Неточные совпадения
Вишь ты,
проклятый иудейский
народ!
Дико́й. Что ж ты, украдешь, что ли, у кого? Держите его! Этакой фальшивый мужичонка! С этим
народом какому надо быть человеку? Я уж не знаю. (Обращаясь к
народу.) Да вы,
проклятые, хоть кого в грех введете! Вот не хотел нынче сердиться, а он, как нарочно, рассердил-таки. Чтоб ему провалиться! (Сердито.) Перестал, что ль, дождик-то?
— Тьфу!.. — отплюнулся Родион Потапыч, стараясь не глядеть на
проклятое место. — Вот, баушка, до чего мы с тобой дожили: не выходит
народ из кабака… Днюют и ночуют у Ермошки.
И
народ бежал встречу красному знамени, он что-то кричал, сливался с толпой и шел с нею обратно, и крики его гасли в звуках песни — той песни, которую дома пели тише других, — на улице она текла ровно, прямо, со страшной силой. В ней звучало железное мужество, и, призывая людей в далекую дорогу к будущему, она честно говорила о тяжестях пути. В ее большом спокойном пламени плавился темный шлак пережитого, тяжелый ком привычных чувств и сгорала в пепел
проклятая боязнь нового…
«А! Подойду к первому, возьму косу из рук, взмахну раз-другой, так тут уже и без языка поймут, с каким человеком имеют дело… Да и
народ, работающий около земли, должен быть проще, а паспорта, наверное, не спросят в деревне. Только когда, наконец, кончится этот
проклятый город?..»
«Ах ты, физик
проклятый, думаю; полагаешь, я тебе теплоух дался?» Терпел я, терпел, да и не утерпел, встал из-за стола да при все честном
народе и бряк ему: «Согрешил я, говорю, перед тобой, Фома Фомич, благодетель; подумал было, что ты благовоспитанный человек, а ты, брат, выходишь такая же свинья, как и мы все», — сказал, да и вышел из-за стола, из-за самого пудинга: пудингом тогда обносили.
Ушел бы сейчас, да боюсь; по деревне собак пропасть. Экой
народ проклятый! Самим есть нечего, а собак развели. Да и лесом-то одному страшно. Придется в беседке переночевать; надо же туда идти, там библиотека и наливка осталась. А как сунешься? Он не спит еще, такой монолог прочитает! Пожалуй, вылетишь в окно, не хуже Фидлера. Пойду, поброжу по саду, хоть георгины все переломаю, все-таки легче. (Уходит.)
Проклятая эта колючка, сколько
народу в ней погибло!
— Смотри-ка, брат? — сказал один из них, — Ну что за
народ эти французы, и огонька-то разложить порядком не умеют. Видишь — там, какой костер запалили?.. Эк они навалили бревен-то,
проклятые!
Видал, как на палке тянутся, так и мы с немцем: он думает, что «дойму я тебя, будешь мне кланяться», а я говорю: «Врешь, Мухоедов не будет колбасе кланяться…» Раз я стою у заводской конторы, Слава-богу идет мимо, по дороге, я и кричу ему, чтобы он дошел до меня, а он мне: «Клэб за брюху не будит пошел…» Везде эти
проклятые поклоны нужны, вот я и остался здесь, по крайней мере, думаю, нет этого формализма, да и
народ здесь славный, привык я, вот и копчу вместе с другими небо-то…
— Перед всем
народом осрамил меня генерал из-за тебя! — визжал Злобин, наступая на Савелья с кулаками. — Легко это было мне переносить! Голову ты с меня снял своим
проклятым языком. Эх, показал бы я вам с Ардальоном Павлычем такую свечку, что другу и недругу заказали бы держать язык за зубами.
«И Алексей знает, и Пантелей знает… этак, пожалуй, в огласку пойдет, — думал он. — А
народ ноне непостоянный, разом наплетут… О, чтоб тя в нитку вытянуть, шатун
проклятый!.. Напрасно вздумали мы с Сергеем Андреичем выводить их на свежую воду, напрасно и Дюкову деньги я дал. Наплевать бы на них, на все ихние затейки — один бы конец… А приехали б опять, так милости просим мимо ворот щи хлебать!..»
— Так это хлысты. Фармазонами их еще в
народе зовут, — ответил Чубалов. — Нет, Бог миловал, никогда на их
проклятых сборищах не бывал. А встречаться встречался и не раз беседовал с ними.
— A и впрямь, братцы, в нашу сторону заладили палить
проклятые. Выбить бы их скореича, a то скольки они нам
народу перепортят. Страсть!
— Говорил, говорил… Ох, грехи мои тяжелые… Много этот немец
народа извел в Белокаменной, да и я немало… до тех пор, пока не зарекся раз навсегда бесу-то служить… И тебе закажу, бойся его,
проклятого, как раз уготовит геенну огненную.
— Черти
проклятые — в
народ швырять стали.
Вековечкин французов иначе и не называл, как «
проклятые», но владыка смягчал это и в согласии с Фонвизиным говорил, что довольно просто внушать, что, «по природе своей сей
народ весьма скотиноват и легко зазёвывается».