Неточные совпадения
Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая
роща, как ни свети ему мирное солнце; он
ходит себе целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани…
— Ей-богу, правда. В прошлом году были в Колпине, да вот тут в
рощу иногда
ходим. Двадцать четвертого июня братец именинники, так обед бывает, все чиновники из канцелярии обедают.
Лето в самом разгаре; июль
проходит; погода отличная. С Ольгой Обломов почти не расстается. В ясный день он в парке, в жаркий полдень теряется с ней в
роще, между сосен, сидит у ее ног, читает ей; она уже вышивает другой лоскуток канвы — для него. И у них царствует жаркое лето: набегают иногда облака и
проходят.
У Марфеньки на глазах были слезы. Отчего все изменилось? Отчего Верочка перешла из старого дома? Где Тит Никоныч? Отчего бабушка не бранит ее, Марфеньку: не сказала даже ни слова за то, что, вместо недели, она пробыла в гостях две? Не любит больше? Отчего Верочка не
ходит по-прежнему одна по полям и
роще? Отчего все такие скучные, не говорят друг с другом, не дразнят ее женихом, как дразнили до отъезда? О чем молчат бабушка и Вера? Что сделалось со всем домом?
Райский пошел после этого рассказа в
рощу,
прошел ее насквозь, выбрался до деревни и, встретив Якова, спросил, не видал ли он барышню?
— Мы верхом ездили, Николай Андреич дамское седло выписал. Я одна каталась в лодке, сама гребла, в
рощу с бабами
ходила! — затрогивала Марфенька бабушку, в надежде, не побранит ли она хоть за это.
Внизу мы
прошли чрез живописнейший лесок — нельзя нарочно расположить так красиво
рощу — под развесистыми банианами и кедрами, и вышли на поляну. Здесь лежала, вероятно занесенная землетрясением, громадная глыба коралла, вся обросшая мохом и зеленью. Романтики тут же объявили, что хорошо бы приехать сюда на целый день с музыкой; «с закуской и обедом», — прибавили положительные люди. Мы вышли в одну из боковых улиц с маленькими домиками: около каждого теснилась кучка бананов и цветы.
Мы
прошли эту
рощу или сад — сад потому, что в некоторых местах фруктовые деревья были огорожены; кое-где видел я шалаши, и в них старые негры стерегли сад, как и у нас это бывает.
Монастырь он обошел кругом и через сосновую
рощу прошел прямо в скит. Там ему отворили, хотя в этот час уже никого не впускали. Сердце у него дрожало, когда он вошел в келью старца: «Зачем, зачем он выходил, зачем тот послал его „в мир“? Здесь тишина, здесь святыня, а там — смущенье, там мрак, в котором сразу потеряешься и заблудишься…»
На Сяо-Кеме, в полутора километрах от моря, жил старообрядец Иван Бортников с семьей. Надо было видеть, какой испуг произвело на них наше появление! Схватив детей, женщины убежали в избу и заперлись на засовы. Когда мы
проходили мимо, они испуганно выглядывали в окна и тотчас прятались, как только встречались с кем-нибудь глазами.
Пройдя еще с полкилометра, мы стали биваком на берегу реки, в старой липовой
роще.
Я добрался наконец до угла леса, но там не было никакой дороги: какие-то некошеные, низкие кусты широко расстилались передо мною, а за ними далёко-далёко виднелось пустынное поле. Я опять остановился. «Что за притча?.. Да где же я?» Я стал припоминать, как и куда
ходил в течение дня… «Э! да это Парахинские кусты! — воскликнул я наконец, — точно! вон это, должно быть, Синдеевская
роща… Да как же это я сюда зашел? Так далеко?.. Странно! Теперь опять нужно вправо взять».
Прежде чем я остановился в этом березовом леску, я с своей собакой
прошел через высокую осиновую
рощу.
Прошло еще около десяти минут;
рощи все было не видать.
Но ему казалось, что уже
прошло более получаса, а он не доезжал еще до Жадринской
рощи.
На первый случай отряжу человек двадцать, так они и очистят воровскую
рощу; народ не трусливый, каждый в одиночку на медведя
ходит, от разбойников не попятятся.
Annette советует мне перепроситься в Ялуторовск, но я еще не решаюсь в ожидании Оболенского и по некоторой привычке, которую ко мне сделали в семье Ивашева. Без меня у них будет очень пусто — они неохотно меня отпускают в Тобольск, хотя мне кажется, что я очень плохой нынче собеседник. В Ялуторовске мне было бы лучше, с Якушкиным мы бы спорили и мирились. Там и климат лучше, а особенно соблазнительно, что возле самого города есть
роща, между тем как здесь далеко
ходить до тени дерева…
Около самого дома древесной тени не было, и потому мы вместе с сестрицей
ходили гулять, сидеть и читать книжки в грачовую
рощу или на остров, который я любил с каждым днем более.
Шире, длиннее становились грязные проталины, полнее наливалось озеро в
роще, и,
проходя сквозь забор, уже показывалась вода между капустных гряд в нашем огороде.
Он
ходил со мной и в грачовую
рощу и очень сердился на грачей, что они сушат вершины берез, ломая ветви для устройства своих уродливых гнезд, даже грозился разорить их.
—
Рощу эту, говорят, сам угодник всю насадил, чтобы богомольцам приятнее было
ходить в монастырь, — сказал Живин.
— Спасибо вам, Антон Иваныч: бог вас наградит! А я другую ночь почти не сплю и людям не даю спать: неравно приедет, а мы все дрыхнем — хорошо будет! Вчера и третьего дня до
рощи пешком
ходила, и нынче бы пошла, да старость проклятая одолевает. Ночью бессонница истомила. Садитесь-ка, Антон Иваныч. Да вы все перемокли: не хотите ли выпить и позавтракать? Обедать-то, может быть, поздно придется: станем поджидать дорогого гостя.
И что же вышло? Сначала, действительно, обывателям казалось несколько странным, что выискался такой помпадур, который не верит в бунты, но мало-помалу и они начали освоиваться с этим взглядом.
Прошел год,
прошел другой, снегири свистали и щебетали во всех
рощах, а революций все не было.
Она опять
ходила гулять с своим мужем, по его желанию, в старую березовую грачовую
рощу и вниз по реке.
Обыкновенно он исчезал из лагерей. Зимой это был самый аккуратный служака, но чуть лед на Волге
прошел — заскучает,
ходит из угла в угол, мучится, а как перешли в лагерь, — он недалеко от Полупленной
рощи, над самой рекой, — Орлова нет как нет. Дня через три-четыре явится веселый, отсидит, и опять за службу. Последняя его отлучка была в прошлом году, в июне. Отсидел он две недели в подземном карцере и прямо из-под ареста вышел на стрельбу. Там мы разговорились.
Сделайте, милая тетенька, это усилие! Не
ходите в
рощу на свидание с Пафнутьевым, не перешептывайтесь с Мартыном Задекою и не заглядывайтесь на публицистов, которые, только по упущению, отвлеклись от прямого своего назначения: выкрикивать в Охотном ряду патоку с имбирем!
И об вас вспомнила и много расспрашивала: помните, говорит, вы с барышней соловьев в
рощу слушать
ходили?
Несколько раз поезда,
проходя мимо
рощи, наполняли её грохотом, облаками пара и лучами света; эти лучи скользили по стволам деревьев, точно ощупывая их, желая найти кого-то между ними, и торопливо исчезали, быстрые, дрожащие и холодные.
Пройдя во всю длину аллеи, которая оканчивалась густою
рощею, Полина остановилась.
Оленька перестала меня дичиться; не
прошло двух недель, и она бегала уже со мной по саду, гуляла по полям, по
роще; одним словом, обращалась, как с родным братом.
Зима
прошла, и наступила весна; все зазеленело и расцвело, открылось множество новых живейших наслаждений: светлые воды реки, мельница, пруд, грачовая
роща и остров, окруженный со всех сторон старым и новым Бугурусланом, обсаженный тенистыми липами и березами, куда бегал я по нескольку раз в день, сам не зная зачем; я стоял там неподвижно, как очарованный, с сильно бьющимся сердцем, с прерывающимся дыханием…
— Н-да-а?.. — вопросительно протянул Гаврила. — Кабы мне так-то вот! — вздохнул он, сразу вспомнив деревню, убогое хозяйство, свою мать и все то далекое, родное, ради чего он
ходил на работу, ради чего так измучился в эту ночь. Его охватила волна воспоминаний о своей деревеньке, сбегавшей по крутой горе вниз, к речке, скрытой в
роще берез, ветел, рябин, черемухи… — Эх, важно бы!.. — грустно вздохнул он.
Мы только что
прошли какой-то город и вышли на луг, где уже расположился шедший впереди нас первый полк. Местечко было хорошее: с одной стороны река, с другой — старая чистая дубовая
роща, вероятно место гулянья для жителей городка. Был хороший теплый вечер; солнце садилось. Полк стал; составили ружья. Мы с Житковым начали натягивать палатку; поставили столбики; я держал один край полы, а Житков палкой забивал колышек.
Знакомые, печальные места!
Я узнаю окрестные предметы —
Вот мельница! Она уж развалилась;
Веселый шум ее колес умолкнул;
Стал жернов — видно, умер и старик.
Дочь бедную оплакал он недолго
Тропинка тут вилась — она заглохла.
Давно-давно сюда никто не
ходит;
Тут садик был с забором — неужели
Разросся он кудрявой этой
рощей?
Ах, вот и дуб заветный, здесь она,
Обняв меня, поникла и умолкла…
Возможно ли?..
Мы
ходили вверх по маленькой речке, бродили по березовой
роще, сидели и лежали под тенью дерев; говорили как-то мало, не живо, не связно и вообще находились в каком-то принужденном состоянии.
По
роще ходил, скрестя руки, Лучков.
С любопытством вошел я в
рощу и,
пройдя несколько шагов, услышал голоса, говорившие скоро, но тихо.
Наскоро одевшись,
сошел я в сад, а оттуда в
рощу.
У меня был дядька Иван Андреич. Он выучил меня стрелять, когда мне было еще 13 лет. Он достал маленькое ружьецо и давал мне из него стрелять, когда мы
ходили гулять. И я убил раз галку и другой раз сороку. Но отец не знал, что я умею стрелять. Один раз, это было осенью, в маменькины именины, и мы ожидали дядюшку к обеду, и я сидел на окне и смотрел в ту сторону, откуда ему надо было приехать, а отец
ходил по комнате. Я увидел из-за
рощи четверню серых и коляску и закричал: «Едет! едет!..»
— Очень просто, — улыбаясь, но опять-таки полушепотом, ответил Смолокуров. — Сегодня сами видели, каков ревнитель Васька Пыжов, а послезавтра, только что минёт китежское богомолье, ихнего брата, ревнителей, целая орава сюда привалит… Гульба пойдет у них, солдаток набредет, на гармониях пойдут, на балалайках, вина разливанное море… И тот же Васька Пыжов,
ходя пьяный, по
роще станет невидимых святых нехорошими словами окликать… Много таких.
Я
прошел за гумна и, спустившись в овраг, поднялся в Лоск — так назывался у нас густой кустарник по ту сторону оврага до самой
рощи.
— Что говоришь-то? Из полена не вытешешь, возьми топор да в
рощу пораньше
сходи, вот и вытешешь. Ясенку ли, что ли, срубишь. Вот и голубец будет. А то, поди, еще объездчика пой водкой. За всякой дрянью поить не наготовишься. Вон я намедни вагу сломал, новую вырубил важную, никто слова не сказал.
Мы поднялись на гору,
прошли через рожь, потом долго шли по пару и вышли наконец на торную дорогу; круто обогнув крестьянские овсы, она мимо березовой
рощи спускалась вниз к Большому лугу.
Вот
прошла небольшая
роща из старых больших берез с грачиными гнездами в зеленых верхушках.
Я ехал в Киев повидаться с родными. Поезда
ходили тогда еще не совсем аккуратно, и в Курске приходилась довольно долгая остановка. Я когда-то езжал из Орла в Курск, и теперь мне хотелось посмотреть на этот город, где сидят «мои-то-те куряне, ведомые кмети», которые до того доцивилизовались, что потеряли целую
рощу.
Мне плохо спалось. Завтра — большая массовка за Гастеевской
рощей, мне говорить. Нервно чувствовалась в кухне Прасковья с настороженными глазами. Тяжелые предчувствия шевелились, —
сойдет ли завтра? Все усерднее слежка… Волею подавить мысли, не думать! Но смутные ожидания все бродили в душе. От каждого стука тело вздрагивало. Устал я, должно быть, и изнервничался! — такая тряпка.
— Как быть, мой отец! Мудрецы и философы моего мастерства не требуют, а требуют его празднолюбцы. Я
хожу на площади, стою у ристалищ, верчусь на пирах, бываю в загородных
рощах, где гуляют молодые богачи, а больше все по ночам бываю в домах у веселых гетер…
Утро
прошло в занятиях, и лагерно-военная жизнь для Александра Васильевича Суворова, прерванная неожиданным романтическим эпизодом, вошла снова в свою обычную колею. Укромное местечко петергофской
рощи не сделалось Капуей для воина.
Они
прошли в глубь
рощи, в такое место, откуда их нельзя было видеть. Незнакомка медленно откинула вуаль. Она была не особенно молода, лет за тридцать, но лицо ее, с темными, жгучими глазами, обладало своеобразной прелестью. Такое же очарование было в ее голосе. Хотя она и понижала его почти до шепота, но в нем все-таки слышались глубокие, мягкие ноты. Она говорила по-русски совершенно бегло, но с иностранным акцентом, что доказывало, что этот язык не был ей родным.
«Скорее бы полдень…» — думал, между тем, Кузьма, поглядывая на небо и все бесцельно
ходя по
роще взад и вперед.
Мимо лагеря наших путешественников
проходила сквозь
рощу тропа мало пробитая, которая вела, по-видимому, из Адзеля и спускалась с холма на мариенбургскую дорогу.