Неточные совпадения
— „Да что ж ты у него сама не спросила?“ — „А
надоем!“ Впрочем, Базаров скоро сам перестал запираться: лихорадка
работы с него соскочила и заменилась тоскливою скукой и глухим беспокойством.
День был ясный, солнечный, но холодный. Мне страшно
надоела съемка, и только упорное желание довести ее до конца не позволяло бросить
работу. Каждый раз, взяв азимут, я спешно зарисовывал ближайший рельеф, а затем согревал руки дыханием. Через час пути мы догнали какого-то мужика. Он вез на станцию рыбу.
Если идти по лесу без
работы, то путешествие скоро
надоедает.
— Безостановочно продолжает муж после вопроса «слушаешь ли», — да, очень приятные для меня перемены, — и он довольно подробно рассказывает; да ведь она три четверти этого знает, нет, и все знает, но все равно: пусть он рассказывает, какой он добрый! и он все рассказывает: что уроки ему давно
надоели, и почему в каком семействе или с какими учениками
надоели, и как занятие в заводской конторе ему не
надоело, потому что оно важно, дает влияние на народ целого завода, и как он кое-что успевает там делать: развел охотников учить грамоте, выучил их, как учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям, доказавши, что работники от этого будут меньше портить машины и
работу, потому что от этого пойдет уменьшение прогулов и пьяных глаз, плату самую пустую, конечно, и как он оттягивает рабочих от пьянства, и для этого часто бывает в их харчевнях, — и мало ли что такое.
"Всю жизнь провел в битье, и теперь срам настал, — думалось ему, — куда деваться? Остаться здесь невозможно — не выдержишь! С утра до вечера эта паскуда будет перед глазами мыкаться. А ежели ей волю дать — глаз никуда показать нельзя будет. Без
работы, без хлеба насидишься, а она все-таки на шее висеть будет. Колотить ежели, так жаловаться станет, заступку найдет. Да и обтерпится, пожалуй, так что самому
надоест… Ах, мочи нет, тяжко!"
В стороне, за огромными пяльцами, сидит хозяин, вышивая крестиками по холстине скатерть; из-под его пальцев появляются красные раки, синие рыбы, желтые бабочки и рыжие осенние листья. Он сам составил рисунок вышивки и третью зиму сидит над этой
работой, — она очень
надоела ему, и часто, днем, когда я свободен, он говорит мне...
Прошел год, другой — о Романе Прокофьиче не было ни слуха ни духа. Ни о самом о нем не приходило никаких известий, ни
работ его не показывалось в свете, и великие ожидания, которые он когда-то посеял, рухнули и забылись, как забылись многие большие ожидания, рано возбужденные и рано убитые многими подобными ему людьми. Норки жили по-прежнему; Шульц тоже. Он очень долго носился с извинительной запиской Истомина и даже держался слегка дуэлистом, но, наконец, и это
надоело, и это забылось.
Впрочем, мы опять вовлеклись в указание фактических ошибок г. Жеребцова; между тем продолжать это указание мы вовсе не желаем, — сколько из опасения
надоесть читателям, столько же и по личному отвращению к подобной
работе, которая нам кажется странною и даже совершенно непозволительною в приложении к такой книге, как сочинение г. Жеребцова.
Было ясно — он не хотел говорить. Полагая, что такое настроение не продлится у него долго, я не стал
надоедать ему вопросами. Он весь день молчал, только по необходимости бросая мне краткие слова, относящиеся к
работе, расхаживал по пекарне с понуренной головой и всё с теми же туманными глазами, с какими пришел. В нем точно погасло что-то; он работал медленно и вяло, связанный своими думами. Ночью, когда мы уже посадили последние хлебы в печь и, из боязни передержать их, не ложились спать, он попросил меня...
Лиза. Я боюсь, что
надоест мне
работа, опостылеет, тогда я ее брошу…
Глуховцев. Я-то? Не знаю. Дела плохи, должно быть, оттого. Хорошо еще, что в комитетской столовой даром кормят, а то…
Надоело это, Оль-Оль. Здоровый я малый, камни готов ворочать, а
работы нету.
С полуночи он стал на вахту и был несколько смущен оттого, что до сих пор капитан не звал его к себе. «Верно, нашел мою
работу скверной и из деликатности ничего не хочет сказать. А может быть, и не дочитал до конца…
Надоело!» — раздумывал юный самолюбивый автор, шагая по мостику.
Если над водою, сидя в лодке, держать зажженный факел, то с разных мест, — из заводей, из-под коряг, из темных омутов, — отовсюду потянутся к свету всякие рыбы. Так из гущи рабочей молодежи завода «Красный витязь» потянулись на призыв ударной тройки те, кому
надоело вяло жить изо дня в день, ничем не горя, кому хотелось дружной
работы, озаренной яркою целью, также и те, кому хотелось выдвинуться, обратить на себя внимание.
Зачем? Он теперь понял. Для того, чтобы лежать здесь и не шевелиться. Там, в тюрьме, подымали на
работу, там нельзя было лежать целый день. Это ему
надоело, покой соблазнил его, и он бежал.