уже светало; перламутровое, очень высокое небо украшали
розоватые облака. Войдя в столовую, Самгин увидал на белой подушке освещенное огнем лампы нечеловечье, точно из камня грубо вырезанное
лицо с узкой щелочкой глаза, оно было еще страшнее, чем ночью.
Все более неприятно было видеть ее руки, — поблескивая
розоватым перламутром острых, заботливо начищенных ногтей, они неустанно и беспокойно хватали чайную ложку, щипцы для сахара, чашку, хрустели оранжевым шелком халата, ненужно оправляя его, щупали мочки красных ушей, растрепанные волосы на голове. И это настолько владело вниманием Самгина, что он не смотрел в
лицо женщины.
Невыспавшиеся девицы стояли рядом, взапуски позевывая и вздрагивая от свежести утра.
Розоватый парок поднимался с реки, и сквозь него, на светлой воде, Клим видел знакомые
лица девушек неразличимо похожими; Макаров, в белой рубашке с расстегнутым воротом, с обнаженной шеей и встрепанными волосами, сидел на песке у ног девиц, напоминая надоевшую репродукцию с портрета мальчика-итальянца, премию к «Ниве». Самгин впервые заметил, что широкогрудая фигура Макарова так же клинообразна, как фигура бродяги Инокова.
На клоке марли на столе лежал шприц и несколько ампул с желтым маслом. Плач конторщика донесся из-за двери, дверь прикрыли, фигура женщины в белом выросла у меня за плечами. В спальне был полумрак, лампу сбоку завесили зеленым клоком. В зеленоватой тени лежало на подушке
лицо бумажного цвета. Светлые волосы прядями обвисли и разметались. Нос заострился, и ноздри были забиты
розоватой от крови ватой.
Ямки втягивались в горле у девочки при каждом дыхании, жилы надувались, а
лицо отливало из
розоватого в легонький лиловатый цвет. Эту расцветку я сразу понял и оценил. Я тут же сообразил, в чем дело, и первый мой диагноз поставил совершенно правильно и, главное, одновременно с акушерками, — они-то были опытны: «У девочки дифтерийный круп, горло уже забито пленками и скоро закроется наглухо…»
Она почти непрерывно напевала что-то, не открывая рта, и обмахивала платочком
розоватое, тающее
лицо.
Лицо у него
розоватое, как ветчина, а глаза маленькие.
Раздевшись до пояса, умываешься на чистом воздухе и видишь, как от рук, от
лица и от тела вьется тонкий
розоватый парок…
Княжна, казалось, утомилась долгой речью. В углах рта накипала
розоватая влага. Голова с бледным, помертвевшим
лицом запрокинулась на подушку, в груди у нее странно-странно зашипело.
Чуть заметно он подвинулся к своей собеседнице и заглянул ей в
лицо. Вокруг лба Анны Каранатовны вились белокурые волосики. На них падал
розоватый свет лампы. Мартыныч несколько сбоку оглядел все это, а потом пухлые, красивые руки, ходившие в разных направлениях по машинке.
И тотчас после того всплыла"Аннушка", со всей обстановкой ее комнаты, в
розоватом свете лампочки, с широким, плоским
лицом и голубой круглой блузой.
Лицо его было чистое, белое, с
розоватым оттенком, нос маленький и вздернутый, а под ним несоразмерно большой рот, глаза светло-голубые, всегда соловые, кроме минут гнева, выражение
лица доброе и беспокойное…
Некоторая опухлость
лица не исказила черт, а напротив, смягчала их резкость, а несколько раздобревшее тело на полуобнаженных руках придало им
розоватую прозрачность.
Прощаться пришлось при народе, и прикосновение губ было легко, как паутина; но самый крепкий поцелуй не ложится так неизгладимо на
лицо, как эта тончайшая паутинка любви: не забыть ее долгими годами, не забыть ее никогда. И вот еще чего нельзя забыть:
розоватого шрамика на лбу у Юрия Михайловича, около виска, — когда-то, маленький, играя, он ударился о железо, и с тех пор на его чистом лбу остался этот маленький, углубленный шрамик. И его не забыть никогда.