Неточные совпадения
— Должно
дома, — сказал мужик, переступая босыми ногами и оставляя по пыли ясный след ступни с пятью пальцами. — Должно
дома, — повторил он, видимо желая разговориться. — Вчера гости еще приехали. Гостей — страсть…. Чего ты? — Он обернулся
к кричавшему ему что-то от телеги парню. — И то! Даве тут
проехали все верхами жнею смотреть. Теперь должно
дома. А вы чьи будете?..
— Эй, борода! а как
проехать отсюда
к Плюшкину, так чтоб не мимо господского
дома?
Он
проехал, не глядя на солдат, рассеянных по улице, — за ним, подпрыгивая в седлах, снова потянулись казаки; один из последних, бородатый, покачнулся в седле, выхватил из-под мышки солдата узелок, и узелок превратился в толстую змею мехового боа; солдат взмахнул винтовкой, но бородатый казак и еще двое заставили лошадей своих прыгать, вертеться, — солдаты рассыпались, прижались
к стенам
домов.
На Марфеньку и на Викентьева точно живой водой брызнули. Она схватила ноты, книгу, а он шляпу, и только было бросились
к дверям, как вдруг снаружи, со стороны
проезжей дороги, раздался и разнесся по всему
дому чей-то дребезжащий голос.
Любила, чтоб
к ней губернатор изредка заехал с визитом, чтобы приезжее из Петербурга важное или замечательное лицо непременно побывало у ней и вице-губернаторша подошла, а не она
к ней, после обедни в церкви поздороваться, чтоб, когда едет по городу, ни один встречный не
проехал и не прошел, не поклонясь ей, чтобы купцы засуетились и бросили прочих покупателей, когда она явится в лавку, чтоб никогда никто не сказал о ней дурного слова, чтобы
дома все ее слушались, до того чтоб кучера никогда не курили трубки ночью, особенно на сеновале, и чтоб Тараска не напивался пьян, даже когда они могли бы делать это так, чтоб она не узнала.
— Воротитесь, воротитесь сейчас! — прокричал Тришатов. — Ламберт обманывает, и Альфонсинка обманывает. Меня рябой послал; их
дома нет: я встретил сейчас Версилова и Ламберта; они
проехали к Татьяне Павловне… они теперь там…
— Ах, матушка, по мне все равно… Не бывала я там никогда. Отчего же он в свой
дом не
проехал или
к нам? Ведь не выгнала бы…
На станции ** в
доме смотрителя, о коем мы уже упомянули, сидел в углу
проезжий с видом смиренным и терпеливым, обличающим разночинца или иностранца, то есть человека, не имеющего голоса на почтовом тракте. Бричка его стояла на дворе, ожидая подмазки. В ней лежал маленький чемодан, тощее доказательство не весьма достаточного состояния.
Проезжий не спрашивал себе ни чаю, ни кофею, поглядывал в окно и посвистывал
к великому неудовольствию смотрительши, сидевшей за перегородкою.
Черт в одну минуту похудел и сделался таким маленьким, что без труда влез
к нему в карман. А Вакула не успел оглянуться, как очутился перед большим
домом, вошел, сам не зная как, на лестницу, отворил дверь и подался немного назад от блеска, увидевши убранную комнату; но немного ободрился, узнавши тех самых запорожцев, которые
проезжали через Диканьку, сидевших на шелковых диванах, поджав под себя намазанные дегтем сапоги, и куривших самый крепкий табак, называемый обыкновенно корешками.
По городу грянула весть, что крест посадили в кутузку. У полиции весь день собирались толпы народа. В костеле женщины составили совет, не допустили туда полицмейстера, и после полудня женская толпа, все в глубоком трауре, двинулась
к губернатору. Небольшой одноэтажный губернаторский
дом на Киевской улице оказался в осаде. Отец,
проезжая мимо, видел эту толпу и седого старого полицмейстера, стоявшего на ступенях крыльца и уговаривавшего дам разойтись.
Он приехал в глухую полночь и не остановился в господском
доме, как всегда, а
проехал на медный рудник
к молодому Палачу.
У него
дом больше — такой достался ему при поступлении на место; в этом
доме, не считая стряпущей, по крайней мере, две горницы, которые отапливаются зимой «по-чистому», и это требует лишних дров; он круглый год нанимает работницу, а на лето и работника, потому что земли у него больше, а стало быть, больше и скота — одному с попадьей за всем недоглядеть; одежда его и жены дороже стоит, хотя бы ни он, ни она не имели никаких поползновений
к франтовству; для него самовар почти обязателен, да и закуска в запасе имеется, потому что его во всякое время может посетить нечаянный гость: благочинный, ревизор из уездного духовного правления, чиновник, приехавший на следствие или по другим казенным делам, становой пристав, волостной старшина, наконец, просто
проезжий человек, за метелью или непогодой не решающийся продолжать путь.
Он всю свою скрытую нежность души и потребность сердечной любви перенес на эту детвору, особенно на девочек. Сам он был когда-то женат, но так давно, что даже позабыл об этом. Еще до войны жена сбежала от него с
проезжим актером, пленясь его бархатной курткой и кружевными манжетами. Генерал посылал ей пенсию вплоть до самой ее смерти, но в
дом к себе не пустил, несмотря на сцены раскаяния и слезные письма. Детей у них не было.
В то утро, которое я буду теперь описывать, в хаотическом
доме было несколько потише, потому что старуха, как и заранее предполагала, уехала с двумя младшими дочерьми на панихиду по муже, а Людмила, сказавшись больной, сидела в своей комнате с Ченцовым: он прямо от дяди
проехал к Рыжовым. Дверь в комнату была несколько притворена. Но прибыл Антип Ильич и вошел в совершенно пустую переднюю. Он кашлянул раз, два; наконец
к нему выглянула одна из горничных.
Но вот по улице
проехал человек с длинными волосами и в особенном, отличающемся от всех наряде и, сойдя с дрожек, подходит
к дому земской управы.
Алакаева поехала немедленно; Алексей Степаныч остался у ней в
доме, ожидая ее возвращения; старуха
проездила довольно долго; на влюбленного напал такой страх, такая тоска, что он принялся плакать и, наконец, утомленный слезами, заснул, прислонясь головой
к окошку.
Утром мы были в Леге и от станции
проехали на лошадях
к нашему
дому, о котором я сказал ей, что здесь мы остановимся на два дня, так как этот
дом принадлежит местному судье, моему знакомому.
Справив все, что мне нужно было в местечке, я перекусил на скорую руку в заезжем
доме фаршированной еврейской щукой, запил ее прескверным, мутным пивом и отправился домой. Но,
проезжая мимо кузницы, я вспомнил, что у Таранчика давно уже хлябает подкова на левой передней, и остановился, чтобы перековать лошадь. Это заняло у меня еще часа полтора времени, так что, когда я подъезжал
к перебродской околице, было уже между четырьмя и пятью часами пополудни.
— Ах, пожалуйста! — воскликнула Анна Юрьевна, и таким образом вместо нотариуса они
проехали к Сиу, выпили там шоколаду и потом заехали опять в
дом к Анне Юрьевне, где она и передала все бумаги барону. Она, кажется, начала уже понимать, что он ухаживает за ней немножко. Барон два дня и две ночи сидел над этими бумагами и из них увидел, что все дела у Анны Юрьевны хоть и были запущены, но все пустые, тем не менее, однако, придя
к ней, он принял серьезный вид и даже несколько мрачным голосом объяснил ей...
— Так, верно, теперь и на барском дворе почивают. Не
проехать ли нам, сударь, в
дом к Николаю Степановичу?!
Домна Осиповна
проехала к своему доктору, Ивану Иванычу Перехватову, которого,
к великому горю своему, не застала
дома.
Когда же рассказал он, в чем дело, она всплеснула руками и сказала, что нужно идти прямо
к частному, что квартальный надует, пообещается и станет водить; а лучше всего идти прямо
к частному, что он даже ей знаком, потому что Анна, чухонка, служившая прежде у нее в кухарках, определилась теперь
к частному в няньки, что она часто видит его самого, как он
проезжает мимо их
дома, и что он бывает также всякое воскресенье в церкви, молится, а в то же время весело смотрит на всех, и что, стало быть, по всему видно, должен быть добрый человек.
Плакал, кажется, и весь
дом, по крайней мере Константин, нашивавший в лакейской на новую шинель галуны, заливался слезами и беспрестанно сморкался, приговаривая: «Эк их пустилось!» Венчание было назначено в четыре часа, потом молодые должны были прямо
проехать к Кураеву и прожить там целую неделю;
к старухе же, матери Павла, заехать на другой день.
К<няжна> Софья (тихо Наташе). Я сию минуту, выходя из кареты, видела Арбенина; он ехал мимо вашего
дома и так пристально глядел в окна, что, если б сам император
проехал мимо его с другой стороны, так он бы не обернулся. (Улыбается.) Будет он здесь?
Что и говорить!
Воскресла вся земля! Царю недаром
От всех любовь. Такого ликованья,
Я чай, Москва отроду не видала!
Насилу я
проехал чрез толпу;
На двадцать верст кругом запружены
Дороги все; народ со всех концов
Валит
к Москве; все улицы полны,
И все
дома, от гребней до завалин,
Стоят в цветах и в зелени! Я думал:
Авось
к царю до выхода
проеду!
Куды! Я чай, от валу до Кремля
Часа четыре пробирался. Там
Услышал я: в соборе царь Борис —
Венчается!
Я ехал
к нему часа два с половиною, потому что должен был
проехать около пяти верст большими улицами и изъездить по крайней мере десяток маленьких переулков, прежде чем нашел его квартиру: это был полуразвалившийся
дом, ход со двора; я завяз почти в грязи, покуда шел по этому двору, на котором, впрочем, стояли новые конюшни и сарай.
Проехав по мосту и взобравшись в гору по дорожке, обсаженной липами, Иосаф не осмелился подъехать прямо
к дому, а велел своему извозчику сходить в который-нибудь флигель и сказать людям, что запоздал
проезжий губернский чиновник из Приказа, Ферапонтов, и просит, что не примут ли его ночевать.
Тройка опять
проехала заставу и бойко подкатила
к дощатому крыльцу
дома госпожи Зайцовой.
Не знает! О, невинность! Посмотрите,
Какой серьезный вид и недовольный взор.
Да я не знал, что вы такой актер;
А для кого, скажите-ка по чести,
Езжали вы
к нему так часто в
дом,
А кто с утра ждал под окном,
Как вы
проедете… уж я на вашем месте
Теперь, когда открылося, когда
Она без крова, жертвою стыда,
Осуждена искать дневного пропитанья,
Уж я женился бы… хотя б из состраданья.
На первой неделе Великого поста Патап Максимыч выехал из Осиповки со Стуколовым и с Дюковым. Прощаясь с женой и дочерьми, он сказал, что едет в Красную рамень на крупчатные свои мельницы, а оттуда
проедет в Нижний да в Лысково и воротится домой
к Середокрестной неделе, а может, и позже.
Дом покинул на Алексея, хотя при том и Пантелею наказал глядеть за всем строже и пристальней.
Новость, сообщенная мне Оленькой, так меня взволновала, что я и не заметил, как шарабан наш
проехал мимо моей деревеньки, как он въехал на графский двор и остановился у крыльца управляющего… Увидев выбежавших детишек и улыбающееся лицо Урбенина, подскочившего высаживать Оленьку, я выпрыгнул из шарабана и, не простившись, побежал
к графскому
дому. Здесь ждала меня новая новость.
«
Проезжие торговцы коней хотят попоить», — думает Абрам, но видит, что один из них, человек еще не старый, по виду и одежде зажиточный, сняв шапку, тихою поступью подходит
к Абрамову
дому и перед медным крестом, что прибит на середке воротной притолоки, справляет уставной семипоклонный начáл.
В этом году мне пришлось
проезжать через Грохолевку, именье Бугрова. Хозяев я застал ужинавшими… Иван Петрович ужасно обрадовался мне и принялся угощать меня. Он потолстел и чуточку обрюзг. Лицо его по-прежнему сыто, лоснится и розово. Плеши еще нет. Лиза тоже потолстела. Полнота ей не
к лицу. Ее личико начинает терять кошачий образ и, увы! приближается
к тюленьему. Ее щеки полнеют и вверх, и вперед, и в стороны. Живут Бугровы превосходно. Всего у них много. Прислуги и съестного полнехонький
дом…
На другой день, утром, всю ночь не спавший Вывертов запряг своего каурого в бричку и поехал наводить справки. Решил он заехать
к кому-нибудь из соседей, а ежели представится надобность, то и
к самому предводителю.
Проезжая через Ипатьево, он встретился там с протоиереем Пафнутием Амаликитянским. Отец протоиерей шел от церкви
к дому и, сердито помахивая жезлом, то и дело оборачивался
к шедшему за ним дьячку и бормотал: «Да и дурак же ты, братец! Вот дурак!»
Второй час ночи. На Рыбной улице повевает только метель, поднявшаяся
к полуночи. Ни «Ваньки», ни пешехода. В будке давно погас огонь. От
дома дворянского клуба, стоящего на площади, в той же стороне, где и окружной суд,
проедут изредка сани, везут кого-нибудь домой после пульки в винт. Фонари, керосиновые и довольно редкие, мелькают сквозь снежную крупу, густо посыпающую крыши, дорогу, длинные заборы.
Проехав верст десять — двенадцать, мы увидали себя в великолепной запущенной барской усадьбе Богимове, с громадным каменным
домом, в котором останавливалась еще Екатерина II, когда ехала
к Потемкину на юг, с бесконечными липовыми аллеями, уютной рекой, прудами, водяной мельницей и пр. и пр.
Мертвеца положили на телегу, поверх накопанного им золотистого песку, прикрыли рогожей и тихим шагом повезли в Знаменское по корчеватой лесной дороге; позади враздробь тихо шли мужики, рассыпавшись между деревьями, и рубахи их под солнечными пятнами вспыхивали красным огнем. И когда
проезжали мимо двухэтажного
дома Ивана Порфирыча, псаломщик предложил поставить покойника
к нему...
И хотя давно уже звенели птицы, и по двору прошла кошка, старательно выбирая сухие места и избегая холодной и сырой тени от
дома, и даже
проехал на станцию извозчик — казалось, что никто еще не пробуждался
к жизни, а живет во всем мире одно только солнце, и только одно оно есть живое.
Я должен был
проехать по переулку, который идет
к генерал-губернаторскому
дому от городского, или „царского“, сада; здесь тогда был очень старый и весьма запущенный (не знаю, существующий ли теперь)
дом, принадлежавший графам Браницким.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов
проехал с другими генералами куда-то, кто говорил, что он верно опять
дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было, и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард
к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже
дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что должно быть и Ермолов там.
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского
дома.
Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел
к большому, пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что-то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.