Неточные совпадения
— Вот, например, англичане: студенты у них не бунтуют, и вообще они — живут без фантазии, не бредят, потому что у них — спорт. Мы на Западе плохое — хватаем, а хорошего — не видим. Для
народа нужно чаще устраивать религиозные процессии, крестные хода. Папизм — чем крепок? Именно — этими зрелищами, театральностью.
Народ постигает
религию глазом, через материальное. Поклонение богу в духе проповедуется тысячу девятьсот лет, но мы видим, что пользы в этом мало, только секты расплодились.
— Даже. И преступно искусство, когда оно изображает мрачными красками жизнь демократии. Подлинное искусство — трагично. Трагическое создается насилием массы в жизни, но не чувствуется ею в искусстве. Калибану Шекспира трагедия не доступна. Искусство должно быть более аристократично и непонятно, чем
религия. Точнее: чем богослужение. Это — хорошо, что
народ не понимает латинского и церковнославянского языка. Искусство должно говорить языком непонятным и устрашающим. Я одобряю Леонида Андреева.
Это не дикари, а
народ — пастыри, питающиеся от стад своих, патриархальные люди с полным, развитым понятием о
религии, об обязанностях человека, о добродетели.
Но и тут и там господствует более нравственно-философский, нежели религиозный, дух и совершенное равнодушие и того и другого
народа к
религии.
Нельзя было Китаю жить долее, как он жил до сих пор. Он не шел, не двигался, а только конвульсивно дышал, пав под бременем своего истощения. Нет единства и целости, нет условий органической государственной жизни, необходимой для движения такого огромного целого. Политическое начало не скрепляет
народа в одно нераздельное тело, присутствие
религии не согревает тела внутри.
Погубить же, разорить, быть причиной ссылки и заточения сотен невинных людей вследствие их привязанности к своему
народу и
религии отцов, как он сделал это в то время, как был губернатором в одной из губерний Царства Польского, он не только не считал бесчестным, но считал подвигом благородства, мужества, патриотизма; не считал также бесчестным то, что он обобрал влюбленную в себя жену и свояченицу.
Дальше Лоскутов очень подробно развивал мысль, что необходимо, на основании абсолютной субстанции духа, создать новую вселенскую
религию, в которой примирятся все
народы и все племена.
Религия германизма сознает германский
народ той единственной чистой арийской расой, которая призвана утверждать европейскую духовную культуру не только усилиями духа, но также кровью и железом.
Он признал
религию опиумом для
народа, потому что видел в ней одно из главных препятствий для борьбы за лучший социальный строй.
Народ имеет положительную
религию и церковь.
Из протестантизма они сделали свою
религию —
религию, примирявшую совесть христианина с занятием ростовщика, —
религию до того мещанскую, что
народ, ливший кровь за нее, ее оставил. В Англии чернь всего менее ходит в церковь.
Для старой народнической интеллигенции революция была
религией, отношение к революции было тоталитарным, вся умственная и культурная жизнь была подчинена освобождению
народа, свержению самодержавной монархии.
Очень сильна в русском
народе религия земли, это заложено в очень глубоком слое русской души.
— К чему вы мне все это говорите! — перебил его уже с некоторою досадой Неведомов. — Вы очень хорошо знаете, что ни вашему уму, ни уму Вольтера и Конта, ни моему собственному даже уму не уничтожить во мне тех верований и образов, которые дала мне моя
религия и создало воображение моего
народа.
Никогда не было еще
народа без
религии, то есть без понятия о зле и добре.
— То есть в том смысле, что чем хуже, тем лучше, я понимаю, понимаю, Варвара Петровна. Это вроде как в
религии: чем хуже человеку жить или чем забитее или беднее весь
народ, тем упрямее мечтает он о вознаграждении в раю, а если при этом хлопочет еще сто тысяч священников, разжигая мечту и на ней спекулируя, то… я понимаю вас, Варвара Петровна, будьте покойны.
— Чаша с кровию Христовой и надпись: «redemptio mundi!» — искупление мира! — продолжал Егор Егорыч, переходя в сопровождении своих спутников к южной стене. — А это агнец delet peccata — известный агнец, приявший на себя грехи мира и феноменирующий у всех почти
народов в их
религиях при заклании и сожжении — очищение зараженного грехами и злобою людского воздуха.
— Знания их, — продолжал Марфин, — более внешние. Наши — высшие и беспредельные. Учение наше — средняя линия между
религией и законами… Мы не подкапыватели общественных порядков… для нас одинаковы все
народы, все образы правления, все сословия и всех степеней образования умы… Как добрые сеятели, мы в бурю и при солнце на почву добрую и каменистую стараемся сеять…
Так что по учению этому все основатели
религий, как Моисей и пророки, Конфуций, Лao-дзи, Будда, Христос и другие проповедовали свои учения, а последователи их принимали их не потому, что они любили истину, уясняли ее себе и исповедовали, а потому, что политические, социальные и, главное, экономические условия тех
народов, среди которых появились и распространялись эти учения, были благоприятны для проявления и распространения их.
Патриархальные
религии обоготворяли семьи, роды,
народы; государственные
религии обоготворяли царей и государства. Даже и теперь большая часть малообразованных людей, как наши крестьяне, называющие царя земным богом, подчиняются законам общественным не по разумному сознанию их необходимости, не потому, что они имеют понятие об идее государства, а по религиозному чувству.
Человек божеского жизнепонимания признает жизнь уже не в своей личности и не в совокупности личностей (в семье, роде,
народе, отечестве или государстве), а в источнике вечной, неумирающей жизни — в боге; и для исполнения воли бога жертвует и своим личным, и семейным, и общественным благом. Двигатель его жизни есть любовь. И
религия его есть поклонение делом и истиной началу всего — богу.
Религия его состоит в возвеличении глав союзов: родоначальников, предков, государей и в поклонении богам — исключительным покровителям его семьи, его рода,
народа, государства.
— Народ-то, — говорю, — отчего же охладел? Это в ваших руках — возобновить его теплоту к
религии.
Тут был граф Х., наш несравненный дилетант, глубокая музыкальная натура, который так божественно"сказывает"романсы, а в сущности, двух нот разобрать не может, не тыкая вкось и вкривь указательным пальцем по клавишам, и поет не то как плохой цыган, не то как парижский коафер; тут был и наш восхитительный барон Z., этот мастер на все руки: и литератор, и администратор, и оратор, и шулер; тут был и князь Т., друг
религии и
народа, составивший себе во время оно, в блаженную эпоху откупа, громадное состояние продажей сивухи, подмешанной дурманом; и блестящий генерал О. О… который что-то покорил, кого-то усмирил и вот, однако, не знает, куда деться и чем себя зарекомендовать и Р. Р., забавный толстяк, который считает себя очень больным и очень умным человеком, а здоров как бык и глуп как пень…
Говорили о
религии — ирония, говорили о философии, о смысле и целях жизни — ирония, поднимал ли кто вопрос о
народе — ирония.
Веровать в бога не умно, но
религия должна быть охраняема, так как для
народа необходимо сдерживающее начало, иначе он не будет работать.
— Признаюсь, я не знаю ни одного дикого
народа, который бы не имел какой-нибудь
религии.
—
Народ без
религии — все равно что тело без души, — шамкал какой-то седовласый младенец, — отнимите у человека душу, и тело перестает фонксионировать, делается бездушным трупом; точно так же, отнимите у
народа религию — и он внезапно погрязает в пучине апатии.
— На Украине
народ, пожалуй, более поэт в
религии, — рассказывает Ромась, — а здесь, под верою в бога, я вижу только грубейшие инстинкты страха и жадности. Такой, знаете, искренней любви к богу, восхищения красотою и силой его — у здешних нет. Это, может быть, хорошо: легче освободятся от
религии, она же — вреднейший предрассудок, скажу вам!
Туманная, наклонная к созерцанию и мистицизму фантазия германских
народов развернулась во всем своем бесконечном характере, приняв в себя и переработав христианство; но с тем вместе она придала
религии национальный цвет, и христианство могло более дать, нежели романтизм мог взять; даже то, что было взято ею, взято односторонно и, развившись — развилось на счет остальных сторон.
К несчастию, все их усилия не были в состоянии возвысить
народ до совершенно чистых и правильных понятий о христианской
религии.
— Нам с тобой, Александр Афанасьевич, как видным лицам в городе, — сказал он, — надо в
народе религии пример показать и к церкви сделать почтение.
Еще дальше идет Беха-Улла [Беха-улла Мирза Хуссейн Али — основатель бехаизма, иранского религиозно-политического течения, возникшего в середине XIX в. уже после подавления восстания бабидов и ориентированного на соединение науки и
религии, отрицавшего религиозный и национальный фанатизм мусульманского Востока.], автор «Китабе-Акдес», в своей беседе с Э. Г. Броуном: «Мы же даем, — говорит он, — чтобы все
народы пришли к единой вере, и люди стали братьями; чтобы рознь религиозная перестала существовать и уничтожено было различие национальностей.
Богатые сословия, пользуясь трудами рабочих и держа
народ в непрестанном тяжелом труде, оправдывают свое тунеядство тем, что они производят для
народа нужные ему
религию, науку и искусство.
Если в старину, когда каждый
народ подчинялся одной неограниченной власти своего верховного обоготворяемого владыки и представлялся сам себе как бы островом среди постоянно стремящегося залить его океана, если тогда патриотизм и имел смысл и представлялся добрым делом, то в наше время, когда пережитое уже
народами чувство требует от людей прямо противоположного тому, чего требует их разум, нравственное чувство,
религия — признания равенства и братства всех людей, патриотизм не может представляться не чем иным, как только самым грубым суеверием.
Признавать эти постановления веры, установленные в одном
народе, но не составляющие всемирной
религии, за обязательные правила для служения богу есть религиозное заблуждение.
Они берутся всё это доставлять рабочему
народу, но, к сожалению, то, что они доставляют
народу под видом
религии, науки и искусства, бывает и ложная
религия, и ложная наука, и ложное искусство.
Народ-художник, умным очам которого открылась нетленная красота тела, не мог окончательно проклясть и осудить тело, а Платон был слишком сыном своего
народа и его
религии, чтобы совершить такую измену национальному гению эллинства, — он, который умное видение этого мира положил в основу своей философии.
Каждый
народ в соответствии своему умопостигаемому лику, по-своему преломляет луч божественной Плеромы и, предоставленный собственным силам, создает свою
религию и благочестие.
Одно только можно сказать: к такому богу и к такой
религии совершенно неприложимы слова Геффдинга о лазарете, подбирающем в походе усталых и раненых, — слова, которые так подходили к
религии Достоевского. Скорее вспоминается Ницше: «Кто богат, тот хочет отдавать; гордому
народу нужен бог, чтобы приносить жертвы.
Религия, при таких предусловиях, есть форма благодарности. Люди благодарны за самих себя: для этого им нужен бог».
Пели певцы, и слушали их люди свободной духом страны: жрецы не смели здесь накладывать путы на религиозное творчество
народа;
религия, не скованная догматами и кодексами, могла здесь развиваться и изменяться свободно.
Для нас не новая
религия служит причиною изменения народного богочувствования. Скорее наоборот: только изменившееся отношение
народа к божеству и жизни делает возможным не формальное, а действительно внутреннее усвоение новой
религии. Рассмотрим же прежде всего те внутренние изменения в эллинском духе, которые сделали возможным завоевание Эллады Дионисом. Ярко и цельно эти изменения выражаются в послегомеровской литературе.
Маркс сказал в «Введении к критике философии права Гегеля», что «
религия есть опиум для
народа» — фраза, получившая столь актуальное значение в России.
Сам Маркс, признавший
религию «опиумом для
народа» и величайшим препятствием на путях освобождения рабочего класса и человечества, не мог считать
религию частным делом.
Религия обращена к массе человечества, она социальна по своей природе, она водительствует, организует жизнь
народов и общества, нуждается в законе, в канонах, в нормах догматических, культовых, моральных.
Избрание православного государя главою католического ордена, конечно, было нарушением устава последнего, но папа Пий VI был уже подготовлен к этому иезуитами и смотрел на
религию русского царя и даже всего русского
народа, как на временное заблуждение, которое усилиями мальтийцев и иезуитов должно скоро окончиться.
В описываемую нами эпоху разложение Польши было полное: король с одним призраком власти; могущественные магнаты, ставившие свою волю выше и короля, и закона; фанатическое духовенство с огромным влиянием и с самым узким взглядом на государство и на
религию в государстве.
Народа не существовало, он был исключительно рабочей силой, не имел никаких прав, находился под вечным гнетом; сословие горожан, ничтожное и презренное, равнялось нулю.
— Они говорят, что благодарность забывается
народом, когда он стонет под железным игом, когда польское имя здесь в унижении, в презрении,
религия их гонима, когда из поляков хотят сделать рабов, а не преданных подданных.
Когда же христианство предлагается как долг и идеал
народу, он по естественному чувству самосохранения ищет средств обезопасить себя от «всепоядающего огня»
религии, от истребляющих молний неба — и находит это средство в самостоятельной, объективной ценности церковного символа, религиозной формы, доброго дела — в православии, правоверии и обрядоверии».
Нет, кажется,
народа на столько индифферентного в вопросах
религии, как китайцы.