Неточные совпадения
Он
рассматривал потемневшее полотно и несколько раз тяжело вздохнул: никогда еще ему не было так жаль матери, как именно теперь, и никогда он так не желал ее видеть, как
в настоящую минуту. На душе было так хорошо,
в голове было столько мыслей, но с кем поделиться ими, кому открыть душу! Привалов чувствовал всем существом своим, что его жизнь осветилась каким-то новым
светом, что-то, что его мучило и давило еще так недавно, как-то отпало само собой, и будущее было так ясно, так хорошо.
Чистоплотный юноша никогда не отвечал, но и с хлебом, и с мясом, и со всеми кушаньями оказалось то же самое: подымет, бывало, кусок на вилке на
свет,
рассматривает точно
в микроскоп, долго, бывало, решается и наконец-то решится
в рот отправить.
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что
рассмотреть. Во всех избах топились печи. Беловатый дым струйками выходил из труб и спокойно подымался кверху. Вся деревня курилась. Из окон домов
свет выходил на улицу и освещал сугробы.
В другой стороне, «на задах», около ручья, виднелся огонь. Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд сидел у костра и о чем-то думал.
Иван Иванович подошел к водке, потер руки,
рассмотрел хорошенько рюмку, налил, поднес к
свету, вылил разом из рюмки всю водку
в рот, но, не проглатывая, пополоскал ею хорошенько во рту, после чего уже проглотил; и, закусивши хлебом с солеными опенками, оборотился к Ивану Федоровичу.
Буллу свою начинает он жалобою на диавола, который куколь сеет во пшенице, и говорит: «Узнав, что посредством сказанного искусства многие книги и сочинения,
в разных частях
света, наипаче
в Кельне, Майнце, Триере, Магдебурге напечатанные, содержат
в себе разные заблуждения, учения пагубные, христианскому закону враждебные, и ныне еще
в некоторых местах печатаются, желая без отлагательства предварить сей ненавистной язве, всем и каждому сказанного искусства печатникам и к ним принадлежащим и всем, кто
в печатном деле обращается
в помянутых областях, под наказанием проклятия и денежныя пени, определяемой и взыскиваемой почтенными братиями нашими, Кельнским, Майнцким, Триерским и Магдебургским архиепископами или их наместниками
в областях, их,
в пользу апостольской камеры, апостольскою властию наистрожайше запрещаем, чтобы не дерзали книг, сочинений или писаний печатать или отдавать
в печать без доклада вышесказанным архиепископам или наместникам и без их особливого и точного безденежно испрошенного дозволения; их же совесть обременяем, да прежде, нежели дадут таковое дозволение, назначенное к печатанию прилежно
рассмотрят или чрез ученых и православных велят
рассмотреть и да прилежно пекутся, чтобы не было печатано противного вере православной, безбожное и соблазн производящего».
— Эх! Ух! — кривился чиновник, и даже дрожь его пробирала, — а ведь покойник не то что за десять тысяч, а за десять целковых на тот
свет сживывал, — кивнул он князю. Князь с любопытством
рассматривал Рогожина; казалось, тот был еще бледнее
в эту минуту.
Эта сторона была вся
в черной тени, а на другую падал ярко-бледный
свет, и казалось, на ней можно было
рассмотреть каждую травку. Выемка уходила вниз, как темная пропасть; на дне ее слабо блестели отполированные рельсы. Далеко за выемкой белели среди поля правильные ряды остроконечных палаток.
Здесь он рассчитывает себя, откладывает гроши к грошам, разглаживает и
рассматривает на
свет скомканные ассигнации и прячет выручку
в заветную кубышку.
А всё те же звуки раздаются с бастионов, всё так же — с невольным трепетом и суеверным страхом, — смотрят
в ясный вечер французы из своего лагеря на черную изрытую землю бастионов Севастополя, на черные движущиеся по ним фигуры наших матросов и считают амбразуры, из которых сердито торчат чугунные пушки; всё так же
в трубу
рассматривает, с вышки телеграфа, штурманский унтер-офицер пестрые фигуры французов, их батареи, палатки, колонны, движущиеся по Зеленой горе, и дымки, вспыхивающие
в траншеях, и всё с тем же жаром стремятся с различных сторон
света разнородные толпы людей, с еще более разнородными желаниями, к этому роковому месту.
Тот только, кто знал ее прежде, кто помнил свежесть лица ее, блеск взоров, под которым, бывало, трудно
рассмотреть цвет глаз ее — так тонули они
в роскошных, трепещущих волнах
света, кто помнил ее пышные плечи и стройный бюст, тот с болезненным изумлением взглянул бы на нее теперь, сердце его сжалось бы от сожаления, если он не чужой ей, как теперь оно сжалось, может быть, у Петра Иваныча,
в чем он боялся признаться самому себе.
— Надо бы подумать об этом, мой друг! — сказала она словно мимоходом, не глядя на сына и
рассматривая на
свет руки, точно они составляли
в эту минуту главный предмет ее внимания.
— Капитал-то можно бы при жизни из рук
в руки передать, — молвила Арина Петровна, как бы вскользь бросая предположение и вновь принимаясь
рассматривать на
свет свои руки.
Не раз на глаза навёртывались слёзы; снимая пальцем капельку влаги, он, надув губы, сначала
рассматривал её на
свет, потом отирал палец о рубаху, точно давил слезу. Город молчал, он как бы растаял
в зное, и не было его; лишь изредка по улице тихо, нерешительно шаркали чьи-то шаги, — должно быть, проходили
в поисках милостыни мужики, очумевшие от голода и опьяняющей жары.
С этого дня Ключарёв стал равнодушно водить Матвея по всем вязким мытарствам окуровской жизни, спокойно брал у него деньги, получив, пренебрежительно
рассматривал их на
свет или подкидывал на ладони и затем опускал
в карман.
Но, кроме того, он предстал мне
в свете неизвестного торжества, и, погрузясь
в заразительно яркую суету, я стал
рассматривать, что происходит вокруг; шел я не торопясь и никого не расспрашивал, так же, как никогда не хотел знать названия поразивших меня своей прелестью и оригинальностью цветов.
Я спустился
в ярко озаренное помещение, где, кроме нас двух, никого не было. Беглый взгляд, брошенный мной на обстановку, не дал впечатления, противоречащего моему настроению, но и не разъяснил ничего, хотя казалось мне, когда я спускался, что будет иначе. Я увидел комфорт и беспорядок. Я шел по замечательному ковру. Отделка помещения обнаруживала богатство строителя корабля. Мы сели на небольшой диван, и
в полном
свете я окончательно
рассмотрел Геза.
С последними словами он подал матери кусок кварца, который привез еще Михалко. Старуха нерешительно взяла
в руку «игрушку» и, отнеся далеко от глаз, долго и внимательно
рассматривала к
свету.
— Смотрите, Нестор Игнатьич, — говорила она, — чтоб
в самом деле не вышло на слова пани Свентоховской.
В самом деле, как она говорит, „небеспечно“ вам, кажется, разгуливаться со мной по белу
свету. Чего доброго, влюбитесь вы
в меня.
В два-то года, живя вместе, вы меня не
рассмотрели хорошенько, а теперь вот делать вам нечего, со скуки как раз злой недуг приключится. Вот анекдот-то выйдет! Хоть со
света бежи тогда.
Мы долго шли, местами погружаясь
в глубокую тину или невылазную, зловонную, жидкую грязь, местами наклоняясь, так как заносы грязи были настолько высоки, что невозможно было идти прямо.
В одном из таких заносов я наткнулся на что-то мягкое. При
свете лампочки мне удалось
рассмотреть до половины занесенный илом труп громадного дога. Он лежал сверх стока.
Слабый
свет из передней отразился
в одном углу темной комнаты, и я хотя с трудом, но
рассмотрел, что он завален рогатинами.
Они не могли
рассмотреть всех лошадей на ходу. Хозяин закричал Нестера; и старик, торопливо постукивая каблуками бока пегого, рысцой выбежал вперед. Пегий ковылял, припадая на одну ногу, но бежал так, что, видно было, он ни
в каком случае не стал бы роптать, даже ежели бы ему велели бежать так, насколько хватит силы, на край
света. Он даже готов был бежать навскачь и даже покушался на это с правой ноги.
Вадим привстал; луна ударяла прямо
в слуховое окно, и
свет ее, захватывая несколько измятых соломинок, упадал на противную стену, так что Вадим легко мог
рассмотреть на ней все скважины, каждый клочок моха, высунувшийся между брусьями; — долго он не сводил глаз с этой стены, долго внимал звукам отдаленной песни — …наконец они умолкли, облако набежало на полный месяц…
В это время лампада вспыхнула живее пред иконою, и
свет прямо ударился
в лицо моего соседа. Как же я удивился, когда,
рассматривая, увидел черты знакомые! Это был сам Иван Никифорович! Но как изменился!
Рано проснешься поутру, оденешься задолго до
света и с тревожным нетерпением Дожидаешься зари; наконец, пойдешь и к каждой поставушке подходишь с сильным биением сердца, издали стараясь
рассмотреть, не спущен ли самострел, не уронена ли плашка, не запуталось ли что-нибудь
в сильях, и когда
в самом деле попалась добыча, то с какой, бывало, радостью и торжеством возвращаешься домой, снимаешь шкурку, распяливаешь и сушишь ее у печки и потом повесишь на стену у своей кровати, около которой
в продолжение зимы набиралось и красовалось иногда десятка три разных шкурок.
Приблизившись, Дутлов
рассмотрел при
свете фонаря, который нес кучер, Егора Михайловича и низенького чиновника
в фуражке с кокардой и
в шинели: это был становой.
Но защитники древней Руси,
рассматривая влияние христианства, представляют дело
в каком-то особенном
свете.
Аян не различал ничего этого — он видел, что
в рамке из
света и зелени поднялось живое лицо портрета; женщина шагнула к нему, испуганная и бледная. Но
в следующий же момент спокойное удивление выразилось
в ее чертах: привычка владеть собой. Она стояла прямо, не шевелясь,
в упор
рассматривая Аяна серыми большими глазами.
Она произнесла его имя тихо и таким странным, протяжным, волнующим звуком, какого Воскресенский не слыхал никогда
в жизни. Он вздрогнул и пристально поглядел на нее. Но она сидела спиной к яркому
свету, и выражения ее лица нельзя было
рассмотреть. Однако студенту показалось, что ее глаза блестят не по-обыкновенному.
Я, впрочем, не мог их
рассмотреть, потому что фонари
в вагоне были затянуты темно-синей тафтою и не пропускали столько
света, чтобы можно было хорошо
рассмотреть незнакомые лица.
«Половина второго… Не пора ли идти обедать?» — думает Стебельков, заводя часы бронзовым ключиком, который он только что приобрел и
в головке которого вставлена маленькая фотографическая картинка, видимая
в увеличенном виде, если
рассматривать ее на
свет. Александр Михайлович смотрит картинку, прищурив левый глаз, и улыбается. «Какие славные штучки нынче делают, право! И как ухитряются…
в таком маленьком виде? — приходит ему
в голову. — Однако нужно идти…»
Кудряшов скрылся за зелень, а Василий Петрович подошел к одному из зеркальных стекол и начал
рассматривать, что было за ним. Слабый
свет одной свечки не мог проникнуть далеко
в воду, но рыбы, большие и маленькие, привлеченные светлой точкой, собрались
в освещенном месте и глупо смотрели на Василия Петровича круглыми глазами, раскрывая и закрывая рты и шевеля жабрами и плавниками. Дальше виднелись темные очертания водорослей. Какая-то гадина шевелилась
в них; Василий Петрович не мог
рассмотреть ее формы.
— Ничем не попорчена, — сказал он,
рассматривая их. — Да и портиться тут нечему, потому что
в стрелке не пружина какая, а одна только Божия сила… Видишь,
в одну сторону обе стрелки тянут… Вот сивер, тут будет полдень, тут закат, а тут восток, — говорил дядя Онуфрий, показывая рукой страны
света по направлению магнитной стрелки.
И так, твердый и прямой, прошел о. Игнатий до кладбища и такой же вернулся назад. И только у дверей
в комнату жены спина его согнулась немного; но это могло быть и оттого, что большинство дверей были низки для его роста. Войдя со
свету, он с трудом мог
рассмотреть лицо жены, а когда
рассмотрел, то удивился, что оно совсем спокойно и на глазах нет слез. И не было
в глазах ни гнева, ни горя — они были немы и молчали тяжело, упорно, как и все тучное, бессильное тело, вдавившееся
в перину.
Когда светящийся шар поравнялся со мной, он был от меня шагах
в десяти, не более, и потому я мог хорошо его
рассмотреть. Раза два его внешняя оболочка как бы лопалась, и тогда внутри его был виден яркий бело-синий
свет. Листки, трава и ветви деревьев, мимо которых близко проходил шар, тускло освещались его бледным
светом и как будто приходили
в движение. От молниеносного шара тянулся тонкий, как нить, огненный хвостик, который по временам
в разных местах давал мельчайшие вспышки.
Вместо мертвой девушки, вместо призрака горийской красавицы я увидела трех сидевших на полу горцев, которые при
свете ручного фонаря
рассматривали куски каких-то тканей. Они говорили тихим шепотом. Двоих из них я разглядела. У них были бородатые лица и рваные осетинские одежды. Третий сидел ко мне спиной и перебирал
в руках крупные зерна великолепного жемчужного ожерелья. Тут же рядом лежали богатые, золотом расшитые седла, драгоценные уздечки и нарядные, камнями осыпанные дагестанские кинжалы.
Но
в конуре ничто не шевельнулось, а возле я
рассмотрел в багровом
свете поблескивающий обрывок цепи. Отдаленный крик и треск чего-то падающего все росли, и я закрыл форточку.
Я внимательно вслушивался
в анекдоты и похабные песни,
рассматривал, конфузясь, карты на
свет, пробовал потихоньку Рисовать голых женщин, но никак не выходили груди.
Я думаю, что на нигилисток оттого так все и накинулись
в свете, что кроме их стриженых волос ничего хорошенько не
рассмотрели.
Зоркие глаза их вскоре
рассмотрели при бледном
свете луны движущиеся
в лесу темные фигуры. Лежавшие у опушки леса оказались остяками, убитыми выстрелами постовых казаков. У большинства из них
в руках были луки и приготовленные стрелы; колчаны с запасными стрелами находились за спиной.
— Да, — отвечал Паткуль, обернувшись к окну, будто
рассматривая небесные светила, — звезда любви восходит, отогнав от себя все облака. Она сулит нам удовольствие; но, признаюсь вам, приятнее наслаждаться ее
светом из своей комнаты, нежели под открытым небом,
в нынешние росистые ночи.
Оба друга остановились как вкопанные невдалеке от входа
в нее. Они оба увидели, что на одной из скамеек, стоявших внутри беседки, сидели близко друг к другу две человеческие фигуры, мужчина и женщина. Абрисы этих фигур совершенно ясно выделялись при слабом лунном
свете,
рассмотреть же их лица и подробности одежды не было возможности. Оба друга заметили только, как потом и передавали друг другу, что эти одежды состояли из какой-то прозрачной светлой материи.
Здесь,
в комнате, при большем
свете, нежели
в сенях, Сурмин мог лучше
рассмотреть стройный, несколько величественный стан Лизы, тонкие, правильные черты ее бело-матового лица, оттененного своеобразной прической волос, черных как вороново крыло, и ее глубокие, вдумчивые черные глаза.
— Как видно, Nicolas! — сказал голос Сони. — Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтобы ближе
рассмотреть ее лицо. Какое-то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами,
в лунном
свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
Теперь при
свете лампы, падавшем
в окно, я смог довольно хорошо
рассмотреть его лицо: спокойное и даже равнодушное, само по себе оно не было страшно.