Неточные совпадения
Он
прочел все, что было написано во Франции замечательного по части философии и красноречия в XVIII веке, основательно знал все лучшие произведения французской литературы, так что мог и любил часто цитировать места из Расина, Корнеля, Боало, Мольера, Монтеня, Фенелона; имел блестящие познания в мифологии и с пользой изучал, во французских переводах, древние памятники эпической поэзии, имел достаточные познания в истории, почерпнутые им из Сегюра; но не имел никакого понятия ни о математике, дальше арифметики, ни о физике, ни о современной литературе: он мог в разговоре прилично умолчать или сказать несколько общих
фраз о Гете, Шиллере и Байроне, но никогда не
читал их.
— Ты не понял? — удивился тот и, открыв книгу,
прочитал одну из первых
фраз предисловия автора...
Это не мешало ей кушать, и Самгин подумал, что, если она так же легко и с таким вкусом
читает, она действительно много
читает. Ее мамаша кушала с таким увлечением, что было ясно: ее интересы, ее мысли на сей час не выходят за пределы тарелки. Фроленков и Денисов насыщались быстро, пили часто и перебрасывались
фразами, и было ясно, что Денисов — жалуется, а Фроленков утешает...
А после каких-то особенно пылких слов Маракуева она невнятно пробормотала о «воспалении печени от неудовлетворенной любви к народу» —
фразу, которая показалась Самгину знакомой, он как будто
читал ее в одном из грубых фельетонов Виктора Буренина.
Федорова и
прочитал написанные странно тяжелым языком несколько
фраз, которые говорили, что вся жестокость капиталистического строя является следствием чрезмерного и болезненного напряжения полового инстинкта, результатом буйства плоти, ничем не сдерживаемой, не облагороженной.
— Вот как? Тогда вы знаете обо мне больше, чем я, — ответила монахиня
фразой, которую Самгин где-то
читал.
И стала рассказывать о Спиваке; голос ее звучал брезгливо, после каждой
фразы она поджимала увядшие губы; в ней чувствовалась неизлечимая усталость и злая досада на всех за эту усталость. Но говорила она тоном, требующим внимания, и Варвара слушала ее, как гимназистка, которой не любимый ею учитель
читает нотацию.
Устал и он, Клим Самгин, от всего, что видел, слышал, что
читал, насилуя себя для того, чтоб не порвались какие-то словесные нити, которые связывали его и тянули к людям определенной «системы
фраз».
— Давно не
читал книги, — скажет он или иногда изменит
фразу: — Дай-ка, почитаю книгу, — скажет или просто, мимоходом, случайно увидит доставшуюся ему после брата небольшую кучку книг и вынет, не выбирая, что попадется. Голиков ли попадется ему, Новейший ли Сонник, Хераскова Россияда, или трагедия Сумарокова, или, наконец, третьегодичные ведомости — он все
читает с равным удовольствием, приговаривая по временам...
Занимая Накамуру, я взял маленький японский словарь Тунберга и разговоры и начал
читать японские
фразы, писанные латинскими буквами.
Потом мне вообразилось (это уже сейчас, здесь) на том месте, когда я говорил: «Если бы не было Бога, то его надо выдумать», что я слишком тороплюсь выставить мое образование, тем более что эту
фразу я в книге
прочел.
Прелесть поэмы, конечно, заключалась для него в том, как она звучала на родном языке, но едва только он начинал нараспев
читать свои гортанные, цокающие, харкающие
фразы, — Любка сначала долго тряслась от непреодолимого смеха, пока, наконец, не прыскала на всю комнату и разражалась длинным хохотом.
Будучи от природы весьма обыкновенных умственных и всяких других душевных качеств, она всю жизнь свою стремилась раскрашивать себя и представлять, что она была женщина и умная, и добрая, и с твердым характером; для этой цели она всегда говорила только о серьезных предметах, выражалась плавно и красноречиво, довольно искусно вставляя в свою речь витиеватые
фразы и возвышенные мысли, которые ей удавалось
прочесть или подслушать; не жалея ни денег, ни своего самолюбия, она входила в знакомство и переписку с разными умными людьми и, наконец, самым публичным образом творила добрые дела.
Я, например, очень еще не старый человек и только еще вступаю в солидный, околосорокалетний возраст мужчины; но — увы! — при всех моих тщетных поисках, более уже пятнадцати лет перестал встречать милых уездных барышень, которым некогда посвятил первую любовь мою, с которыми,
читая «Амалат-Бека» [«Амалат-Бек» — повесть писателя-декабриста А.А.Бестужева (1797—1837), выступавшего в печати под псевдонимом А.Марлинский.], обливался горькими слезами, с которыми перекидывался
фразами из «Евгения Онегина», которым писал в альбом...
«Этот неуч, — в раздумье оглядывал его искоса Кармазинов, доедая последний кусочек и выпивая последний глоточек, — этот неуч, вероятно, понял сейчас всю колкость моей
фразы… да и рукопись, конечно,
прочитал с жадностию, а только лжет из видов. Но может быть и то, что не лжет, а совершенно искренно глуп. Гениального человека я люблю несколько глупым. Уж не гений ли он какой у них в самом деле, черт его, впрочем, дери».
Ее язык, такой точный и лишенный прикрас, сначала неприятно удивил меня, но скупые слова, крепко построенные
фразы так хорошо ложились на сердце, так внушительно рассказывали о драме братьев-акробатов, что у меня руки дрожали от наслаждения
читать эту книгу.
Я теперь не могу сказать, о чем была афиша: я делал вид, что
читаю, а на самом деле прислушивался к разговору и помышлял, как бы провалиться сквозь землю, потому что бежать боялся: как бы не вызвать подозрения. До меня доносились отрывочные
фразы полковника, на которые односложно, как-то сквозь зубы, будто нехотя, отвечал князь.
Князь принялся, наконец,
читать. Елена стала слушать его внимательно. Она все почти понимала и только в некоторых весьма немногих местах останавливала князя и просила его растолковать ей. Тот принимался, но по большей части путался, начинал говорить какие-то
фразы, страшно при этом конфузился: не оставалось никакого сомнения, что он сам хорошенько не понимал того, что говорил.
— Может быть, а хохол все-таки заплачет. Вы говорите: язык… Да разве существует малороссийский язык? Я попросил раз одного хохла перевести следующую первую попавшуюся мне
фразу: грамматика есть искусство правильно
читать и писать. Знаете, как он это перевел: храматыка е выскусьтво правильно чытаты ы пысаты… Что ж, это язык, по-вашему? самостоятельный язык? Да скорей, чем с этим согласиться, я готов позволить лучшего своего друга истолочь в ступе…
Цитировав, как уже сказано было, весьма кстати
фразу бывшего французского министра Виллеля, господин Голядкин тут же, неизвестно почему, припомнил и о бывшем турецком визире Марцимирисе, равно как и о прекрасной маркграфине Луизе, историю которых
читал он тоже когда-то в книжке.
Бенни же,
читая насквозь этих дипломатов, с таинственнейшим видом вручил им, в одном большом пакете, письма, содержание которых резюмировалось
фразою: «Кланяйтесь бабушке и поцелуйте ручку».
И Максимка, который, по странной игре случая, умел
читать по складам, принимался, с обычным перерубанием слов и перестановлением ударений, выкрикивать
фразы, вроде следующей: «Но че́-ловек страстный выводит из сего пустого места, кото-рое он находит в тварях, совсем противные следствия.
Последнюю
фразу раздельного акта Харлов пожелал
прочесть сам.
Они
читают полезные книги для того, чтобы знать, что пишется; пишут благородные статьи затем, чтобы любоваться логическим построением своей речи; говорят смелые, вещи, чтобы прислушиваться к благозвучию своих
фраз и возбуждать ими похвалы слушателей.
Как-то в одну из длинных зимних ночей Коврин лежал в постели и
читал французский роман. Бедняжка Таня, у которой по вечерам болела голова от непривычки жить в городе, давно уже спала и изредка в бреду произносила какие-то бессвязные
фразы.
Но из этого мало выходило толку: беззубый суфлер шепелявил, брызгал слюной, и у него нельзя было разобрать ни слова, а Михаленко,
читая, приделывал к каждой
фразе такие непристойные окончания, что Дедушка в конце концов махал рукою и говорил сердито...
Он встал, но, подымаясь, раскрыл книгу на предисловии и зашевелил губами,
прочитывая кое-что на выдержку. Одна
фраза остановила на себе его внимание. Что-то вроде удовлетворения мелькнуло в его лице и в глазах, когда он взглянул на молодого человека.
Он начал
читать с первой страницы и
читал все подряд, забыв даже и
фразу, из-за которой достал книгу.
— Так скрывает себя истинная заслуга и добродетель, — прибавил Аркадий в восторге, для юмора прибрав
фразу из одной остроумной газеты, которую
читал поутру. — Ну, Вася, что же?
Мальчик
прочел еще какую-то
фразу все тем же тусклым, непонимающим голосом и вдруг остановился.
Эта повесть не выделяется из ряда вон. В ней много длиннот, немало шероховатостей… Автор питает слабость к эффектам и сильным
фразам… Видно, что он пишет первый раз в жизни, рукой непривычной, невоспитанной… Но все-таки повесть его читается легко. Фабула есть, смысл тоже, и, что важнее всего, она оригинальна, очень характерна и то, что называется, sui generis [в своем роде (лат.).]. Есть в ней и кое-какие литературные достоинства.
Прочесть ее стоит… Вот она...
Прочел целую лекцию, пересыпанную медицинскими терминами, и не сказал ни одной
фразы, которую поняли бы слушатели.
Это выражение не исчезло даже и тогда, когда с растерянно-глупым видом Маша Рыжова подала свою диктовку, и Павла Артемьевна при общем смехе воспитанниц
прочла написанную в ней
фразу...
Писемский сильно недолюбливал"Искру"и,
читая корректуру моего фельетона, вставил от себя резкую
фразу по адресу ее издателей, Курочкина и Степанова, не сказав мне об этом ни слова.
В последней
фразе очевидная опечатка. «Кончать мне с тобой или нет?». Я совершенно был не осведомлен о взаимоотношениях Горького и Андреева и никаких тут советов Андрееву дать бы не мог. Но Андреев, как это видно и из этих моих воспоминаний, остро думал в то время о самоубийстве.
Фразу, очевидно, следует
читать: «Кончать мне с собой или нет?»
Параграф был прочитан. В нем Константин Глебович оставлял крупную сумму на учреждение специальной школы и завещал душеприказчикам выхлопотать этой школе право называться его именем. Когда Качеев раздельно, но вполголоса
прочитывал текст параграфа, больной повторял про себя, шевеля губами. Он с особенной любовью обделывал
фразы; по нескольку раз заново переделывал этот пункт. И теперь два-три слова не понравились ему.
Глаза Анны Серафимовны блеснули и прикрылись веками. Еще раз кусок сегодняшнего разговора с Палтусовым припомнился ей. Он назвал ее «соломенной вдовой». И она сама это подтвердила. У ней это сорвалось с языка, а теперь как будто и стыдно. Ведь разве не правда? Только не следовало этого говорить молодому мужчине с глазу на глаз, да еще такому, как Палтусов. Он не должен знать «тайны ее алькова». Эту
фразу она где-то недавно
прочла. И Ермил Фомич когда разойдется, то этаким точно языком говорит.
Я дрожащими руками разорвал конверт. Было написано много, на двух вырванных из тетради четвертушках линованной бумаги. Перед испуганными глазами замелькали отрывки
фраз: «Когда ты
прочтешь это письмо, меня уж не будет в живых… Открой дверь при Фене… Скажи ей, что я самоубийца… согласится дать показание. Вчера воротился сильно пьяный и, должно быть, закрыл трубу, когда еще был угар».
По обрывкам иногда почти бессмысленных
фраз она угадывала настроение духа ее сожителя и как в открытой книге
читала в его тоскующей душе.
Да, теперь я начинаю только понимать, как возмутительно глупо держат нас в девицах. Возьму я книгу,
прочитаю отдельную
фразу и не могу отдать себе отчет ни в одном слове: почему такое-то слово стоит тут, а не в другом месте, почему такую-то мысль нужно было выразить так, а не иначе?
Не успел Степан окончить своей
фразы, как снова раздался легкий стук в дверь и вошел лакей с серебряным подносом, на котором лежала визитная карточка. Сергей Сергеевич взял ее и
прочел вслух...
Правда, Воронецкий давно уже собирался познакомиться с философией и купил себе для этой цели «Историю новой философии» Фалькенберга, но дальше четвертой страницы введения никак не мог пойти; там была одна
фраза, на которой его раза два отвлекли от чтения и с которой он каждый раз начинал
читать снова;
фраза эта очень надоела Воронецкому;
прочтет ее, — и у него пропадает охота
читать дальше.
Виктор Аркадьевич сел было заниматься, но вскоре бросил, принялся за книгу, но не был в силах
прочесть и понять даже несколько строк — они прыгали перед его глазами, он не был в состоянии связать
фразы.
Он посещал и аристократические дома столицы, бывал на обедах, вечерах и балах, иногда
читал французские романы, правда, не совсем охотно и только для того, чтобы вычитать из них несколько громких
фраз для разговоров.
Это ужасающее отчаяние, — и эта
фраза «кто в бога вируе», которую я только что
прочел в оригинальной просьбе и которую тетерь опять слышал от этого беснующегося несчастного, явились мне в общей связи. Мне подумалось...