Неточные совпадения
Андрей Иванович подумал, что это должен быть какой-нибудь любознательный ученый-профессор, который ездит по России затем, чтобы собирать какие-нибудь растения или даже предметы ископаемые. Он изъявил ему всякую готовность споспешествовать; предложил своих мастеров, колесников и кузнецов для поправки брички; просил расположиться у него как в собственном доме; усадил обходительного
гостя в большие вольтеровские <кресла> и приготовился слушать его
рассказ, без сомнения, об ученых предметах и естественных.
— На кой дьявол нужна наша интеллигенция при таком мужике? Это все равно как деревенские избы перламутром украшать. Прекраснодушие, сердечность, романтизм и прочие пеперменты, уменье сидеть в тюрьмах, жить в гиблых местах ссылки, писать трогательные
рассказы и статейки. Страстотерпцы, преподобные и тому подобные. В общем — незваные
гости.
Клим рассказывал
гостям впечатления своих поездок и не без удовольствия видел, что
рассказы эти заставляют людей печально молчать.
Из
рассказов отца, матери, бабушки
гостям Клим узнал о себе немало удивительного и важного: оказалось, что он, будучи еще совсем маленьким, заметно отличался от своих сверстников.
В этот день из посторонних были только в
гостях у Обломова Иван Герасимович и Алексеев, безмолвный и безответный
гость, который звал в начале
рассказа Илью Ильича на первое мая. Обломов не только не хотел уступить Ивану Матвеевичу, но старался блеснуть тонкостью и изяществом угощения, неизвестными в этом углу.
Чай он пил с ромом, за ужином опять пил мадеру, и когда все
гости ушли домой, а Вера с Марфенькой по своим комнатам, Опенкин все еще томил Бережкову
рассказами о прежнем житье-бытье в городе, о многих стариках, которых все забыли, кроме его, о разных событиях доброго старого времени, наконец, о своих домашних несчастиях, и все прихлебывал холодный чай с ромом или просил рюмочку мадеры.
Но была ли это вполне тогдашняя беседа, или он присовокупил к ней в записке своей и из прежних бесед с учителем своим, этого уже я не могу решить, к тому же вся речь старца в записке этой ведется как бы беспрерывно, словно как бы он излагал жизнь свою в виде повести, обращаясь к друзьям своим, тогда как, без сомнения, по последовавшим
рассказам, на деле происходило несколько иначе, ибо велась беседа в тот вечер общая, и хотя
гости хозяина своего мало перебивали, но все же говорили и от себя, вмешиваясь в разговор, может быть, даже и от себя поведали и рассказали что-либо, к тому же и беспрерывности такой в повествовании сем быть не могло, ибо старец иногда задыхался, терял голос и даже ложился отдохнуть на постель свою, хотя и не засыпал, а
гости не покидали мест своих.
Но если заедет к ней
гость, молодой какой-нибудь сосед, которого она жалует, — Татьяна Борисовна вся оживится; усадит его, напоит чаем, слушает его
рассказы, смеется, изредка его по щеке потреплет, но сама говорит мало; в беде, в горе утешит, добрый совет подаст.
Действительно, я напечатал
рассказ «В глухую», где подробно описал виденный мною притон, игру в карты, отравленного «малинкой»
гостя, которого потащили сбросить в подземную клоаку, приняв за мертвого. Только Колосов переулок назвал Безымянным. Обстановку описал и в подробностях, как живых, действующих лиц. Барон Дорфгаузен, Отто Карлович… и это действительно было его настоящее имя.
И хозяйка, и жилец были в духе и вели оживленную беседу. Давыдовская повторяла свой любимый
рассказ, как один важный московский генерал приезжал к ней несколько раз в
гости и по три графина холодной воды выпивал, да так ни с чем и отошел.
Ему дали выпить стакан холодной воды, и Кальпинский увел его к себе в кабинет, где отец мой плакал навзрыд более часу, как маленькое дитя, повторяя только иногда: «Бог судья тетушке! на ее душе этот грех!» Между тем вокруг него шли уже горячие
рассказы и даже споры между моими двоюродными тетушками, Кальпинской и Лупеневской, которая на этот раз
гостила у своей сестрицы.
Но скоро она утомилась следить за
рассказом и стала рассматривать
гостей, незаметно для сына и для них.
Видя это, Бизюкина, по совести, гораздо более одобряла достойное поведение Препотенского, который стоял — будто проглотил аршин. Случайно ли или в силу соображений, что вновь пришедшие
гости люди более серьезные, которым неприлично хохотать с барышнями и слушать вздорные
рассказы и плохое пение, хозяйка провела Термосесова и Препотенского прямо в ту маленькую гостиную, где помещались Туганов, Плодомасов, Дарьянов, Савелий, Захария и Ахилла.
Романею подали;
гости придвинулись поближе к запорожцу, который, выпив за здоровье молодых, принялся рассказывать всякую всячину: о басурманской вере персиян, об Араратской горе, о степях непроходимых, о золотом песке, о медовых реках, о слонах и верблюдах; мешал правду с небылицами и до того занял хозяина и
гостей своими
рассказами, что никто не заметил вошедшего слугу, который, переговоря с работницею Марфою, подошел к Кирше и, поклонясь ему ласково, объявил, что его требуют на боярский двор.
Кирик громко захохотал. Публика разделилась на две группы: одни слушали
рассказ телеграфиста об убийстве мальчика, другие — скучное сообщение Травкина о человеке, совершившем двадцать три кражи. Илья наблюдал за хозяйкой, чувствуя, что в нём тихо разгорается какой-то огонёк, — он ещё ничего не освещает, но уже настойчиво жжёт сердце. С той минуты, когда Лунёв понял, что Автономовы опасаются, как бы он не сконфузил их пред
гостями, его мысли становились стройнее.
Прошло много лет, и в конце прошлого столетия мы опять встретились в Москве. Докучаев
гостил у меня несколько дней на даче в Быкове. Ему было около восьмидесяти лет, он еще бодрился, старался петь надтреснутым голосом арии, читал монологи из пьес и опять повторил как-то за вечерним чаем слышанный мной в Тамбове
рассказ о «докучаевской трепке». Но говорил он уже без пафоса, без цитат из пьес. Быть может, там, в Тамбове, воодушевила его комната, где погиб его друг.
Все
гости слушали эти
рассказы, и словно переживали всё, что излагал пред ними Рогожин, и «страхом огораживались» от ужасавшего их захудания рода, которое, вероятно, и тогда уже предвиделось.
Ольгу ждут в гостиной, Борис Петрович сердится; его
гость поминутно наливает себе в кружку и затягивает плясовую песню… наконец она взошла: в малиновом сарафане, с богатой повязкой; ее темная коса упадала между плечьми до половины спины; круглота, белизна ее шеи были удивительны; а маленькая ножка, показываясь по временам, обещала тайные совершенства, которых ищут молодые люди, глядя на женщину как на орудие своих удовольствий; впрочем маленькая ножка имеет еще другое значение, которое я бы открыл вам, если б не боялся слишком удалиться от своего
рассказа.
В шуме родной реки есть что-то схожее с колыбельной песнью, с
рассказами старой няни; Вадим это чувствовал, и память его невольно переселилась в прошедшее, как в дом, который некогда был нашим, и где теперь мы должны пировать под именем
гостя; на дне этого удовольствия шевелится неизъяснимая грусть, как ядовитый крокодил в глубине чистого, прозрачного американского колодца.
Дорогой он рассказывал мне о Кавказе, о жизни помещиков-грузин, о их забавах и отношении к крестьянам. Его
рассказы были интересны, своеобразно красивы, но рисовали предо мной рассказчика крайне нелестно для него. Рассказывает он, например, такой случай: К одному богатому князю съехались соседи на пирушку; пили вино, ели чурек и шашлык, ели лаваш и пилав, и потом князь повёл
гостей в конюшню. Оседлали коней.
Не знаю, как при большом наплыве
гостей размещались дамы. Что же касается до нас, то сборы были невелики: на время нашего пребывания в Федоровке прачки изгонялись из своих двух комнат и сверх сена по глиняным полам расстилались ковры, покрытые простынями, вдоль стен клали подушки, и ночлег был готов. По вечерам на сон грядущий долго не умолкали всякого рода
рассказы и шуточные замечания, с которых затем начиналось и утро. Много веселости придавало вышучивание Буйницким стройного и красивого Бедера.
Натешившись отчаянием старика, я с хохотом соскакивал с дерева. Но такие проказы случались редко: большею частию старик умел занять меня своими
рассказами про нашего дедушку Неофита Петровича и бабушку Анну Ивановну, у которых съезжалось много
гостей и были свои крепостные музыканты в лаптях.
И
гость должен был непременно остаться; но, впрочем, вечер в низенькой теплой комнате, радушный, греющий и усыпляющий
рассказ, несущийся пар от поданного на стол кушанья, всегда питательного и мастерски изготовленного, бывает для него наградою.
Упоенный ожившим счастьем, я не выходил из гостиной, увивался около жены и, почитая, что бывшая мрачность происходила в ней от ее положения… радовался, что по вкусу пришлись ей
гости, и она вошла в обыкновенные чувства; а потому, питая к ним благодарность за приезд их, я бесперестанно занимал их то любопытным
рассказом о жизни моей в столице Санкт-Петербурге, об актерщиках и танцовщицах, то водил их на гумно или чем-нибудь подобным веселил их.
Признаюсь, весело было моему честолюбию рассыпаться в
рассказах того, что никто из моих
гостей не слыхал и о чем понятия не имел.
Но потом мало-помалу
гости оживляются, всё в избе принимает участие в россказнях, и каждый в свою очередь старается вставить красное словцо. Даже девяностолетняя мать Домны изменяет вечно лежачему своему положению и, свесясь с печки, прислушивается одним ухом к диковинным
рассказам соседок.
Сколько можно было судить по его
рассказам, которые я слышал лишь вскользь и отрывками (рассказывая об этом
гостям, дядя всегда высылал меня из комнаты), — дело шло об «оскорбленной чести студенчества».
Один
гость на это заметил, что Писемский оригинален, но неправ, и привел в пример Диккенса, который писал в стране, где очень быстро ездят, однако же видел и наблюдал много, и фабулы его
рассказов не страдают скудостию содержания.
— Ведь не прогонишь же ты меня, полагаю… Рад не рад, а
гостя принимай!.. — продолжал Иван Ильич, чувствуя, что конфузится до неприличной слабости, желает улыбнуться, но уже не может; что юмористический
рассказ о Степане Никифоровиче и Трифоне становится все более и более невозможным. Но Пселдонимов, как нарочно, не выходил из столбняка и продолжал смотреть с совершенно дурацким видом. Ивана Ильича передернуло, он чувствовал, что еще одна такая минута, и произойдет невероятный сумбур.
Алексей с паломником пошли вниз. Патап Максимыч с молчаливым купцом Дюковым к
гостям воротились. Там старый Снежков продолжал
рассказы про житье-бытье Стужина, — знайте, дескать, с какими людьми мы водимся!
Белый день идет к вечеру, честнóй пир идет навеселе. На приволье, в радости,
гости прохлаждаются, за стаканами меж собой беседу ведут… Больше всех говорит, каждым словом смешит подгулявший маленько Чапурин. Речи любимые, разговоры забавные про житье-бытье скитское, про дела черниц молодых, белиц удалых, про ихних дружков-полюбовников. Задушевным смехом, веселым хохотом беседа каждый
рассказ его покрывает.
До того увлеклась смехотворными
рассказами, что, выскочив на середь горницы, пошла в лицах представлять
гостей, подражая голосу, походке и ухваткам каждого.
Послеобеденным разговором почти безраздельно владел дорогой
гость. Губернаторша только задавала вопросы, прилично ахала, вставляла сожаления о своей собственной славнобубенской жизни и оживленно восхищалась
рассказами барона, когда тот, в несколько небрежном тоне, повествовал о последней великосветской сплетне, о придворных новостях, о Кальцоляри и Девериа, да о последнем фарсе на Михайловской сцене.
И, предоставив королеву, тоже несколько оживившуюся после двух рюмок рейнвейна, доктору, принялся занимать короля
рассказами о С.-Франциско, умышленно забывая угощать
гостя вином.
— Так вот,
гости мои дорогие, — немного погодя продолжал свой
рассказ Трифон Лохматый, — сынок у меня тысячами ворочает, кажись бы, мог помочь отцу при его крайности, ан нет, не туда оно пошло, не тем пахнет, женины деньги и все ее именье мой Алексей к своим рукам подобрал, и она, бессчастная, теперь сама без копейки сидит.
«Зачем скрывают? — сама думает. — Ведь я приведена. Зачем же смущают ни с чем не сообразными богохульными
рассказами про какого-то верховного
гостя, про каких-то Ивана Тимофеича да царя Максима?.. Зачем отторгли они меня от всего, к чему я с малых лет привыкла? А была я тогда безмятежна, сомнений не знала и тревог душевных не знала».
— Не делается, матушка, не делается, — ответил Марко Данилыч и вдруг, чтоб как-нибудь отвязаться от
рассказов Таисеи, сказал: — Что ж это я? Хорош хозяин! Сколько времени толкуем, а нет чтобы чайком попотчевать дорогих
гостей… Вот что значит без хозяек-то.
Бояре окружили, по уходе царя из посольской палаты, Ивана Кольца с товарищами и князца Ишбердея. Каждый из бояр, сыновей боярских, дворян и опричников наперебой старался переманить к себе дорогих
гостей послушать их
рассказы о неведомой стране, о ратных победных подвигах.
— За кого ж принимаете вы русских? — сказал он. — Нет, достопочтенный
гость мой! обитатели здешние никому не поклоняются, кроме как иконам своих святых. Балсамины же находятся почти в каждом доме и подсолнечники в каждом саду, потому что других цветов русские почти не держат, а цветы здесь любят. Impatiens hortensis выписан еще недавно семенами из Голландии рассадителем всего полезного и приятного в России. Но любезнейший собеседник наш ждет с нетерпением продолжения вашего
рассказа.
По их
рассказам, она была окончательно погибшей девушкой, принятой в порядочные дома лишь по недоразумению. Это, впрочем, не мешало хозяйке дома, ведшей только что со своими
гостями разговор о княжне в этом направлении, идти ей навстречу с распростертыми объятиями, как только княжна Людмила Васильевна появлялась в гостиной.
Чтение грамотки как громом поразило Семена Иоаникиевича, но у него был
гость, которому следовало уделить все внимание, и потому, решив в уме, что утро вечера мудренее, Строганов занялся чествованием приезжего из Москвы и слушанием его бесконечных
рассказов.
— Зато теперь я могу спокойно и нелицемерно ответить вам: воистину воскресе! — закончил он свой
рассказ и начал христосоваться с семьей и
гостями.
К вечеру дня нашего
рассказа в Облонском ожидалось много
гостей из Москвы, так как назначен был ежегодно даваемый князем летний бал.
— Дядя Ваня! — насмешливо сказала Зинаида Владимировна. — Он опять будет мучить нас
рассказами своих старых историй, которые я все давно знаю наизусть за то время, как он, бывало,
гостил у нас в Москве… Если бы ты сделала одолжение, не пускала бы его ко мне, а сидела бы с ним сама. Я прихожу в нервное состояние, когда он начинает свои
рассказы: «Я помню интересный случай, бывший со мною…» Или: «Когда я еще был кадетом…» Нет, это решительно невыносимо.
Так, незадолго до времени нашего
рассказа, в 1576 году, при приеме польского посла, присланного Стефаном Баторием, не только дворец переполнен был боярами в блестящих одеждах, но на крыльце и в проходах до набережной палаты у педория Благовещенского собора размещены были во множестве
гости, купцы и приказные, все в золотых одеждах. На площади расставлено было возникшее при Иоанне войско — стрельцы с ружьями.
На последнем
госте Николая Павловича молоденьком юнкере — Антоне Антоновиче фон Зеемане мы остановим на более продолжительное время внимание читателя, так как этому молодому человеку придется играть довольно значительную роль в нашем правдивом
рассказе.
К этим нежданным
гостям присоединилось еще несколько десятков из удалой дружины Хабара-Симского, и пошли
рассказы о том, кто и как действовал в этой чудной победе.
Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудреном парике, и начинал, затронутый кем-нибудь, свои отрывистые
рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих
гостях одинаковое чувство почтительного уважения.