Неточные совпадения
Тот
путь держал до кузницы,
Тот шел в село Иваньково
Позвать
отца Прокофия
Ребенка окрестить.
Но я отстал от их союза
И вдаль бежал… Она за мной.
Как часто ласковая муза
Мне услаждала
путь немой
Волшебством тайного рассказа!
Как часто по скалам Кавказа
Она Ленорой, при луне,
Со мной скакала на коне!
Как часто по брегам Тавриды
Она меня во мгле ночной
Водила слушать шум морской,
Немолчный шепот Нереиды,
Глубокий, вечный хор валов,
Хвалебный гимн
отцу миров.
— Вот еще что выдумал! — говорила мать, обнимавшая между тем младшего. — И придет же в голову этакое, чтобы дитя родное било
отца. Да будто и до того теперь: дитя молодое, проехало столько
пути, утомилось (это дитя было двадцати с лишком лет и ровно в сажень ростом), ему бы теперь нужно опочить и поесть чего-нибудь, а он заставляет его биться!
Старик Обломов как принял имение от
отца, так передал его и сыну. Он хотя и жил весь век в деревне, но не мудрил, не ломал себе головы над разными затеями, как это делают нынешние: как бы там открыть какие-нибудь новые источники производительности земель или распространять и усиливать старые и т. п. Как и чем засевались поля при дедушке, какие были
пути сбыта полевых продуктов тогда, такие остались и при нем.
Рядом с красотой — видел ваши заблуждения, страсти, падения, падал сам, увлекаясь вами, и вставал опять и все звал вас, на высокую гору, искушая — не дьявольской заманкой, не царством суеты, звал именем другой силы на
путь совершенствования самих себя, а с собой и нас: детей,
отцов, братьев, мужей и… друзей ваших!
Надежда Васильевна в несколько минут успела рассказать о своей жизни на приисках, где ей было так хорошо, хотя иногда начинало неудержимо тянуть в город, к родным. Она могла бы назвать себя совсем счастливой, если бы не здоровье Максима, которое ее очень беспокоит, хотя доктор, как все доктора, старается убедить ее в полной безопасности. Потом она рассказывала о своих отношениях к
отцу и матери, о Косте, который по последнему зимнему
пути отправился в Восточную Сибирь, на заводы.
Чудно это,
отцы и учители, что, не быв столь похож на него лицом, а лишь несколько, Алексей казался мне до того схожим с тем духовно, что много раз считал я его как бы прямо за того юношу, брата моего, пришедшего ко мне на конце
пути моего таинственно, для некоего воспоминания и проникновения, так что даже удивлялся себе самому и таковой странной мечте моей.
Лошади были давно готовы, а мне все не хотелось расстаться с смотрителем и его дочкой. Наконец я с ними простился;
отец пожелал мне доброго
пути, а дочь проводила до телеги. В сенях я остановился и просил у ней позволения ее поцеловать; Дуня согласилась… Много могу я насчитать поцелуев, [с тех пор, как этим занимаюсь,] но ни один не оставил во мне столь долгого, столь приятного воспоминания.
Желая исчерпать все мирные
пути, он хотел съездить к моему
отцу, которого едва знал, и серьезно с ним поговорить.
Жизнь кузины шла не по розам. Матери она лишилась ребенком.
Отец был отчаянный игрок и, как все игроки по крови, — десять раз был беден, десять раз был богат и кончил все-таки тем, что окончательно разорился. Les beaux restes [Остатки (фр.).] своего достояния он посвятил конскому заводу, на который обратил все свои помыслы и страсти. Сын его, уланский юнкер, единственный брат кузины, очень добрый юноша, шел прямым
путем к гибели: девятнадцати лет он уже был более страстный игрок, нежели
отец.
Отец еще за чаем объявил, что на дворе всего три градуса холода, а так как санный
путь только что стал, то лошади, наверное, побегут бойко и незаметно доставят нас в Лыково.
Во время перерыва, за чайным столом, уставленным закусками и водкой, зашел общий разговор, коснувшийся, между прочим, школьной реформы. Все единодушно осуждали ее с чисто практической точки зрения: чем виноваты дети,
отцы которых волею начальства служат в Ровно?
Путь в университет им закрыт, а университет тогда представлялся единственным настоящим высшим учебным заведением.
Мы принесли ответ, что ему лучше не являться, и архивариус опять тем же
путем перемахнул через забор, — как раз вовремя, так как вслед за тем
отец появился на террасе.
— И будешь возить по чужим дворам, когда дома угарно. Небойсь стыдно перед детьми свое зверство показывать… Вот так-то, Галактион Михеич! А ведь они, дети-то, и совсем большие вырастут. Вырасти-то вырастут, а к
отцу путь-дорога заказана. Ах, нехорошо!.. Жену не жалел, так хоть детей бы пожалел. Я тебе по-стариковски говорю… И обидно мне на тебя и жаль. А как жалеть, когда сам человек себя не жалеет?
— Ты у меня поговори, Галактион!.. Вот сынка бог послал!.. Я о нем же забочусь, а у него пароходы на уме. Вот тебе и пароход!.. Сам виноват, сам довел меня. Ох, согрешил я с вами: один умнее
отца захотел быть и другой туда же… Нет, шабаш! Будет веревки-то из меня вить… Я и тебя, Емельян, женю по
пути. За один раз терпеть-то от вас. Для кого я хлопочу-то, галманы вы этакие? Вот на старости лет в новое дело впутываюсь, петлю себе на шею надеваю, а вы…
Каких ужасов нагляделся и чего только он не вынес, пока его судили, мытарили по тюрьмам и потом три года тащили через Сибирь; на
пути его дочь, девушка, которая пошла добровольно за
отцом и матерью на каторгу, умерла от изнурения, а судно, которое везло его и старуху в Корсаковск, около Мауки потерпело аварию.
— Отца-то ты давно не видал? Зашел бы на шахту, по
пути ведь…
— Эй ты, пень березовый! — остановил ее
отец. — Стой, дура, выслушай перво… Водки купишь, так на обратном
пути заверни в лавочку и купи фунт колбасы.
Отец пожал мне руку и продолжал свой
путь.
Отец мой докладывал, что до Знаменья, то есть до 27 ноября, еще с лишком два месяца и что в половине ноября всегда становится зимний
путь, а мы приехали в карете.
Вода начала сильно сбывать, во многих местах земля оголилась, и все десять верст, которые
отец спокойно проехал туда на лодке, надобно было проехать в обратный
путь уже верхом.
На другой же день после получения письма от Прасковьи Ивановны, вероятно переговорив обо всем наедине,
отец и мать объявили решительное намерение ехать в Чурасово немедленно, как только ляжет зимний
путь.
Подвезли и кибитку для
отца и матери; настряпали в дорогу разного кушанья, уложились, и 21 ноября заскрипели, завизжали полозья, и мы тронулись в
путь.
В доме тревога большая.
Счастливы, светлы лицом,
Заново дом убирая,
Шепчутся мама с
отцом.
Как весела их беседа!
Сын подмечает, молчит.
— Скоро увидишь ты деда! —
Саше
отец говорит…
Дедушкой только и бредит
Саша, — не может уснуть:
«Что же он долго не едет?..»
— Друг мой! Далек ему
путь! —
Саша тоскливо вздыхает,
Думает: «Что за ответ!»
Вот наконец приезжает
Этот таинственный дед.
— Главнейше же —
путям провидения не покоряется, — пояснил
отец Арсений, — дождь, например, не от бога, а от облаков… да облака-то откуда?
Отец ничего еще не знал, но к нему опять приходил Януш и был прогнан на этот раз с еще большим гневом; однако в тот же день
отец остановил меня на
пути к садовой калитке и велел остаться дома.
Бился-бился
отец, вызвал меня из полка в отпуск, и не успел я еще в родительский дом
путем войти, как окружили меня в лакейской, спустили штаны, да три пучка розог и обломали об мое поручичье тело…
Настенька, наконец, вышла и вместе с Калиновичем нагнала
отца и экономку на половине
пути.
— Мы все созданы, — заговорил
отец Василий снова назидательным тоном, — не для земных наших привязанностей, а для того, чтобы возвратиться в лоно бога в той духовной чистоте, каковая была вдохнута первому человеку в час его сотворения, но вы вашим печалованием отвращаетесь от того. В постигшем вас горе вы нисколько не причастны, и оно постигло вас по мудрым
путям божиим.
— Что дорого тебе, человек? Только бог един дорог; встань же пред ним — чистый ото всего, сорви путы земные с души твоей, и увидит господь: ты — один, он — один! Так приблизишься господу, это — един
путь до него! Вот в чем спасение указано — отца-мать брось, указано, все брось и даже око, соблазняющее тебя, — вырви! Бога ради истреби себя в вещах и сохрани в духе, и воспылает душа твоя на веки и веки…
Протопоп опять поцеловал женины руки и пошел дьячить, а Наталья Николаевна свернулась калачиком и заснула, и ей привиделся сон, что вошел будто к ней дьякон Ахилла и говорит: «Что же вы не помолитесь, чтоб
отцу Савелию легче было страждовать?» — «А как же, — спрашивает Наталья Николаевна, — поучи, как это произнести?» — «А вот, — говорит Ахилла, — что произносите: господи, ими же веси
путями спаси!» — «Господи, ими же веси
путями спаси!» — благоговейно проговорила Наталья Николаевна и вдруг почувствовала, как будто дьякон ее взял и внес в алтарь, и алтарь тот огромный-преогромный: столбы — и конца им не видно, а престол до самого неба и весь сияет яркими огнями, а назади, откуда они уходили, — все будто крошечное, столь крошечное, что даже смешно бы, если бы не та тревога, что она женщина, а дьякон ее в алтарь внес.
И вот Ахилла на воле, на
пути, в который так нетерпеливо снаряжался с целями самого грандиозного свойства: он, еще лежа в своем чулане, прежде всех задумал поставить
отцу Туберозову памятник, но не в тридцать рублей, а на все свои деньги, на все двести рублей, которые выручил за все свое имущество, приобретенное трудами целой жизни.
Сгущался вокруг сумрак позднего вечера, перерождаясь в темноту ночи, еле слышно шелестел лист на деревьях, плыли в тёмном небе звёзды, обозначился мутный Млечный
Путь, а в монастырском дворе кто-то рубил топором и крякал, напоминая об
отце Посулова. Падала роса, становилось сыро, ночной осенний холодок просачивался в сердце. Хотелось думать о чём-нибудь постороннем, спокойно, правильно и бесстрашно.
При жизни
отца он много думал о городе и, обижаясь, что его не пускают на улицу, представлял себе городскую жизнь полной каких-то тайных соблазнов и весёлых затей. И хотя
отец внушил ему своё недоверчивое отношение к людям, но это чувство неглубоко легло в душу юноши и не ослабило его интереса к жизни города. Он ходил по улицам, зорко и дружественно наблюдая за всем, что ставила на
пути его окуровская жизнь.
Наконец, в половине июня, чтобы поспеть к Петрову дню, началу сенокоса, нагрузив телеги женами, детьми, стариками и старухами, прикрыв их согнутыми лубьями от дождя и солнца, нагромоздив необходимую домашнюю посуду, насажав дворовую птицу на верхи возов и привязав к ним коров, потянулись в
путь бедные переселенцы, обливаясь горькими слезами, навсегда прощаясь с стариною, с церковью, в которой крестились и венчались, и с могилами дедов и
отцов.
Через неделю Алексей Степаныч взял отпуск, раскланялся с Софьей Николавной, которая очень ласково пожелала ему счастливого
пути, пожелала, чтобы он нашел родителей своих здоровыми и обрадовал их своим приездом, — и полный радостных надежд от таких приятных слов, молодой человек уехал в деревню, к
отцу и матери.
Нет, брат, дельного малого сразу узнаешь; я сначала сам было подумал: «Кажется, не глуп; может, будет
путь; ну, не привык к службе, обойдется, привыкнет», — а теперь три месяца всякий день ходит и со всякой дрянью носится, горячится, точно
отца родного, прости господи, режут, а он спасает, — ну, куда уйдешь с этим?
Гордей Евстратыч делал вид, что ничего не замечает, и относился к сыну с небывалой нежностью, и только одна Ариша понимала истинную цену этой отцовской нежности:
отец хотел погубить сына, чтобы этим
путем добиться своего.
— Мой грех, мой ответ… — хрипела Татьяна Власьевна, страшная в своем отчаянии. — Всю жисть его не могу замолить… нет спокою моей душеньке нигде… Уж лучше мне одной в аду мучиться, а ты-то не губи себя… Феня, голубка, прости меня многогрешную… Нет, пред образом мне поклянись… пред образом… затепли свечку… а то собьют тебя… Аленка собьет с
пути… она и
отца Крискента сбила, и всех…
Не помню его судьбу дальше, уж очень много разных встреч и впечатлений было у меня, а если я его вспомнил, так это потому, что после войны это была первая встреча за кулисами, где мне тут же и предложили остаться в труппе, но я отговорился желанием повидаться с
отцом и отправился в Вологду, и по
пути заехал в Воронеж, где в театре Матковского служила Гаевская.
Вечером того же дня, отслужив панихиду, они покинули Болотово. Возвращались они тем же
путем, каким ехал ночью старик. Очутившись против Комарева, которое с высокого берега виднелось как на ладони,
отец и дочь свернули влево. Им следовало зайти к тетушке Анне и взять ребенка, после чего Дуня должна была уйти с
отцом в Сосновку и поселиться у его хозяина.
— Глеб Савиныч! — подхватил
отец Дуни. — Един бог властен в нашей жизни! Сегодня живы — завтра нет нас… наш
путь к земле близок; скоро, может, покинешь ты нас… ослободи душу свою от тяжкого помышления! Наказал ты их довольно при жизни… Спаситель прощал в смертный час врагам своим… благослови ты их!..
Святый
отец, кто ведает
путиВсевышнего?
«Пароход бежит по Волге». Еду «вверх по матушке, по Волге», а куда — сам не знаю. Разные мысли есть, но все вразброд, остановиться не на чем. Порадовал из Ростова
отца письмецом, после очень, очень долгого молчания, и обещал приехать. Значит,
путь открыт, а все-таки как-то не хочется еще пока… Если не приеду,
отец скажет только: «Не перебесился еще!»
Здесь он недурно исполнял роли благородных
отцов и окончил мирно свое земное странствие в Москве, каким-то
путем попав на небольшие роли в Малый театр. Иногда в ресторане Вельде или «Альпийской розе» он вспоминал свое прошлое, как он из бедного еврейского местечка на Волыни убежал от родителей с труппой бродячих комедиантов, где-то на ярмарке попал к Григорьеву и прижился у него на десятки лет.
Всегда кипевший в делах, бойкий и умный, он одиноко шел по своему
пути, а она видела его одиночество, знала, как тяжело оно, и ее отношение к
отцу становилось теплее.
Фома видел среди толпы знакомые ему лица: вот
отец ломит куда-то, могуче расталкивая и опрокидывая всех на
пути своем, прет на все грудью и громогласно хохочет… и исчезает, проваливаясь под ноги людей.
Как могла она забыть, что ее
отец, инженер, тоже пил, много пил, и что деньги, на которые была куплена Дубечня, были приобретены
путем целого ряда наглых, бессовестных обманов?
Прежде всего девочки нескладными и визгливыми голосами пропели предучебную молитву; затем законоучитель, именно знакомый нам
отец Иоанн, прочел прекрасную речь полусветского и полудуховного содержания: «О добродетелях и о
путях к оным».
Понятно, что тип чусовского сплавщика вырабатывался в течение многих поколений,
путем самой упорной борьбы с бешеной горной рекой, причем ремесло сплавщика переходило вместе с кровью от
отца к сыну. Обыкновенно выучка начинается с детства, так что будущий сплавщик органически срастается со всеми подробностями тех опасностей, с какими ему придется впоследствии бороться. Таким образом, бурная река, барка и сплавщик являются только отдельными моментами одного живого целого, одной комбинации.